ПРАВА ПАРТНЕРСТВА

 

1. ОФИС 312

 

            Насколько я понимаю, офис 312 – это двенадцатый кабинет на третьем этаже. Я обхожу третий этаж дважды, заглядывая во все углы лабиринта офисного центра, пока, наконец, не натыкаюсь на лист формата А4 в файле, пришпиленный к доске объявлений, с разъяснительной надписью: «В офис 312 вход со двора».

            Спускаюсь, захожу с тыла. Со двора есть вход только в подвал. По-современному, на цокольный уровень здания. На этом цокольном уровне, в офисе 312, и находится агентство кадровых услуг «Уют Вашего Дома».

            Мы договаривались о встрече, меня ждет менеджер Катя. Пахнет чем-то сырым и не очень свежим, как на любом цокольном уровне любого здания, но еще новым линолеумом, табаком и жареным луком из соседнего кафе. По-видимому, руководство агентства, расположенного в подвале бизнес-центра, пыталось компенсировать «вход со двора» новой кожаной мебелью. Актуальность услуг и то, что само офисное здание находится все-таки в центре города, говорят, несомненно, в пользу организации. Подвальная затхлость – явно не в пользу. Секунду я борюсь с собой, но потом ярко улыбаюсь менеджеру Кате. Выбора у меня нет.

– Вы принесли рекомендации? – интересуется Катя, продолжая наш телефонный разговор.

– Да, все необходимое, – я выкладываю папку на стол. – Все подписано бывшими работодателями.

            Катя рассматривает внимательно. Может, я не кажусь ей выпускником кулинарного техникума. Она изучает бумаги молча, не поднимая на меня глаз.

– Понимаете, наши клиенты – очень серьезные… очень известные… люди. Люди… которые должны быть на сто процентов уверены в вашей… исключительной порядочности и в вашем… профессионализме. И мы должны… им гарантировать, – бормочет она, читая бумаги.

– Я понимаю…

– Поэтому я должна буду сделать несколько звонков… вашим бывшим работодателям, чтобы уточнить…

– Разумеется.

– Почему вы ушли с последнего места работы?

– Сын забрал хозяйку дома к себе, во Францию. Она перестала нуждаться в моих услугах.

– Да-да. Во Францию мы звонить не будем. А предпоследнее? Вот здесь указано: Горинов Эдуард Карлович, Горинова Анна Семеновна, дети…

– К ним переехала бабушка, мать Эдуарда Карловича. Она стала сама вести домашнее хозяйство.

– Я должна буду это проверить.

– Конечно.

            Катя выискивает контактные телефоны. Я специально выделил их жирным шрифтом на каждой странице. И по какому бы номеру она ни позвонила – трубку снимут в нашем офисе. Более того – звонка Кати там ждут.

            Я слышу, как ей отвечает сам Денис – низким, мужественным, очень располагающим голосом.

– Эдуард Карлович? – переспрашивает Катя.

– Да, он самый.

            Я представляю, как вечером буду рассказывать Дэну всю эту историю.

– Агентство кадровых услуг «Уют Вашего Дома» вас беспокоит.

            Она уточняет, Денис подтверждает.

– Конечно, помню. Замечательный повар. Очень старательный, исключительно честный молодой человек, – характеризует меня «бывший работодатель». – Пунктуальный, скромный, нелюбопытный.

            Катя на миг замирает над моим резюме.

– Здесь в графе «семейное положение» указано, что он гей? – спрашивает при мне, но не у меня.

– Это так. Но для хозяйства это даже лучше, – двусмысленно отвечает Дэн. – Я был спокоен за свою жену.

            Мне немного неловко перед Катей за эту выдумку. Но, действительно, так необходимо для дела. И это Денис сам придумал, зная, что у Кондакова молодая, взбалмошная и очень легкомысленная женушка, которая может испортить наши самые просчитанные затеи.

            Но видно, что Кате несколько гадко. Может, ей кажется, повар-гей не очень хорошо звучит или что от него может дурно пахнуть. Мне это все равно как бы. Не про меня же.

            Денис, когда такое придумал, тоже посмеялся. Предложил для верности проколоть мне ухо. Но мы так и не решили, какое колоть. Не оба же.

– Ладно, рубаху какую-нить в оборках напялишь и сойдет, – отмахнулся от меня. – И с женой не разговаривай. Делом занимайся!

– А жрать как я буду готовить? Я в таких вопросах не очень-то.

            Денис купил мне «Энциклопедию поваренного искусства» и рубаху с рюшами на рукавах, но с застежкой на мужскую сторону.

– Не очень убедительно, – поморщился я. 

– Умный человек должен быть убедительным в любом положении.

            Так он мне польстил, и мы расстались. Короче говоря, Денис очень мало знал о геях,  но вполне достаточно – о промышленном шпионаже. С тех пор как Кондаков стал делом номер раз для нашей конторы, мы поняли, что готовы ради этого героя дня на многое. Уже месяц мы вели пристальное наблюдение за президентом фирмы «Кладоискатель».

            «Кладоискатель» – фирма без собственного производства, но крупнейший дилер немецких компаний, производящих металлоискатели, детекторы и прочую подобную технику. И, конечно, не единственный дилер. Конкуренты возжелали съесть Кондакова с потрохами. Две другие фирмы уже поделили рынок между собой, исключив из этого виртуального проекта господина Кондакова. И эти две фирмы вышли на Дениса.

            Наша задача была – рубить контакты. Речь не шла о каких-то технологиях или ноу-хау. «Кладоискатель» держался только на мощных зарубежных партнерах и отлаженной сети реализации. Но оказалось, что Юрий Васильевич Кондаков, дядька сорока трех лет, так ловок в бизнесе, так напуган шпионажем и так осторожен, что с каждым днем наша задача становилась все менее выполнимой. Никаких посторонних контактов, проверенный годами работы штат, ни одного лишнего слова о планах компании. Через месяц заказчики не на шутку засомневались в нашем старании и нажали на Дениса.

            А Денис нажал на меня. Так мы отказались от плана быстрого натиска и пошли длинным путем – через цокольный уровень – на сближение.

– Никакой техники. Никаких жучков. Никаких фотографий. Он такое за версту чует, – наставлял меня Дэн. – Мы получим только ту информацию, которую ты лично сможешь раскопать, увидеть, услышать и запомнить.

– Мне хоть бы рецепты мясных блюд запомнить…

– Не жалуйся! У тебя чистая, непыльная работа – в рюшах. И с женой его – ни слова, ни полслова. Она бешеная девка, никак не успокоится, что отвоевала его у всего мира.

 

            Пока я задумчиво смотрел на Катю, все эти разговоры о деле какой-то чехардой неслись в голове. И Катя, наконец, смягчилась.

– Знаете, может, это и хорошо, что вы гей. Простите, что я так выражаюсь.

            Пожимаю плечами с легкой метросексуальной улыбкой.

– У нас как раз есть заказ… из одного очень хорошего дома ушла повариха.

            «За пять тысяч евро – единоразовым платежом», – добавляю про себя.

– И им срочно нужен повар, но… вы не могли бы… и уборку по дому тоже взять на себя? Это было бы удобно.

– Да, конечно.

– Юрий Васильевич Кондаков, слышали что-нибудь об этом человеке?

– Нет. Надеюсь, с оплатой проблем не будет.

– Он крупный бизнесмен, – заверяет Катя.

            Снова несет жареным луком. Я поднимаюсь. Она обещает все уладить до завтра, но все равно смотрит мрачновато. И я вспоминаю, почему. Об этой выдумке будут знать трое: менеджер Катя,  Кондаков и его жена Лена. Это можно стерпеть…

            От авто придется отказаться. Я еду к Денису, читаю в метро «Энциклопедию поваренного искусства», и девчонки косятся тоже странно. Почти так, как менеджер Катя. Но постепенно я привыкаю к метро и к слову «противень».

 

2. МОЙ БОСС

 

            А мой Босс не очень-то и весел. Скорее даже наоборот – кручинится боярин и думу думает. Я швыряю на его стол сборник кулинарных рецептов.

– Ты будешь мною гордиться!

– Макс, я именно об этом и хотел поговорить…

            Денису Ивановичу Чурсину тридцать пять лет. Он молод, подтянут и свежевыбрит – всегда. Он умен – всегда. Он юрист – всегда. Он лучший – всегда. И только сегодня его глаза не сияют и не улыбаются, руки не помнят деловых жестов, шея кренится набок, а на губах бродит робкая, нерешительная улыбка извинения. И я понимаю, что Дэну не до шуток.

– Что еще, Денис? Завтра я буду в его доме.

– Да… ты не спеши. Попадешь внутрь – молчи, ничего не делай, ничего не говори, готовь просто, пыль вытирай. Не спеши… дела потом.

– То есть мы уже не торопимся?

– Мы узнали, что он человека убил. Убил, знаешь как? Собственноручно. Дрались – двинул в лицо кулаком. Тот рухнул на пол и из нокаута больше не вышел.

– А что за человек?

– Друг был у него. Вместе начинали, потом бизнес разделили. Подрались из-за чего-то, не по теме. И менты даже дела не завели, наоборот, все концы спрятали. Я только сейчас раскопал, а всего-то пять лет назад было. Понимаешь, к чему я? Вспыльчив – мало сказано. Если он что-то заподозрит…

– Боишься за меня?

– Прекрати гействовать! Боюсь. И за себя тоже боюсь. Но мы уже подписались, – Денис разводит руками. – Поздно отказываться.

            Почему-то я думаю о предоплате, из которой увидел не так уж и много. Сажусь спокойно, тянусь за рецептами.

– Я все понял, Дэн. Я буду очень тихим мальчиком. Буду обживаться без лишних движений.

– А он точно тебя берет?

– Катя обнадежила. В целом, думаю, мы правильно все просчитали. Я надеюсь.

            Дэн молчит. Оттаивает. Суммирует, чем отличается промышленный шпионаж от конкурентной разведки и насколько мы уже преступили закон.

            Мы и раньше преступали. Я тут не самый старый сотрудник – зато у меня самый новый «ниссан».

– Я к тебе пока ходить не буду, – предупреждаю Босса. – Если звонишь, говори помягче, типа, друг звонит…

            Денис кивает.

– Готовить хоть научился? Не вздумай с этой энциклопедией к нему припереться!

            И мне почему-то уже не хочется рассказывать об утренних приключениях в офисе 312. От моего Босса ко мне переходит хандра. Но иногда хандра, сомнения и страх – закономерная расплата за уютный быт и хорошее авто.

            Я еду домой, готовлю говядину с черносливом, получается черно-синяя разваренная каша. Унитаз аппетитно чавкает.

 

            На моем столе лежит несколько фотографий. Кондаков… рослый мужик, коротко стриженый, массивный, с широченными плечами. Лицо угрюмое. Темные брови, толстые губы… Умные, недобрые глаза. Замочил человека – за будь здоров. И спит после этого спокойно.

            Следующий снимок – его жена. Лена – тоненькая блондиночка, гладкие волосы собраны в хвостик. Черты мелкие, острые, губки розовенькие. В руках плюшевый мишка. Инфантильная стерва – жуткое сочетание.

            Следующая картинка – дом Кондакова. За городом, в ближнем пригороде. Новый, широкий, двухэтажный. Двор – мощеный тротуарной плиткой. Все просторное, крепкое, новое и чистое.

            Следующая картинка – мой фейс. Эту фотографию я сдавал в «Уют Вашего Дома»… Ну, я не Золушок, чтобы мечтать о балах, нарядах и богатых невестах. Я – сам по себе. Сам для себя. Но сам – благодаря Дэну. Никогда не забуду, как Дэн вытащил. Предоставил стабильный заработок. Познакомил с лучшими танцовщицами клубов. Рассказал, от каких коктейлей не болит голова наутро.

            Разложив снимки на столе, я пытаюсь их передвигать таким образом, чтобы найти наиболее удачное сочетание. Но пазлов не хватает. Явно не достает рож конкурентов Кондакова, нахмуренных бровей Дэна, стука каблуков моей бывшей девушки, электронных писем моей матери из Канады. И без всего этого картина сегодняшнего дня не может быть полной.

            А вот и один из недостающих фрагментов – звонок Кати. Завтра на десять утра мне назначено собеседование в доме Кондакова. Я думал, они меня просто у плиты поставят. А они еще и поговорить хотят. Главное – держаться скромно.

 

            Приезжаю на маршрутке. Без «Энциклопедии поваренного искусства» чувствую легкую неуверенность. У ворот встречает охранник.

– Прямо по дорожке – в дом проходите.

– В доме тоже охрана?

– Нет, меня достаточно, – говорит парень с явной угрозой в голосе.

            Осень добавила пейзажу не пестроты, а мрачности. Молодые деревца бледны, худы и голы.

            В особняке встречает Лена. Я вежливо здороваюсь.

– За мной в кабинет, пожалуйста. Муж хочет поговорить с вами.

            Она еще оглядывается на меня.

– Обычно мы доверяем выбору агентства. Но есть один нюанс.

            Шпиономания? Гомофобия? Другие варианты?

            За Белым Хвостиком, раскачивающимся в такт шагам, иду к кабинету. Лена – милее, чем на фото. В ней меньше яда и больше непосредственности. Вот только с «нюансом» непонятно.

– Елена Сергеевна, извините, какой нюанс? Я хочу заранее придумать убедительное объяснение. Мне очень нужна эта работа.

            Она хмыкает.

– Я не знаю. Муж сказал, что есть нюанс. Вам двадцать восемь лет?

– Да.

            Я знаю, что ей двадцать два и что она окончила курсы визажистов. Ничего больше. Несостоявшийся визажист пропускает меня в кабинет и остается за дверью.

– Здравствуйте, Юрий Васильевич, – приветствую я Кондакова.

            Он отворачивается от ноута в мою сторону. Конечно, не поднимается. Конечно, руки не подает.

– Максим?

            Мне хочется отчеканить: «Так точно!», несмотря на то, что Кондаков кажется миролюбивым. По крайней мере, не таким грозным и перекошенным, как на фото.

– Бюро предоставило всю информацию о вас. Но у меня есть вопрос.

– Я слушаю.

– Чего вы хотите?

            Какую-то долю секунды я смотрю удивленно. Все-таки шпиономания.

– Работать по специальности.

– Поваром?

– Именно так, – соглашаюсь я.

– Хорошо. Можете приступать прямо сейчас. Жить вам удобно в доме или у себя?

– У себя.

– В любом случае мы выделили вам комнату на первом этаже. Если в течение дня вы захотите отдохнуть, она в вашем распоряжении. Только одно предупреждение: вы должны четко знать свое место. Место относительно своих обязанностей, расположения комнат, моей жены.

– Можете быть спокойны, – киваю я.

            Он что-то дочитывает в резюме.

– Как вы думаете, почему я не взял на работу пожилую женщину? – спрашивает вдруг. – Я мог бы избежать подобных объяснений.

– Потому что пожилые женщины бывают небрежны на кухне и глуховаты к объяснениям, – улыбаюсь я.

            Кондаков не улыбается.

 

3. КУХНЯ

 

            На кухне светло и просторно. Печь газовая. Стол большой. Супер-стол. Почему-то при виде стола в голову врезается мысль о Белом Хвостике. Как только я прогоняю эту мысль, входит сама Лена.

– Принял?

– Поэтому я здесь…

            Она хмурит тоненькие бровки.

– Сам тут разберешься. Я в хозяйстве ничего толком не понимаю. Татьяна Олеговна сама справлялась.

– Я разберусь. Спасибо.

– Так мы будем меню согласовывать?

– Когда?

            Я никак не могу попасть в роль слуги-повара. Простые формулировки удивляют.

– Ну, вот ты сегодня пришел, значит, сегодня. А обычно в воскресенье мы согласовывали с Татьяной Олеговной меню на всю неделю, потому что нужно продукты вовремя закупать.

– Это я… вовремя закупать?

– Татьяна Олеговна ездила с шофером в воскресенье. Но она жила у нас постоянно. Ты будешь у нас жить?

– Не знаю. Я пока еще не решил. 

– Мы завтракаем очень рано. Муж уходит на работу, а я встаю за компанию. Как ты сможешь успевать, если собираешься ездить из города?

– В котором часу вы завтракаете?

– В половине восьмого.

– Тогда мне придется ночевать с вами…

– С нами?

– В вашем доме.

– Ты так странно выражаешься.

– Простите.

            Она усмехается. Предлагает показать мне мою комнату. Проходим на другую сторону – подальше от кухни. Моя комната рядом с лестницей. Небольшая, в светло-зеленых, успокаивающих тонах. Диванчик, телик, кресло. На потолке – светящиеся звездочки. На подоконнике комнатный цветок с тусклыми, бледно-зелеными листьями.

– Татьяна Олеговна здесь жила?

– Да, ей здесь очень нравилось, – кивает Лена. – Когда у тебя выходной? В субботу? Тогда ты сможешь уезжать в пятницу в город, а в воскресенье утром возвращаться и делать покупки.

– Спасибо. Вы так хорошо все объясняете, что сразу становится понятно.

            Я сажусь на диванчик.

– Очень удобно.

– Муж сказал, что ты гей. Правда? – спрашивает вдруг она.

– Да. Но это не доставит вам хлопот, – я гляжу в пол.

– Понятно. Мы не могли взять в дом девушку: я не хотела, чтобы она бегала за моим мужем. У нас и так в последнее время постоянные ссоры.

– Уверяю вас, Юрий Васильевич не в моем вкусе.

– Я тебя предупредила!

            Вот уж поистине влюбленная пара – оба так боятся потерять друг друга. Или попросту новых ссор.

            Процесс согласования меню ввергает в прострацию. Я сижу с каменным лицом и просто фиксирую ее пожелания. Список блюд не помещается на трех листах блокнота. К тому же семья любит пельмени. Скажу прямо, я не только не люблю пельмени, я даже не знал, что их можно готовить самому в домашних условиях, лепить вручную. Но я продолжаю записывать каждое слово Белого Хвостика.

– Это не слишком калорийно? – интересуюсь робко.

– Нет. Я, наоборот, постоянно худею! – поясняет Лена. – Наверное, очень много нервничаю.

            Ревнует своего Дикого Кабана. Не иначе.

            На завтрак ее муж привык молотить отбивные. Я и не думал, что овсянку. С утра будет пахнуть кровью и луком.

– Убирать ты когда будешь?

– Всегда.

– А генеральная уборка?

– В понедельник.

            Когда же я буду читать бумаги Кондакова?

– Муж запрещает входить к нему в кабинет. Я там сама иногда вытираю пыль, – добавляет Лена.

– Здорово, на одну комнату меньше, – вымучиваю улыбочку.

– А ты всегда был… прислугой?

– Это спокойная работа.

– То есть всегда?

– Да.

– А друг у тебя есть?

– Есть.

– Кем он работает?

– Механиком в автомастерской.

– У вас как бы… пролетарская семья.

– У нас нет семьи, – я снова отвожу взгляд.

– Понятно. Не нужно так смущаться. Ты очень симпатичный молодой человек. Думаю, у тебя все будет хорошо.

– Я тоже на это надеюсь.

            В первый день моей работы, к счастью, никто не хочет пельменей. Я сижу на кухне и пялюсь на гору кастрюль и кастрюлек. От дома отъезжает джип – это Кондаков отправился на работу. Но Лена больше не приходит.

            К ужину готовлю тушеную говядину с картофелем и салат. На большее меня не хватает, к тому же холодильник почти пуст.

            Сервирую в столовой на первом этаже.

– А сладенькое? Мы сладенькое очень любим, да, зайчик? – за ужином Лена прижимается к мужу.

            Кондаков мрачен. Свирепое животное явно не в духе.

– Да. Ты печь умеешь? – обращается ко мне, пытающемуся выскользнуть за дверь.

– Умею. Но я не профессиональный кондитер.

– Мы любим домашнюю выпечку.

– Я постараюсь, Юрий Васильевич. Приятного аппетита!

            Удираю на кухню. Мою посуду, роняю кастрюли.

            На первом этаже – отдельный санузел, отдельная огромная ванная. Я тут практически в изоляции.

            Вечером заглядывает охранник, интересуется, все ли в порядке. Оказывается, он всегда обходит дом перед тем, как хозяева уснут. В отсутствие хозяев – тоже. Охранника зовут Костя. Смотрит Костя сквозь меня в стену.

            Потом я иду в душ – отмокаю от этого дня. Постельного белья, кстати, мне не выдали. Не будить же Кондакова…

            Я сижу на диване – смотрю на жалюзи, плотно закрывающие мою клетку. И мне так тоскливо… Нужно приспосабливаться как-то к такому осадному сидению. Неизвестно, сколько оно продлиться. Я засыпаю, свернувшись калачиком. Утром вскакиваю, чтобы жарить мясо.

            Кондаков только из душа – на этот раз веселый и бодрый. Лена, бледная, как моль, заспанная и закутанная в длинный махровый халат, косится хмуро.

– Как спалось на новом месте, Макс? Женихи снились? – ржет он, когда я накрываю на стол.

– Нет. Не очень спалось. Я белья не нашел.

– Белье в тумбочке. Ты в тумбочке смотрел?! – взвизгивает Белый Хвостик.

– Я не очень любопытен. – Развожу руками. – Не смотрел.

– Гы-гыг, – продолжает веселиться Кондаков. – Ты хоть ел вчера?

– Вчера нет.

– А сегодня? Я так и понял, что ты стесняешься. Есть с нами будешь, слышишь? На троих накрывай.

– Это не очень удобно, – говорю я честно.

– Брось. Удобно. Это нормально. Мы не знатные помещики, просто готовить не умеем. Усек разницу?

            Лена явно не согласна, но помалкивает. Я сажусь в конце стола.

– Але, товарищ, вам там не одиноко? – Кондаков двигает мою тарелку и усаживает напротив Лены. – Скромный повареныш нам попался, да, Ленчик? Не в пример Татьяне Олеговне!

            Я насилу жую мясо с луком.

 

4. НЕ В ТУ ДВЕРЬ

 

            Теперь Кондаков разглядывает меня пристально. Не очень-то он торопится на работу.

            Я приношу чай, снова сажусь. Непростое выдалось утро. К тому же звонит мой мобильный, разрываясь именем «Дэн».

– Это мой друг, – объясняю Кондакову.

            Лена лыбится.

– Здравствуй, – отвечаю мягко в трубку. – Все нормально.

            Дэн врубается, что я не один. Спрашивает глупо:

– Как переспалось?

– Да, все хорошо.

– Ну, я тогда… тебе потом звякну. Или сам, когда освободишься…

– Да, дорогой, – выдавливаю я под пристальным взглядом Дикого Кабана.

– Целую, – подсказывает мне Денис.

– Целую, – повторяю я невнятно и сую телефон в карман брюк.

– Ты поэтому хотел жить в городе? – спрашивает Кондаков. – Может, мы сможем сами завтракать, а ты будешь приезжать позже?

– Я не смогу! – влезает Лена.

– Спасибо, Юрий Васильевич. Это тупиковые отношения. Тут жалеть не о чем.

            Фраза хорошая. В меру абстрактная. И Лена довольна. Похоже, оба отнеслись ко мне как к диковинке, заброшенной к ним в дом с НЛО.

– А ты хорошо готовишь, – отмечает Кондаков. 

            Лена раскрывает журнал мод прямо над чашкой чаю.

– Только печь научись, – бросает мне между прочим. – Мы очень любим тортики. Ты пойдешь со мной к Оле? – это уже мужу. – Сегодня два года ее Мите, я тебе говорила.

– Ох, Леночка, я забыл.

– Ты нарочно?

            Я извиняюсь и исчезаю. Когда возвращаюсь за чашками – ссора уже в самом разгаре.

– Всегда одно и то же! Всегда! – орет Белый Хвостик. – Думаешь, если у меня нет детей, то мне нечего делать у Ольги?

– Я не говорил этого, – бормочет дикое животное, способное убить.

– Не говорил? Почему тогда мы не можем пойти на семейный праздник? Разве мы не семья?!

– Мы… Лена, я вечером занят.

– Именно сегодня?

            Я опять пытаюсь выйти.

– Макс, подожди, – Кондаков грузно опускается на стул. – Думаю, тебе не впервой слушать чужие ссоры. Если ты будешь пережидать их за дверью, посуда останется немытой.

– Я понял.

– Не обращай на нас внимания. Это вечные проблемы.

– Какие проблемы?! – вскидывается Лена, швыряя журнал в тарелку. – Ты просто испортил мне настроение с самого утра!

            Она выскакивает из столовой.

– После такого она спокойно ложится спать, а я еду на работу, – говорит он мне. – Так обычно.

– Не расстраивайтесь, – говорю я.

– Да нисколько. Это называется взбалмошностью, но за это мы и любим женщин…

            Я молчу. Даже выйдя из роли, не могу присоединиться к предыдущему оратору. За это лично я терпеть не могу женщин. Такие вспышки необузданной, тупой, мещанской досады ставят точку в моем добром расположении к девушке – навсегда.

            Кондаков уезжает, Лена закрывается у себя. Я иду на кухню. Сколько продуктов могут съесть эти люди за один день? А за неделю? А моих нервов?

 

            Шофер Юрия Васильевича отвозит меня в супермаркет. Шофера зовут Виталик, и он делегирован спешл фор я. Смотрит дружелюбно – непосвящен. В машине ржем.

– И ты че… повар? – не может врубиться он. – Всегда поварил?

– Да, я… закончил кулинарный.

– С красным дипломом?

            А то! Дэн выписал.

– А курсовик какой был?

– Пельмени. А у тебя?

– Не, я не учился. То есть учился… на слесаря, а потом бросил. Шоферить стал. Деньги нужны были. Друзья к Кондакову пристроили.

– Что за друзья?

– Он им технику продавал. Сам тогда еще начинал только. Они клады искали. Ну, не клады, а песок после отдыхающих в Крыму мыли – типа золотоискатели.

– И много намывали?

– Прилично, знаешь. Кольца обручальные, цепочки, браслеты.

            Он зависает на перекрестке. Материт блондинку на джипе, которая тормозит на зеленый.

– А ты… живешь там, да? А девушка твоя?

– Девушка ушла недавно.

– Хорошо совпало, – он снова хихикает. – А то бегал бы в самоволку. Терь куда бегать будешь?

– Терь в ванную.

– Американский пирог!

            Витал вместе со мной идет в маркет и таскает тележку.

– Юрий Васильевич сказал тебе помогать. И оберегать.

            Затариваемся по полной.

– Ты чеки сохраняй. Отчитываться вечером будешь. Старуха говорила, он до копейки пересчитывает, – предупреждает на всякий случай.

            На обратном пути молчим. Мне не хочется возвращаться в дом Кондакова. Тянет в офис, поболтать с ребятами, взять какое-нибудь другое дело… врезаться в телефонные сети, устанавливать прослушивающие устройства, шантажировать акционеров, подкупать ценных сотрудников, красть документы и производить диверсии на предприятиях, но только не лепить пельмени, не сидеть с Кондаковым за одним столом, не ежиться от его пристального взгляда и от ухмылок Лены.

            Они… это и не семья вовсе. Какая такая страсть могла толкнуть блондинку в лапы мужика с деньгами? Воздержусь от комментариев.

            Виталик крутит баранку молча, и мне тоже уже не хочется шутить и прикалываться. Я тоскую по машине, по скорости, по пустым ночным трассам.

            Дома разбираем покупки, затариваем холодильник. Витал жмет руку и уходит. Лены тоже нет – умелась-таки на детский праздник. Я смотрю на пакеты муки высшего сорта… епть. Надо поискать где-то рецепт пельменей.

            Готовлю ужин, убираю, таскаю за хобот пылесос, растираю пыль. Дверь в кабинет Кондакова закрыта. Закрыта, но манит. Я дергаю ручку – не так уж и закрыта.

            Заглядываю внутрь. На столе нет бумаг, которые лежали под рукой Кондакова при нашем разговоре. Значит, нужно выдвигать ящики. С другой стороны, он может запросто носить все важное с собой, недаром же у него портфель забит до отказа. Значит, нужно рыться в портфеле, когда он дома. Или просто при нем. Я фигею. Ухожу и закрываю даже дверь на второй этаж.

            Лены все нет. Ясно, что ужинать она не будет. Мне предстоит свидание тет-а-тет с Диким Кабаном. Нахожу в небольшой сумке своих пожитков полосатый свитер в обтяжку.

            Дэн даже не звонит. Он поставил в сложном деле промежуточную галочку – внедрил агента. Или даже промежуточный крест. Его совесть чиста. Сколько лет мне придется провести в этом логове, его мало чешет.

            Я сижу за кухонным столом без света. Думаю о пельменях и тортах. О том, что ничего не умею печь. И не очень умею готовить. И что мне одиноко. И что это дело уже не кажется мне прикольной авантюрой. И что моя жизнь пошла куда-то не туда.

            Не туда. Не в ту дверь. Не по тому рецепту.

            В тишину и темноту комнаты входит Кондаков.

– Ты чего без света? Экономишь?

 

5. ПЬЯНЫЕ

 

            Дикий Кабан изрядно выпил. Разит алкоголем. Может, и дорогим, но смрадным.

            При этом он пытается приосаниться. Падает за кухонный стол напротив меня.

– Давай, подавай! В столовую не пойдем. Без Ленки не хочется.

            Потом принюхивается к жаркому.

– Ты мастерица просто. Сам чего не ешь?

– Не голоден, спасибо.

– Сожрал что-то из холодильника? – он смеется. – Чеки сохранил?

– Да, – я выкладываю на стол чеки.

– В жопу себе засунь! Ой…

– Все нормально, – предупреждаю его извинения.

– Водку нужно было еще купить. В доме всегда должна быть водка. Согласен?

– Конечно.

– Со всем будешь соглашаться? – он нацеливается в меня зубцами вилки.

– По возможности.

– А если не сможешь – уйдешь?

– Уйду.

– Славный малый. Ботинки с меня снимать будешь?

– А нужно?

            Я его забавляю. И он без зла это. Он просто очень пьян.

– Вы протрезвеете завтра – вам же неловко будет за то, что вы барина корчили.

– Повар пусть в психологию не лезет. Повару поварово.

            Я спокойно наблюдаю за тем, как он ест. Видно, пил-пил и не закусывал. И из-за чего? Из-за ссоры с Леной?  У свирепого животного очень дрожат руки.

– Так нет водки?

– Сейчас нет. Завтра куплю.

            Почему бы и не споить его, чтобы провести ревизию его бумаг и начинки ноута?

– А ты не румяный. Повар должен быть румяным! – приглядывается он снова.

– Я румянами не пользуюсь.

– Г-г-г-г… И худой ты вообще!

            Я по-прежнему спокоен. У меня нормальная выдержка. Мне не хочется двинуть ему в челюсть или опрокинуть кастрюлю на голову.

– Юрий Васильевич, вы чай будете или кофе?

– Компот! Вечером только компот.

– Елена Сергеевна ничего не говорила о компоте. Нужно было купить фруктов… или ягод замороженных.

– Это твой первый залет, салага!

            Так, армии мне тут еще не хватало! Наливаю ему чаю.

– Здесь или в кабинет подать?

– Какой к черту кабинет? Я уже так напахался сегодня! Только и слышу, что я всем кость в горле! А прибыль – сквозь пальцы – куда? Все расширяемся, завоевываемся рынки. Завоеватели хреновы! А другие вот… работают поварами с чистой совестью. И ничего так… А стране, может, токарей не хватает?! Об этом ты не думал?

– Нет, Юрий Васильевич, не думал.

– А ты подумай, подумай! Мог бы у станка стоять, производить… что токарь производит?

– Втулки?

– Тебе лишь бы втулки! Хорошо, сына у меня нет. Я б из него эти втулки вышиб!

            Мне смешно. Дикий Кабан так нелеп в своем пьяном негодовании! Начинает тыкать пальцами в мобилу, пытаясь набрать номер жены. Попадает куда-то не туда…

– Максим, набери мне, набери…

– Спать вам пора, Юрий Васильевич…

– Не указывай мне, что делать! Набери…

            Начинает диктовать мне номер, путает цифры. Я мог бы набрать и по памяти, но воздерживаюсь.

– Она скоро придет. Ей тоже нужно отвлечься.

– Опять твоя психология!

            Он падает на вытянутую руку – прямо на кухонный стол. И я смотрю на его кабанью голову. Не плешивая, темная голова. Будить не решаюсь, стучу посудой, но он не просыпается.

            Лены нет. Мне скучно. Был бы хоть ноут, а так меня снабдили только рекламным ящиком. Кондаков спит тихо, часы на руке показывают половину одиннадцатого.

            Пойти в библиотеку, что ли? Хотя Кондаков может заподозрить меня в том, что я пытаюсь что-то разнюхать в его Тютчеве. Да и не до стихов явно. Боевик бы хороший. Будить Кондакова не решаюсь.

            Наконец появляется Лена. Тоже навеселе. Но совсем не голодна – приходит на кухню в поисках мужа.

– Это еще что такое?

– Юрий Васильевич был немного нетрезв и уснул.

– Ну и пусть дрыхнет! Нетрезв он, видите ли! Как со мной пойти – так занят, а как со своими дружками нажираться – так всегда готов! Не буди его – пусть шею поломает!

– Елена Сергеевна, у вас нет диска какого-нибудь… или книжки толстой?

– Заскучал уже? – Белый Хвостик хихикает. – Пойдем со мной, поищем что-то…

            Я иду за ней на верхний этаж, она запросто распахивает дверь спальни, роется в тумбочке, я замираю в дверях. В этой тумбочке я уже рылся, когда делал уборку. Дисков там нет, книжек тоже.

            Она раздраженно хлопает дверцей.

– Может, в библиотеке? – подсказываю я.

– Я не пойду в библиотеку: там холодно. Иди сам, я тебе разрешаю. А лучше… шел бы посуду мыть. Приспичило кино смотреть среди ночи! Вон мой благоверный храпит – ни про какое кино не думает.

– Он же устал. Он пожилой человек.

– Он? – Леночка подходит ближе, убирает локоны от лица. – А ты с женщиной был вообще?

– Нет, никогда, – выдавливаю я.

– Попробовать не хочешь?

            На слове «попробовать» физиология берет свое, я давно не был с девушкой, у меня эрекция.

– Нет, спасибо. Вы очень добры, Елена Сергеевна.

– Пользуйся, пока я добрая и пьяная. Не хочешь?

– Вы же мужа любите.

– Само собой.

            Я удираю в свою комнату. Может и сама прийти, в принципе, если надумала. Запираю дверь на ключ. И всю ночь кажется, что снаружи кто-то царапается. Я надеюсь только на то, что к утру все протрезвеют, всем станет неловко, и никто больше не будет приставать ко мне.

            Но утро все не приходит. Я звоню Дэну и, только набрав его номер, понимаю, что ночь слишком глубока и темна для звонков по работе. Он не отвечает. Спит. Или развлекается с Танюхой. Я вжимаюсь в подушку. Проклятая изоляция сводит с ума. А ведь это только начало… И почему Дэн запретил мне спать с Леной, не понимаю. Может, она помогла бы мне получить доступ к бумагам Кондакова.

            Вообще не понимаю, чем занят Дэн и что он думает об этом деле. Когда не бываешь в бюро, все равно, что бюро нет вовсе. Когда не видишь Босса – все равно, что у тебя нет никакого Босса. И зачем ты тогда торчишь в чужом доме на каком-то задании, вообще непонятно.

            Я подхожу к окну. Противно заниматься онанизмом, и без того это задание – сплошной онанизм. Ложусь, пялюсь в потолок, пересчитываю стадо баранов и, приплюсовав к стаду себя, наконец, засыпаю.

 

6. «СЕКРЕТЫ ЛОС-АНДЖЕЛЕСА»

 

            Утром я понимаю, почему Дэн запретил мне вступать в близкие отношения с Леной

– Пока ты спал, этот повар приставал ко мне! Лапал! – орет она Кондакову, нисколько не смущаясь моим появлением в столовой.

            Кондаков оборачивается ко мне.

– Было?

– Не было, Юрий Васильевич, – говорю я спокойно.

– Хочешь сказать, что моя жена врет?

            И еще, что она истеричная сучка.

– Да. Она врет, – отвечаю я.

– Пошел вон! – орет Лена.

            Я продолжаю накрывать на стол. Кондаков садится завтракать.

– Лена, успокойся.

– Ты что дуру из меня делаешь?!

– Нет, дорогая. Не нужно преувеличивать. Я сам не заметил, как уснул на кухне.

            Она грохает стулом об пол.

– Скажи ему, пусть убирается вон!

– Лена, садись завтракать. Мы все вчера перебрали, кроме Макса. Я уже извинился – несколько раз – за то, что не пошел с тобой к Ольге. Давай закроем эту тему.

– Ничего я закрывать не буду! Ты вообще ни во что меня не ставишь!

            В этой ситуации мне искренне жаль Кондакова. Лена еще раз пинает стул и выскакивает из столовой. Через секунду ее «шевроле» отъезжает от дома.

– День не заладился, – усмехается Кондаков. – Вчера наоборот было, да? Она к тебе цеплялась?

            Я не отвечаю.

– Я так и понял. И в городе у нее любовник есть – давний знакомый, менеджер одного банка. Ничтожество.

– Не говорите мне этого, – я мотаю головой. – Ешьте лучше.

            Он ест.

– Каждый день думаю, зачем я женился на этой дуре? Даже не хочу ее. Просто польстило, что молодая девчонка вцепилась так…

– За такую взбалмошность мы и любим наших женщин, – цитирую я его.

            Он невесело усмехается.

– Мог бы жить спокойно. Дочь взрослая, жена пристроена – снова замужем. А меня дернуло в омут. Блондинка-модель. И не модель даже, а так, молодая глупая телка…

– Как вы себя чувствуете? Голова не болит?

– А… нет, спасибо. Нормально чувствую. Сам вчера бухал – прямо на работе, в кабинете. Один… Везде враги же. Пил бы с замом, так он подумает – пьет, значит, не все так классно у него, и сам же первым к конкурентам побежит. Нельзя ни с кем расслабиться. Разве что на собственной кухне…

            Я отворачиваюсь. За окнами дождь льет. Листья мокрыми ладошками липнут к окнам.

– Не поеду на работу, – вдруг решает Кондаков. – Кофе в кабинет принеси. Хочу один побыть.

            Я несколько раз ношу кофе ему в кабинет и всегда застаю его с мобилой и у ноута. Потом он обедает и снова идет к себе. Только вечером появляется на моей территории.

– Ужинать? – подхватываюсь, как по команде.

– Нет, посижу просто. Или, знаешь, давай кино посмотрим, а то дождь барабанит – аж жутко.

– А у вас диски есть? – покупаюсь я.

– Были где-то…

            Я иду следом за ним в библиотеку – диски в книжном шкафу, на нижних полках. Достает «Секреты Лос-Анджелеса».

– Старые фильмы только. Этот ты видел?

– Видел. Но могу еще раз.

            Все-таки боевик. Он включает плазму посреди библиотеки. Мы садимся по разным краям дивана. Нравится мне этот фильм, но в библиотеке, в самом деле, холодно. Это угловая комната на втором, отопление тут слабое. Через полчаса фильма у меня начинают стучать зубы.

– Что? – косится Кондаков. – Пиджак дать?

– Давайте.

            Я тону в его пиджаке. Запахиваюсь… Он тянется ко мне за сигаретами – достает из кармана своего пиджака.

– В другом зажигалка.

            Я прикуриваю ему.

– А сам куришь? – спрашивает он.

            Я киваю.

– Так кури.

            Он смотрит, как я закуриваю.

– Не стесняйся меня, понял, – говорит, отворачиваясь к экрану. – Посмотрел бы ты, как эта старая калоша нами тут командовала!

– Татьяна Олеговна?

            Он больше не смотрит на меня. Но я чувствую себя странно. Не так, как с отцом кино бы смотрел… А как с другом, что ли… Как с другом в кинотеатре в далеком детстве… Когда этот кинотеатр все – и свидание, и влюбленность, и звездный вечер, и конец лета. У меня было такое… я помню. И помню это щемящее чувство грусти, страх того, что все пройдет безвозвратно, закончится неожиданно и навсегда.

            Закутываюсь в пиджак Кондакова, откидываю голову на спинку дивана – давно не было так уютно.

            Он понимает, что я не рядом, и не в фильме, и не в этой комнате, и не в этом вечере.

– Ты странный парень, Макс. Ты больше похож на модель, чем моя Лена.

– Нет, я не по этим делам.

            Что он хочет сказать? Что я красив, а красота продажна? Нет, это точно не ко мне.

– Расскажи, что за друг у тебя был.

– Обычный друг. Давно знакомы.

            Чуть не сказал – еще с Академии. С Академии Кулинарных Искусств.

– Чем занимался?

– Маклер. Аренда жилья.

            Кажется, Лене я соврал что-то другое.

– О, значит, язык хорошо подвешен.

– Да, язык хорошо.

            Я не хотел бы так выруливать. На физиологию. Он снова молча смотрит кино. Дело идет к развязке.

– Кроу тебе нравится? – спрашивает меня Кондаков.

– Нравится. Но Кевин Спейси больше.

            Не иначе, как он пытается вести со мной девчоночьи разговоры. Снова курит.

– Лены нет долго, – говорю я зачем-то.

– Да все равно это. Разводиться будем. Опять адвокатов кормить…

            Я отворачиваюсь от экрана. Вглядываюсь в его профиль.

– Не знал, что у вас так серьезно…

– И я не знал. А сейчас… минуте на двадцатой этого фильма… понял, что надо разводиться… Что нет смысла ломать себя под тупую стерву…

– Себя ломать – вообще нет смысла.

            Что-то такое… печальное витает в холодном воздухе библиотеки.

– И… как же вы… один будете? Тоже скучно это. И неправильно как-то, – задумываюсь я.

– Ты про стакан воды?

– Нет, про стакан воды вам рано думать…

            Кондаков хмыкает.

            Фильм подходит к хэппи-энду. Кондаков отбирает у меня свой пиджак, отнимает сигареты.

– Ужинать будете?

– Нет! По-твоему, я такая скотина, что вечно жрать хочу? – бросает мне в лицо.

            Я ухожу к себе, а он – к себе. Ночью возвращается Лена. Мне слышно, как она материт охранника, проходя под окнами.

 

7. РАЗВОД

 

            Потом, действительно, начинается развод. Грязный, сложный, со скандалами. За это время я успеваю изучить документы Кондакова, узнать основных его заказчиков, суммы сделок, путь немецкого импорта и т.п.

            Лена исчезает из дома навсегда. Я не успел привязаться к Белому Хвостику, зато успел оценить всю глубину тишины, наступившей в доме после ее ухода. Мне грустно.

            С Дэном встречаемся в кафе.

– Да, очень хорошо, дело сдвинулось, – одобряет он. – Как только этот процесс закончится, мы сразу дадим ход информации. Он разведется, подумает обо всем, а тут и фирма развалится. Обанкротим в два счета.

– Ок, – киваю я.

            Дэн подтянут, свеж и бодр. Ест с аппетитом.

– Так что мне… жить пока у него? – спрашиваю с робкой надеждой на отрицательный ответ.

– Конечно. Шум раньше времени не нужен. А то начнутся поиски беглого повара. Или что? Что ты насупился? Надоело?

– Долго очень.

– Что долго? Ничего не долго. Солянки варишь?

– Варю.

– Ну и вари.

            Я не могу объяснить Дэну, в чем моя проблема. Я привык к изоляции, я понимаю, что это задание. И Кондаков после «Секретов Лос-Анджелеса» никогда не пускался со мной в откровенные разговоры. Он вообще больше не смотрит на меня своим рентгеновским взглядом. Но с каждым днем мне все тяжелее становится в его доме.

– Дэн, а что в офисе?

– А что? Не сидим – тебя не ждем. Работаем. Новых заказов нахватали.

 

            Нет необходимости лепить пельмени и печь торты. Кондаков, как оказалось, не любит ни мучного, ни сладкого. А на первом этаже у него еще и качалка нашлась – немецкие тренажеры.

– Думаю, куда ты пропал, – входит и видит меня с гантелями в мокрой майке. – А ты тут…

            Я отшвыриваю железки.

– Не знал, что вы уже вернулись… Юрий Васильевич, может… я спросить у вас хотел. Может, после всего случившегося… вам повар не очень нужен?

– После чего? После развода? Аппетит должен пропасть? – он смотрит без улыбки.

            Я продолжаю сидеть на полу. Гляжу на него снизу вверх.

– Я подумал, может, вы для меня это делаете?

            Он засовывает руки в карманы, сморщивая пиджак гармошкой.

– Нет. Не для тебя. Стал бы я для тебя что-то делать! Но если ты хочешь уйти в другую, многодетную и шумную семью, то, конечно, не стану тебя удерживать.

            Черт, снова не в ту сторону. Всегда не туда заносит с Кондаковым.

– Я не хочу уходить. Просто спросил.

– Станешь не нужен – сам выгоню.

– Хорошо, я понял.

            Кондаков… убивший человека? Робкий он какой-то. Наверное, спросил перед тем, как прикончить: «Не убить ли вас? Ничего не имеете против?»

            Или развод на него так повлиял – приглушил бурную энергию чемпиона. За ужином он смотрит исключительно в тарелку. Мокрую майку я сменил на скромную водолазку, но он все равно избегает взгляда на меня, словно я – голая девушка, замершая за столом в неприличной позе.

– Невкусно? Пересолил? – пристаю я.

            Он еле проглатывает.

– Нормально. Очень вкусно.

– Как на работе? Дела идут? – поддерживаю милую беседу.

– Да-да, ничего. Я на солидного поставщика вышел в Германии. Товар у него абсолютно новый – никто у нас такого в глаза не видел. Он пока присматривается – самая ли мы крутая фирма. Там… вообще другой уровень технологий.

– Контракт?

– Присмотрится – и сразу. Скоро к нам прилетит. Как только убедится, что мы лучшие…

            Ну вот. Хорошая информация. Но нужно еще имя этого немца. Ночью – срочно – звоню Дэну.

– Да, хорошая жирная точка для блестящего финала нашей игры, – соглашается Дэн. – Узнай его имя во что бы то ни стало – и он прилетит к конкурентам Кондакова.

            Дэн ликует. Все складывается удачно. А я снова маюсь в своей комнатушке с искусственными звездами на потолке. Думаю о том, что к Кондакову надо приближаться… надо придумать что-то… какую-то сыворотку правды. Или просто подождать, пока он напьется.

 

            Ждать приходится недолго. Буквально через несколько дней – вдрызг. Виталик кое-как впихивает его в дом.

– Еле из ресторана вытащили, – он усаживает Кондакова в кресло в прихожей. – Теперь – твоя забота.

            Хлопает по плечу и линяет. А я не хочу о нем заботиться. Не умею, не знаю, как.

– Юрий Васильевич, идите спать…

            Он с трудом поднимает голову. Встает, держась за стену.

– Кто меня… Виталик? Дурак! Пусть обратно везет! – шагает за порог под дождь.

            Стоит перед домом под потоками холодной воды. Выскакивает охранник, суетится.

– Да уймитесь вы, Юрий Васильевич! Идите в дом!

– Не указывай мне! Не указывай!

            Костя подталкивает его к двери. Кондаков возвращается – замерзший, мокрый, плохо соображающий.

– Я вам ванну набрал, – говорю я. – Согреться надо, иначе простудитесь.

– Все! Все знают, что мне надо! Все!

            Плюхается в ванну в брюках. Я едва успеваю выхватить мобильник, который он готов пустить корабликом по волнам.

– Да прекратите же, Юрий Васильевич! Возьмите себя в руки!

            Но он не может. Тело безвольно. Я сдираю с него мокрую рубаху… Ну… это очень красивое тело. Крепкое, без изъянов. Видно, что тут не годы тренировок, а просто – удачная структура. Он тонет в брюках в огромной ванне, голова уходит под воду. Брюки я не трогаю, а голову спасаю – держу над поверхностью воды. Кондаков не придуривается – он почти без сознания. Его, пьяного, от горячей воды развезло окончательно.

            Я безвольно опускаюсь на холодный край ванны – поддерживаю его тяжелую голову над уровнем моря.

– Юрий Васильевич, ну, придите же в себя! Я вас отсюда не вытащу. У вас же вес какой… больше, чем у дикого кабана. Вон башка какая тяжелая. Юрий Васильевич, ну, не спите. Я не знаю, что с вами делать. Или Костика позвать – перенесем вас наверх…

– Не надо Костика, – бормочет он, не открывая глаз. – Не надо, хватит меня лечить!

            И снова проваливается в сон. Это дурацкая идея была – сунуть пьяного в горячую ванну. Но мне когда-то такое помогало. У каждого свои настройки.

 

8. ТЕЛЕФОН

 

            Нет худа без добра.  Пока я спасаю его от утопления в персональном океане, успеваю порыться в записной книжке его телефона. Почти все имена знакомы, кроме одного. Номер немецкий. Очень надеюсь, что и это и есть новый поставщик – будущий вероятный партнер Кондакова. Теперь уже – маловероятный.

            Номер я запоминаю, телефон возвращаю на полку под зеркалом. Голова начинает подавать признаки жизни – шевелить полными губами и хлопать ресницами.

– Юрий Васильевич, как вы?

– Это ты меня сюда затащил?

            Он грузно опирается руками о края ванны и поднимается – по брюкам течет вода.

– Я думал, вы так быстрее в себя придете…

– Идиот! Пошел вон отсюда! Халат принеси…

            Я несусь наверх за халатом. Не хочется, чтобы Кондаков замерз. Он забирает халат и выставляет меня из ванной.

– Хватит с меня вашей заботы! Медсестры хреновы!

            Потом идет к себе. В халате он похож на борца, а не на вельможу. До сумо не дотянет, но до какого-нибудь мастера греко-римской – вполне.

 

            Встречаемся только на следующий день вечером. Утром он уехал рано – похмелье, наверное, отбило аппетит.

Находит меня у окна на кухне.

– Все тоска девичья? Чаю мне завари…

            И вдруг ощетинивается:

– Что смотришь? Не видел никогда?

            И с чего бы? Так глядит, словно убить меня готов – не спросив разрешения.

– Просто… хорошо выглядите. Только мешки под глазами, – выдавливаю я.

            Он приглаживает рукой блестящие черные волосы. Седеть его башка и не думает.

– Может, какое кино посмотрим? – предлагаю вдруг я.

            Это… тоска. Наверное, тоска. По дружбе, по вечерам в кинотеатре, по нефальшивым звездам на небе…

            Кондаков хмурится.

            Тоска по тому другу, которого я потерял очень давно, а может, по тому, которого у меня никогда не было. Тоска по честности, по открытым отношениям, по другой – чужой жизни, по другой работе, по другому себе…

            Мне странно, что толкнул к этим размышлениям Кондаков. Я замираю с широко раскрытыми глазами и вижу его как бы боковым зрением.

– Кино? Нет у меня голубых мелодрам! – отрезает он.

            Я и сам таких мелодрам никогда не видел. И я не умею отвечать на такие подколы – никогда не приходилось. Его забота обо мне, так резко сменяющаяся грубостью, выбивает нешуточно.

– Я ничего такого не имел в виду, – оправдываюсь на всякий случай. – Любой боевик сгодится. Раз уж вы ужинать не хотите… Не хочется спать просто.

– А это нормально – с поваром всю ночь фильмы смотреть? – снова бросает Кондаков. – Ничего в этом нет странного?

– Ничего, – говорю я, глядя ему в глаза. – Мы как бы в одной комнате заперты. У вас сейчас нет вариантов…

            На этот раз он находит «Идеальное убийство» с Дугласом. Я его тоже видел, и тема измен мужу никак мне не близка, но согласно киваю. В библиотеке жутко холодно. Мы могли смотреть кино и в спальне, но туда он меня пригласить не решается. А почему? Кстати, почему? Я постоянно думаю об этом «почему» – не понимаю, клеится ко мне Кондаков или боится меня.

            Я уже не сижу на другом краю дивана. Мне кажется, что мою роль кто-то прописал от «а» до «я» – мне ничего не остается, как покорно играть за гонорар. Тем более – зрителей нет, один Кондаков. Но он, скорее, партнер, чем зритель. 

            Я сижу, глядя в экран и раздумывая, что значит «партнер». Это никак не враг, но и не просто друг или любовник, это как бы «сообщник». В таком случае я никак не могу быть партнером Кондакова. Но, думая об этом, я чувствую локтем тепло, исходящее от его тела. Он не курит в этот раз – обе руки сунул в карманы и сполз на край дивана – полулежит-полусидит. А я сижу, закинув ногу за ногу, и у меня мороз по коже от этой библиотеки.

– Холодно? – спрашивает по нашей традиции Кондаков.

– Холодно, – отвечает кто-то внутри меня.

            Он накидывает мне на плечи свой пиджак и задерживает руку на плече, словно расправляет ткань. Не смотрит на меня, просто не убирает руку, забыв о ней.

            Он мог бы… приказать просто. Это вполне по сценарию. Приказать и уволить за отказ. А он действует так странно, так нерешительно. Я ерзаю под его тяжелой рукой, и он прижимает меня к себе.

– Заячья твоя душа, Макс… Дрожишь?

            Хрен знает, отчего я дрожу. Не боюсь его, и не хочу, и не холодно уже вроде… Но меня колотит, и этой дрожью приколачивает к Кондакову все сильнее. Он сжимает мое плечо.

            Наверное, это страх. Все-таки страх. И нужно ли… переступать через него? Очень сомневаюсь.

– Мне позвонить нужно.

            Он убирает руку.

– Конечно. Остановить кино?

– Да. Я недолго.

            Запираюсь в туалете и звоню Дэну.

– Денис, я хочу уйти! Прямо сейчас!

– Что случилось? – спокойно интересуется он.

– Я узнал фамилию нового партнера. Я все узнал. Мне здесь больше нечего делать... – я сливаю всю информацию под шум воды в унитазе.

– А если это не та фамилия? Если это вообще не тот человек? Нужно время, чтобы все проверить и развалить эти связи. Ты должен оставаться на месте! Ты понимаешь, чем мы рискуем? Что поставлено на карту? Не просто наши зарплаты, работа бюро или наша репутация, а наши жизни. Я уже не говорю о таком пустяке, как судебные процессы и тюремное заключение!

– Дэн, я не могу!

– Что ты не можешь? – спрашивает он снова. И снова спокойно: – Я понимаю, что ты слетаешь с катушек. Ты там заперт с этим монстром. Ты рискуешь больше всех. Но это задание. Это очередное из твоих заданий. И от тебя зависит, станет ли оно последним для всех нас. 

– Дэн!

            Дэн… блин, Дэн… он всегда был моим кумиром. Его взгляд на жизнь всегда подкупал – всегда внушал надежду.

– Что еще?

– Он меня хочет. Эта легенда… не туда сыграла…

– И что в этом такого? Такого сверхъестественного? Ты симпатичный парень. Про один раз слышал?

            Я не могу представить лицо Дэна в этот момент. Я вижу только белый бачок унитаза. Не понимаю, улыбается ли Дэн, хмурится или просто отдает бесстрастные, холодные, рабочие распоряжения.

– Я бы на твоем месте не считал это чем-то из ряда вон, – заканчивает он.

            Дэн? На моем месте? Молча играл бы свою роль? Холодно и бесстрастно? Потому что это просто задание? Дэн бы согласился?

– Дэн?

            Мне отвечают гудки.

 

9. КОНЕЦ ФИЛЬМА

 

            Я возвращаюсь в библиотеку.

            Наверное, на моем лице осталась нестертая растерянность, потому что Кондаков вглядывается в меня, забыв о замершем действии на экране.

– Там дальше с ключами засада будет, – говорю я о фильме.

            Спокойно сажусь на свое место. Я только что сдал Дэну все связи Кондакова, сдал его с потрохами – не бросаться же после этого наутек? Дэн прав. Дэн прав, как обычно. 

            Я сосредотачиваюсь на роли и унимаю дрожь. Дрожь – это ведь от неопределенности, а теперь нет никакой неопределенности – есть просто задание для взрослого, нормального, уравновешенного, здравого человека. И Кондаков – не потерянный когда-то в далеком кинотеатре друг, а просто часть моего задания. Просто объект.

            Объект снова запускает DVD-проигрыватель. Я придвигаюсь ближе.

– Что с другом? – спрашивает он.

– Ничего. Он сам по себе.

– Скучаешь?

– Не скучаю. А обидно просто.

            Он снова пристраивает руку мне на плечо. И я понимаю, что эти робкие жесты бесконечны, и я сам должен или оборвать их, или продолжить.

– Выключите свет, – говорю я. – Мне глаза режет.

            Он дергает кнопку на пульте – вырубает все сразу: свет, звук, изображение, мои мысли о возможном тюремном заключении и его члене. Остаются невырубленными только ощущения – я чувствую все одновременно и с катастрофической ясностью: свою несвободу – его страсть – свою вину. С точки зрения техники действую по принципу: я хотел бы вот так, мне было бы приятно вот это. Никакого опыта у меня нет, понятно. Кондаков, к счастью, не лезет с поцелуями, он просто позволяет мне стягивать его одежду, гладить его тело, облизывать его стоящий член. Он словно тормозит немного – не от неловкости, а от какой-то странной задумчивости. Меня не оставляет ощущение, что он тоже косится на все происходящее таким же боковым зрением, как и я. И вдруг он меняет свою задумчивую тактику – ощупывает мое тело, валит меня на диван. Я закрываю глаза… Блядь, я плыву. Или я блядь. Он облизывает меня, обцеловывает, переворачивает на живот, ласкает своим горячим языком. Входит резко, но не больно. Движется немного больнее, я закусываю кулак, но волны нарастают, удовольствие захлестывает бешеными приливами. От этого удовольствия текут слезы. Когда движения прекращаются, меня просто ломает в его руках от судорог оргазма. Я не знал этого. Я не думал никогда о таком. Но, значит, думал же.

            Кондаков падает рядом, прижимая меня к себе. Мы не сказали друг другу ни слова. Говорить страшно. Мне страшно даже открыть глаза – кажется, увижу совсем не то, что привык видеть вокруг. Или увижу все в голубом цвете.

            Он прижимает меня рукой. Молча, сурово, но так нежно. Я сбрасываю его руку. Иду в душ. Потом закрываюсь у себя.

            Знали бы вы, о чем я думаю. Только о сексе. Я хочу продолжения – и ничего другого. Я хочу его бешеной нежности. И мне не стыдно перед самим собой. Что там Дэн говорил про «один раз»? Не про меня – я влетел с первого раза. Был бы девчонкой – обязательно забеременел бы.

            Утром вскакиваю, чтобы жарить отбивные. Кондаков спускается в столовую одетым, гладко выбритым, надушенным чем-то специфическим, острым. У меня в глазах темнеет. Он ловит мою руку, словно для пожатия…

– Что ж ты сбежал? Мог бы остаться…

– Я не сбежал, как видите…

            Есть я не могу. Вообще ничего не могу делать. Беру сигарету из его пачки, закуриваю, избегая его взгляда…

– Ничего не болит? Все нормально? – спрашивает он без улыбки. 

– Ничего. Просто давно никого не было. Я не очень легко людям доверяю…

            Кондаков отворачивается резко.

– Я завтракать не буду. Потом поговорим, сейчас я идти должен. Ты… позавтракай сам. Пообедай. А потом поговорим, если захочешь…

 

            Но поговорить нам не приходится. В полдень звонит Дэн.

– Все. Убирайся оттуда!

– Почему?

– Это то имя. Тот человек то есть. Это та цепь. Информация ушла к конкурентам. Процесс пошел. Ты теперь должен немедленно исчезнуть.

– Но ты же говорил, что нужно время, – лепечу я. – Еще вчера ты это говорил. Еще вчера вечером ты это говорил…

– Да, говорил. А утром мы все пробили. Ты сделал объемную, потрясающую работу. Вся информация подтвердилась: все контакты, все пути товара, все механизмы. Конкуренты теперь торопятся. Реакция будет немедленной. И он очень быстро догадается, кто разнюхал все секреты. И не нужно ждать этого. Это глупо. Немедленно, сию же минуту возвращайся в офис. Собери вещи и уходи, – командует Дэн. – Не оставляй ему ни телефона, ни отпечатков пальцев. Всю информацию в агентстве мы уже зачистили.

– Но если у конкурентов… не получится?

– Что не получится? Ты в своем уме? Они уже ведут переговоры с его партнерами! Или ты камикадзе?

            Нет, я не камикадзе. Я собираю вещи в сумку и ухожу. Это, действительно, конец фильма. Я не оставляю никаких следов. Всего одна ночь… всего один раз. Один раз не считается.

            Я возвращаюсь в свою квартиру, бросаю сумку на пол, валюсь на диван, и снова звонит Дэн:

– Ты едешь?

            Я отключаю телефон. За окнами дождь сменяется мокрым снегом. Снег липнет к окнам. Снег врывается в голову, ресницы слипаются – я чувствую холодные, смерзшиеся слезы.

            Наконец, поднимаюсь и еду в офис. Застаю ребят на планерке. Мне приветливо кивают. Приветливо, но с такими улыбочками…

– Что? – оглядываюсь на Игоря.

– Садись, садись, – командует Дэн. – Итак, дальше по делу Иутина.

            О деле Иутина я ничего не знаю. Просто сижу и пытаюсь поймать прежний драйв от работы. Но драйва нет…

– Ты включайся давай! – тормошит меня Денис. – Есть идеи?

– Ни одной.

            Олег хмыкает.

            Так я маюсь несколько недель – между заснеженными улицами, машиной, диваном и планерками. Дэн выдает гонорар.

– За дело Кондакова. Все удачно завершилось. Наши заказчики заключили супер-договоры. Он, считай, уже вылетел с рынка.

– Но его фирма существует?

– Формально да. Но и это вопрос нескольких месяцев. Думаю, он все понял. Мне передали, что тихо себя ведет – виноватых не ищет. Просто наблюдает, как его немецкие партнеры по очереди отказываются продлевать договоры с «Кладоискателем».

– И что дальше?

– Табуретки будет сбивать! Хватит, поработал, – смеется Дэн.

            Я продолжаю сидеть молча.

– Еще есть вопросы? – Босс поднимается.

– Да, есть. Почему ребята… смотрят так на меня?

– А, прикалываются. Я им рассказал, как ты готов был собой жертвовать ради пользы дела, – усмехается Денис.

– Зачем?

– А что тут такого?

            Я выкладываю деньги обратно на стол.

– Не хочу больше с тобой работать.

– Что?

– Не хочу никогда иметь дел ни с твоей фирмой, ни с твоими ребятами, ни с тобой лично.

– Макс… я не понимаю.

– Все ты понимаешь!

            Поднимаюсь и ухожу. Тот же снег валит. Ничего не меняется. Все, как и раньше. Я и раньше все это видел. Просто не было столько злости, чтобы поставить на этом крест. А теперь осталась одна злость.

            Злость на самого себя.

 

10. ПАРТНЕР

 

            Потом и тоска тупеет. Зима рвется к Новому году, тело – к новому счастью. Я не могу видеть людей – так ненавижу всех, а больше всех – самого себя.

            Пытаюсь устроиться на работу. Можно – менеджером по продажам кондиционеров. Сезон как раз. Зима такая лютая.

            Телевизор раздражает. Ноутбук покрылся слоем пыли. Я просто сижу у белой пелены окна: «тоска девичья»…

            Не знаю, как живет в это время Кондаков. У него столько проблем, что вряд ли есть время думать обо мне. То есть… обо мне он может думать только как о причине этих проблем.

            И вдруг понимаю с совершенной отчетливостью каждого изгиба мысли: жизнь мне не нужна. Пусть уж лучше убьет. Пусть убьет – я даю свое разрешение. А впрочем, он может быть так зол на меня, что прикончит и без лицензии.

            Набираю его номер… за три дня до Нового года. Хочется успеть умереть в этом году и не тащиться в следующий.

            Он отвечает обычным деловым голосом:

– Слушаю.

– Юрий Васильевич, это Максим.

– Да, Максим.

            «Скрежет зубовный» не слышен.

– Мне нужно поговорить с вами.

– Подожди меня дома. Я позвоню Косте – он тебя пропустит.

            Вот так просто. Пропустит – чтобы уж наверняка не выпустить. И я не хочу перенести встречу в людное место.

            Костя, взглянув на мою машину, пропускает за калитку хмуро – молча. Я бы сказал – немо. Проходит следом и открывает передо мной дверь дома.

            Внутри все по-прежнему. Видно, что на кухне Кондаков не бывает – не ест и не готовит. Я жду его, слоняюсь по дому, обходя стороной библиотеку. Воспоминания обжигают так, что мозг плавится. Наконец, я сажусь на пол в холле. Жду, как собака своего хозяина, готовая броситься в ноги и лизать его ботинки. Кондакова все нет. И нет. И нет. Моя смерть не торопится.

            Наконец, со скрежетом входной двери он появляется. Видит меня на полу и едва кивает. Останавливается передо мной в холле. Прислоняется спиной к стене.

– Ну, говори…

            Я молчу. Мысли бросаются из головы наутек.

– Чего ты хочешь? – спрашивает он, как и при первой нашей встрече.

            На этот раз у меня есть вполне искренний ответ. 

– Чтобы вы меня убили.

– Убил? – Кондаков кривится. – Убил тебя? За шпионаж? За то, что фирму мою развалил со своими дружками? За это?

– Да. И еще за то, что врал постоянно. Каждый день врал.

            Кондаков разводит руками.

– И что теперь? Совесть мучит?

– Мучит. Я из фирмы ушел. Денег не взял. Людей не могу видеть. Не хочу жить. Верите?

            Разговор не только рвет сердце – рвет этот холл, рвет весь дом Кондакова. Не могу поднять головы, чтобы не попасть под завалы собственных слов.

– Не верю, – говорит Кондаков беззлобно. – И никогда не верил. Я тогда видел, что ты в моем телефоне копаешься. И видел, что душа у тебя… несмелая душа. Зайчишка ты, Макс. Не больше. Фирма не рухнула. Рынок – ушел, займусь чем-то еще, каналы налажены. Скутеры возить буду. Скутеры любишь?

– Какие скутеры?

– Поднимись с пола…

            Я покорно встаю. Плетусь за ним в кабинет. Он бросает портфель на стол.

– То есть… Юрий Васильевич, вы простили меня? – мямлю я.

            Он садится на край стола, а я стою перед ним навытяжку.

– Дурак ты. Не обижайся. Дурацкое сочетание в тебе: ума, стеснительности, робости, совести… и красоты. От этого – бешеная… симпатия… что ли. Ты на кого учился вообще?

– На экономиста.

– Со мной поработать не хочешь?

– Да я больше по конкурентной разведке практиковался, не по импорту…

– Ничего, перепрофилируешься. Выстроим компанию заново – наводним столицу новенькими «лексусами».

– И скутерами?

– И скутерами.

            Я гляжу в пол.

– Я считаю, что ты согласился, – резюмирует Кондаков. – Что-то еще?

– Да.

– Что?

            Как сказать такое? Мне кажется, что разговор идет не о том. И кажется, что я краснею.

– Еще какие-то откровения остались? – помогает Кондаков. – Не все рассказал? Успокойся, убивать я тебя не буду. Даже когда узнал обо всем – у меня не было мысли тебя убить. Я понял, что ты просто работал. Работу свою сделал хорошо. Исполнительность в сотрудниках я очень ценю. А я… просто расплатился за то, что взял. Поэтому так много и потерял – закон сохранения энергии шибанул в другую сторону. Закроем эту тему.

            То есть… оценил мою прилежность… старательность… работоспособность и видит во мне ценного сотрудника.

– Я не хочу! – вдруг ору я. – Не хочу! Никакой я не сотрудник! Я люблю тебя.

            Я люблю его глаза, его губы, его вертикальную морщинку на лбу, его нахмуренные брови, его сжатые кулаки. Его затылок, когда он отворачивается так резко. Его походку, когда он подходит к окну…

– Мне не нужна никакая работа, – говорю я, пытаясь взять себя в руки. – Не нужно ничего. Я не хочу больше прятаться ни за какими выдуманными причинами. Я не могу без тебя.

            Он стоит спиной. Не оборачивается.

– Я сделаю все, что ты захочешь. Захочешь, чтобы я работал – буду. Захочешь денег – достану. Захочешь убить меня – я готов, сам тебе лицензию выдам. Захочешь, чтобы я ботинки твои облизывал – оближу с удовольствием. Я не могу врать больше…

– Ладно… ладно, – говорит смущенно Кондаков. – Хочу, чтобы ты есть готовил. Готовить-то некому. Сможешь с работы уходить пораньше и готовить ужин?

– Смогу, – говорю я растерянно.

– Ну, и хорошо. И больше не надо таких разговоров, – отрезает он. – Конечно, я тоже… кхм… гм… отношусь к тебе… сердечно, но твоя жизнь – это твоя жизнь. У вас там свои какие-то правила. Друг у тебя был.

– Не было…

– Уже и друга не было? Горазд ты врать, парень! – Кондаков смеется.

            Я тоже улыбаюсь. Знаю наверняка: единственное, чего не следует никогда говорить Кондакову, что он у меня первый.

– Я пойду, – отступаю к двери.

– Куда? – он чуть не бросается за мной.

– Ну, приготовлю что-нибудь…

– А, в этом смысле.

            И сам смеется:

– Не вздумай так исчезать. Никогда. Я чуть с ума не сошел. Вообще не до фирмы было. Теперь хоть делами займусь. Ну, что ты стоишь? Давай, поищи, что там в холодильнике завалялось…

 

            Даже шесть лет спустя, уходя от Кондакова и отказываясь от партнерских прав в выстроенной нами автомобильной империи, я помнил, как безумно, по-собачьи преданно и жалко любил его тогда. И до сих пор благодарен ему за то, что он принял мою любовь и позволил быть рядом.

 

2008 г.