РАЗРУШЕННЫЕ ГОРОДА

 

***

            Не могу восстановить в памяти нашу встречу поминутно. Кажется, я ждал ее много лет, но когда она случилась, не сразу узнал его. Он был пятым претендентом за день на должность начальника отдела реконструкции и ремонта. Компания искала опытного руководителя, не новичка. Я как начальник смежного отдела взял на себя подбор специалиста, чтобы разгрузить генерального. Было начало марта, приближался период активности для строительных компаний, медлить было нельзя. Мы барахтались в повседневной рутине собеседований и согласований, и я совсем не думал о встрече всей своей жизни, просматривая списки кандидатов.

            Он был пятым за день, я это запомнил. До него никто не подошел, я обещал связаться, но удалял фамилии соискателей из списка одну за другой. И я смотрел в экран компьютера, когда он вошел. Он приблизился к столу, поздоровался. Я предложил ему сесть, он сел в кресло. Он не торопился рассказывать о своем опыте, а я не задавал вопросов. Все смотрел на его имя в списке. Дмитрий Михайлович Крылов. Как-то раньше не обратил внимания. Дмитрий Крылов.

            Я перевел на него взгляд и, наконец, узнал его. Узнал, но не мог заговорить, во рту пересохло, все слова смешались. Какое-то время я смотрел на него молча. Он снова кивнул.

– Здравствуй! – повторил он уже на «ты».

– Митч!

– Узнал меня?

– Ты совсем не изменился!

            Отчасти это была правда. Он, конечно, повзрослел, но эти скулы, эти волосы, эти губы забыть было невозможно.

– Ну зато ты… вырос, – сказал он. – Смотри, выше меня стал. Во всех смыслах.

            Мне захотелось взглянуть на себя в зеркало. Каким он увидел меня спустя пятнадцать лет?

 

---

– Через пятнадцать лет мотоциклов не будет! – сказал я.

– Что это значит?

– Не будет! Я читал статью, что мотоциклы исчезнут. Такой прогноз на будущее. Они перестанут существовать, как уже перестали существовать многие вещи.

– Какие, например?

– Печатные машинки.

            Митч покосился на свой мотоцикл.

– Какой-то бред!

– Вовсе не бред. Улицы будут перегружены совсем другим транспортом.

– Каким транспортом?

– Беспилотными электромобилями.

– Но мотоциклы все равно будут! – обиделся Митч.

– Может, это про мотоциклы с коляской написано? – вступилась Светочка.

            Мои последние летние каникулы перед выпускным классом были не слишком веселыми. Наша компания маялась от жары и безделья на скамейке перед Светочкиным домом, под старой грушей. Митч уже окончил первый курс горного института, но проводил каждый вечер с нами, школьниками, развалившись на лавке с сигаретой в зубах и поглядывая то на меня, то на Светочку.

– Ты вообще на мотоцикле ездил? – спросил он меня с явной насмешкой.

– Я ездила, – снова влезла Светочка. – В коляске. У дедули такой. Только я брезентом с головой укрывалась, чтобы меня не сдуло.

            Я тогда подумал, что у нас самая тупая компания на свете, и если бы я не был бешено влюблен в Митча, не потерял бы ни одного летнего дня так бездарно.

            Митч поднялся.

– Поехали! – сказал он мне. – Только держись крепче, чтобы и тебя не сдуло.

            Я держался за него так, что чувствовал все мышцы на его животе.

– Хочешь на озеро? – спросил он на трассе.

– Мне до двенадцати нужно быть дома.

– До двенадцати будешь.

            Мы поехали на озеро.

– Только с вышки не прыгай, – попросил я.

– Боишься, что шею сверну, как Ковтунов?

– Тут мелко.

            Мы легли на траву на берегу. Начинало темнеть, жара спускалась к воде, липла к нашим телам. Я смотрел на его густые каштановые волосы, в которые он запустил пятерню. И вдруг Митч протянул руку и потрогал мои губы. Я не отпрянул, но и не подался к нему. Я растерялся. Он молча налег на меня и поцеловал. Я закрыл глаза. Это было именно то, о чем я мечтал так долго. Но когда я решился продлить наш поцелуй, обхватив его за затылок, Митч отпрянул и быстро поднялся.

– По домам? – спросил он, глядя мимо меня на озеро.

            Я кивнул, хотя было еще рано. После этого поцелуя мы больше не общались, он сторонился меня до конца лета. Виделись мы только при Светочке или других ребятах, я не мог ни о чем спросить его прямо. После начала учебного года мы не встречались. Я закончил школу, уехал из города и никогда больше туда не возвращался.

            Я помнил его. Конечно, я его помнил. Искал в соцсетях и не находил. Мы встретились через пятнадцать лет в столице. И я поразился тому, насколько для меня все живо.

---

 

– Ты уехал оттуда? – спросил я его о том, что и так было очевидно.

– Да, пришлось, хоть и не было открытых военных действий – серая зона. Но ты бы не узнал город сейчас, – вздохнул Митч.

– Почему?

– Все пришло в упадок. Все разрушилось. И очень быстро. Ты помнишь город вообще? Центральные улицы?

– Конечно.

– Все поросло бурьяном.

– Реально? – спросил я.

– Реальнее некуда. Даже нашу школу закрыли, оставили только две в центре. С кинотеатра «Мир» сорвало ветром крышу – так и стоит без крыши. А помнишь спортшколу, куда я ходил на плавание? На ее месте просто руины. Супермаркет строили и бросили, народ растащил материалы, кто что мог. На проспекте все бутики закрылись, проспект вообще заброшен, а какие там были классные точки! Три шахты остановились, безработных тьма, многие уехали. Кому было, куда ехать, конечно. Жить вообще людям не на что, не до бутиков и кафешек.

– Но если не было военных действий, тогда почему? Мэр чем занимается?

– Так серая зона, никакого контроля. Мэр осваивает бюджет, как обычно. В общем, ничего не осталось от нашего прошлого города.

– Я так и не был с тех пор… – я осекся. – С тех пор, как окончил школу. Родителей сюда забрал.

– Молодец. А я вот только сейчас уехал.

– Ты… с семьей? – спросил я.

– С подругой.

– Со «Светочкой без сисек»? – пошутил я.

– Да, со Светочкой, – кивнул Митч.

– Как? С нашей Светочкой?

            Он промолчал.

– Извини, – сказал я.

– Сиськи у нее с тех пор выросли, – уточнил Митч.

– Не сомневаюсь. Но получается, ты… ничего не искал больше?

– Как-то не хотелось, – сказал он.

            Мы опять умолкли.

– Зато на горного инженера выучился, – добавил он. – Теперь уже бесполезная профессия.

            Я все еще думал о «нашей Светочке», о нашем лете, о нашем поцелуе, и никак не мог переключиться.

– А что тогда? – спросил я неопределенно. – Что тогда на озере было?

– Испугался, – признался Митч, не переспрашивая, что я имею в виду, словно это было вчера.

– Меня?

– Да, – он дернул плечами. – Когда поцеловал тебя, не знал, что дальше делать, и подумал, что это все нехорошо, неправильно, стыдно. Что нельзя так хотеть тебя, до одурения. Ты тогда казался мне лучше любой девушки, вообще самым лучшим в мире. Но все было так странно…

– И потом молчал…

– Да.

– Я думал, что не нравлюсь тебе, что тебе не понравилось меня целовать.

            Митч посмотрел за окно.

– Ты знал, что я тут работаю? – спросил я.

– Знал. В инете прочитал. Но не знал, что ты собеседования проводишь. Хотя… сейчас это все уже неважно, давно было, твоя жизнь пошла дальше.

– А твоя?

            Митч не ответил, но всем своим видом дал понять, что если я и нравился ему раньше, то это уже в прошлом – вместе с нашей юностью, моими длинными волосами, его байкерской курткой.

– А что с мотоциклом? – спросил я. – Он еще существует?

– Вполне, – заулыбался Митч. – Я его продал одному парню, он гоняет. Я вообще все продал, когда уезжал.

– Ты недавно в столице?

– Меньше месяца.

– Снимаете квартиру?

– Снимаем. Просто офигеть цены у вас!

– Нужна хорошая работа… Так… что? – я вернулся к его фамилии в списке. – Что делать? Как тебя принять? Ты же горняк, не строитель. Ты в шахте работал все это время?

– Да. Но практически на поверхности, начальником участка.

– Ну ок, – быстро решил я. – Разберешься.

– Правда? Серьезно? А ты тоже в этом отделе работаешь?

– Нет, проектным руковожу.

            Митч поднялся и протянул руку.

– Спасибо. И приглашаю в гости. Светочку увидишь.

            Но я не собирался. Наше рукопожатие было совершенно мертвым.

 

***

            Потом Вадим Алексеевич спросил, ручаюсь ли я за нового сотрудника, или просто «землячество». Я и забыл, что есть такое слово, вообще как-то смутно помнил о своей «земле», но после появления Митча все чаще вспоминал «наш город». Раньше мне казалось, что он – после моего отъезда, оставшись в параллельном пространстве – продолжает расти, строиться, развиваться, а он в это время умирал, разрушался, зарастал травой. Я знал о серой зоне, но думал, что его не коснулись ни обстрелы, ни грабежи. А он лежал в руинах и без обстрелов, был ограблен и без мародеров. «Нашего города» больше не было, напоминал о нем только Митч.

            В детстве этот парень казался мне демоническим. Возможно, потому что был старше, жил в отдаленном неблагополучном районе, дружил с какими-то байкерами, которые звали его «Митч», никогда не рассказывал о своих родителях, словно у него их не было, в то время как моя мама могла запросто прийти на нашу скамейку с конфетами или пирожными и остаться с нами до позднего вечера. Не знаю, был ли я действительно влюблен в Митча или просто был влюблен в наше лето, в нашу компанию, в молодость, в самого себя с веснушками и выгоревшими соломенными волосами. В воспоминаниях о нашем городе я и остался таким – смеющимся, сияющим, золотистым. И больше никогда таким не был. Сияние молодости и свободы быстро сменилось мраком разочарования и пессимизма. Разуверившись в новых любовниках, я научился полагаться на профессионалов – в любом деле. Неудачные личные отношения сменились удачными деловыми. После института я сделал неплохую карьеру. И с высоты своего горького опыта я мог позволить себе помочь Митчу.

 

            Несколько недель я вообще ничего не слышал о «земляке». Его отдел находился на другом этаже здания, мы ни разу не столкнулись случайно. Но потом он пришел ко мне специально – с пакетом.

– Коньяк тебе принес в знак благодарности, – объяснил он свой визит и подал мне вместо руки кулек с бутылкой. – Спасибо за помощь. Генеральный все подписал. С отделом я познакомился. Все вроде нормально. Ну, то есть понятно. Если честно, не очень понятно. Я же техникой занимался – машинами, транспортерами. Тут совсем другое.

– Хорошо, буду за тебя работать.

– Что?

– Ничего, шутка. Ты в своем отделе теперь консультируйся, у вас там Шулаев самый умный, у него спрашивай.

– Тогда и он у меня спросит, почему его не повысили, а взяли начальником человека со стороны.

– Этого и я не знаю. Вадим Алексеевич так решил. Терки у него с Шулаевым, наверно.

            Я сунул пакет под стол, бутылка звякнула.

– Посиди, Митч. Или торопишься? – попробовал я удержать его.

– Да я просто зашел, чтобы поблагодарить, – снова оправдался Митч, но потом все-таки сел в кресло с другого края стола и напомнил о нашем уговоре. – Светочка тебя ждет в гости. Бери жену, детей…

            Я смотрел на него, а он – на блестящую поверхность стола, на бумаги, на отвернутый от него компьютер, но не на меня.

– Да брось, Митч! Все ты понимаешь. Ты всегда все про меня знал.

– И с кем ты живешь?

– Ни с кем постоянно. К родителям захожу, когда хочется поговорить.

– И о чем говорите?

– Обо всем. У нас хорошие отношения.

– Они знают о тебе?

– Знают.

– А на работе?

– И на работе.

– На этой работе?

– Да, на этой работе. Так что долго в моем кабинете не сиди – начнут сплетничать, – пошутил я.

            Митч сразу вскочил. Мне почему-то пришло в голову, что с годами он стал красивее – скулы не так выпирают, передние зубы не кажутся крупными, волосы не торчат в разные стороны.

– А Светочка изменилась? – спросил я.

– Немного в весе прибавила, все пытается похудеть, паникует, на фитнес ходит.

– Кем работает?

– Парикмахером.

– Это она тебя стригла?

– А что?

– Хорошая стрижка, аккуратная, как у призывника.

– Жень, прекращай! Ты вот только с виду спокойный и вежливый, а внутри все тот же перец чили, особо не укусишь.

– А ты попробуй!

– Блин, сто лет ни с кем так не говорил! – Митч отвел глаза. – Не будем и начинать.

– А почему, кстати? Снова «стыдно»? Так это уже не стыдно, але! Мир меняется. Это просто по-другому.

            Митч пошел к двери.

– Ну прости! – опомнился я. – Не хотел тебя смущать. Больше не буду. Тем более, одного отказа мне вполне хватает, я сообразительный.

– Но про ужин ты же помнишь? – попрощался Митч.

            И я понял, что от ужина мне не отвертеться. Я настроился. Купил ответную выпивку, конфеты, торт, розы. Потом вспомнил про Светочкину полноту, диету, фитнес, но не стал ничего менять. Созвонился с Митчем. Он сказал, что Светочке мы устроим сюрприз  – она ждет в гости просто нового коллегу. Я настроился и на «сюрприз», призвал весь потенциал хорошего настроения, не дожидаясь первого апреля.

            И я пришел. Светочка так смотрела на букет роз, будто не знала, что с ним делать. Она мало изменилась, может, поправилась, но, если честно, она и раньше была какой-то бесформенной. И она меня совсем не узнавала.

– Ну? Ну? – Митч схватил ее за руку. – Знаешь, кто это?

            Светочка таращилась растерянно.

– Это же наш Женька!

– Женька?

– Женька Скорин!

– Женька?

– Сосед твой, Света!

– Света, не тупи, это я!

            Я обнял ее, Светочка оттаяла.

– Женька? Просто давно… и прическа другая. Ты такой… Такой крутой, да, Митч? – Светочка обернулась к нему.

            Я поразился тому, что она тоже называет его Митчем. Мы все трое будто перенеслись на пятнадцать лет вперед из того лета, и я вдруг понял, что не жалею о своем визите.

– Вы теперь вместе работаете? – спрашивала Светочка и не дожидалась наших ответов. – Здорово! Это здорово! А я устроилась в салон красоты, и никто ко мне не ходит, у всех своя клиентура по записи, а у меня только случайные. Дома у меня тоже свои клиентки были, там меня любили.

– Зато тут мы тебя любим! – уверял я. – Как мама?

– Мама дома осталась. А бабушка умерла, давно уже, десять лет назад. У Митча тоже отец умер, пьяный замерз в сугробе.

            Я посмотрел на Митча. Тот сделал непроницаемое лицо.

– Я и не знал, что у тебя отец был.

– Меня тетка с дядькой растили, – сказал он. – Его как бы и не было.

            Светочка унесла, наконец, букет и поставила перед нами по тарелке салата.

– У нас только такая еда, полезная.

– Так ты к гостям подготовилась? – засмеялся я.

– Я же не знала, что это ты, – сказала Светочка. – Думала, просто какой-то мудак с новой работы. Вот и пусть жрет сырую капусту.

            Я взглянул на Митча, тот покачал головой, предостерегая меня от дальнейших расспросов.

– Тогда давайте закажем что-то. Пиццу? – предложил я.

            Светочка стала упрямиться.

– Мне пиццу нельзя вообще-то. Я думала, мы что-то веганское поедим.

– Ты тоже ешь веганское? – спросил я у Митча.

            Он опять отмолчался. Я сам заказал пиццу и вдобавок японской еды, заверив Светочку, что она вся веганская. Вышли с Митчем покурить на балкон.

– Что за ад вообще? – спросил я.

– В смысле?

– С едой.

– А, да нормально. Я привык уже.

– Секс у вас тоже веганский?

– Отвали!

– На капусте? Почему тогда никого в ней не нашли до сих пор?

– Ты думаешь, это смешно?! – вдруг вскипел Митч. – Вот ты такой остряк, пришел в гости и оцениваешь со стороны, как люди живут! Ты вообще знаешь, как живут семьи? Не твои идеальные мама с папой, а простые семьи?

            Я не успел ответить, на балкон вышла Светочка.

– Тут плохой вид, да? На мусорку. Вообще квартира эта отстойная.

– Я не заметил, – я перевел взгляд на мусорные баки у подъезда. – Да, невесело. Но это же ваше начало в большом городе. Дальше будет лучше.

– Ну не знаю, – протянула Светочка. – Мне как-то не верится.

            Потом мы пили коньяк и механически жевали доставленные закуски. Я спросил Светочку о нашем родном городе, она немного оживилась и, не в пример Митчу, рассказала, что все было не так уж плохо и даже открылось несколько банкоматов Приватбанка. Когда коньяк закончился, Митч достал бутылку водки. К концу вечера мы все набрались, сделалось совсем тоскливо, Светочка заплакала, размазывая слезы по щекам, я обнял ее.

– У меня там все было, – всхлипывала она. – И дом, и работа, и Митч. А здесь ничего не осталось.

– Просто новый дом, новая работа, новый Митч, – убеждал я.

– Все это новое мне не нравится, – она мотала головой. – Все это не для меня.

            Митч сидел, подперев голову кулаком, и смотрел в стопку. Я стал прощаться. Никто меня не удерживал.

 

***

            Потом мне сказали, что он искал меня. Сказали: «К тебе заходили из реконструкции», но я понял, что Митч. При одной мысли о нем холодок пробегал между лопатками, словно ветер с того озера, в которое мы так и не прыгнули.

            Я дождался его после работы, предложил подвезти. Митч почесал затылок.

– Знаешь, хотел тебе сказать. У Светы мать заболела. Она вернулась домой, чтобы за ней ухаживать.

– То есть ты один теперь?

            Мы все еще стояли у офиса. Он отвернулся, глядя вдаль на проспект.

– Ко мне переедешь? – спросил я. – Зачем снимать отдельное жилье?

– А ты ни с кем не встречаешься? Я не помешаю?

– У меня всем места хватит. Но нет, не встречаюсь, – добавил я, заметив, как тускнеет его лицо. – Согласен?

– Да. Но… без секса.

– Отчего же?

– Не будем обсуждать это около работы.

– Да вообще не будем это обсуждать! Все на твоих условиях. По старой дружбе.

            Но когда мы ехали за его вещами, я всерьез задумался, что значит «без секса»? А зачем тогда? Особенно, если без секса, но с обидами? Без секса, но с постоянным недовольством? Зачем тогда нам жить вместе? Чтобы вместе смотреть чемпионат мира по футболу? Вместе ездить на работу? Вместе затариваться в супермаркете? Зачем он согласился переехать ко мне – ради экономии? Но у него теперь есть работа, он может себе позволить аренду.

            В моей квартире Митч сразу попросил меня показать «его» комнату.

– Вторая спальня – твоя комната, раз уж первая тебе не нравится.

– И мы больше не будет к этому возвращаться, – предупредил Митч.

            Я все еще ждал чего-то. Мне казалось, что все это шутка. Что сейчас он умоется, разденется и придет ко мне. Будет целовать меня, займется со мной любовью, потому что любит, потому что любил все эти годы. Но ничего подобного. Митч спрашивал, давно ли я купил эту квартиру, как делал ремонт, и сколько все стоило. Я отвечал невпопад, зачем-то занижал все цены, и становилось тошно от собственной практичности.

            Потом каждый лег спать в «своей» комнате. Я даже не сделал попытки войти к нему, не хотел в третий раз за день услышать его «нет», я же сообразительный. Он ничем не шумел, телик не включал, пульт не ронял, спал тихим и безмятежным сном, а я до утра думал о нем, о Светочке, о ее матери…

 

            В выходные я повез Митча к своим родителям. Вечер-сюрприз повторился почти один в один. Я сказал, что буду с другом. Родители настроились встретить моего парня как можно приветливее, распахнули перед нами дверь с заготовленными улыбками на лицах, а я подтолкнул к ним Митча.

– Мама, узнаешь? Папа! Ну что вы молчите? Это же Митч!

– Митч? Твой Митч? – мама сразу исправилась. – Наш Митч?

– Да, мама! Переехал в столицу!

            Родители, наконец, поверили, провели Митча в гостиную, усадили на диван, стали расспрашивать о городе, о соседях. Так и я узнал несколько страшных историй – как Мищенковы делили дом, как Людмила сошла с ума, как обокрали Бородиных, как у Субботиных полицейские убили внука, кто уехал, кто остался, кто умер, кто как жил.

            То, что Митч рассказывал раньше, было какой-то общей, усредненной информацией. То, что он рассказывал моим родителям, отвечая на их вопросы, было очень конкретным, странно болезненным. Почему-то совсем не находилось хороших известий. Дядя Вова спился, Ольга из родительского дома устроила притон, Варчука посадили за торговлю коноплей, Аленка растолстела так, что не может ходить.

– А я жил со Светочкой, – в довершение всего сообщил Митч.

– С нашей Светочкой? – удивилась мама. – Как она?

– Такая же дурочка, как и была. Мы не поженились, просто жили вместе. Но сейчас ее мать болеет, она осталась, чтобы присматривать.

– А ты… вернешься к ней? – спросила мама немного растерянно.

– Нет, мама! – встрял я. – Митч теперь столичный житель, он тут работает и живет у меня.

– Это же хорошо? – мама снова обратилась к Митчу. – Или ты не хочешь, Дима? Можешь у нас жить, сколько нужно. Нам только веселее будет. Женя редко приезжает.

– Ничего себе «редко»! – заметил я.

– Ну не каждые выходные! – упрекнула мама. – А так только соседи заходят, или Роберт иногда….

– Нет, все нормально, Татьяна Игоревна, – прервал ее Митч. – Мне у Жени удобно, не беспокойтесь.

– Вообще вы обо мне должны беспокоиться! – заметил я родителям.

– Конечно, мы всегда о тебе беспокоимся. Просто я помню, как ты был помешан на Диме. И его это может стеснять, если он не такой, – сказала мама весьма толерантно.

            Митч пошел пунцовыми пятнами. Наверное, не ожидал, что мои родители настолько в курсе моей ориентации, моих увлечений, моих помешательств, даже моих детских фантазий.

– Мы это уже обсудили, – сказал я.

            Мама уставилась на меня в ожидании. Обсудили и какие выводы?

– И что? – не выдержала она. – Будете встречаться?

– О, мама, нет, – я рассмеялся. – Мы не будет встречаться. Просто поживем вместе как друзья. И я обещаю не смущать и не стеснять Митча.

            В машине по дороге домой Митч нервно усмехался.

– Странный разговор вышел, – сказал он, наконец.

– Да ничуть. Они такие. Во все вникают.

– А отец что говорит?

– Про секс с мужиками? Говорит, что он бы не смог, но если я могу, значит, таким я родился, потому что он точно меня этому не учил.

– Так легко стало, будто все это правда, – сказал вдруг Митч.

– Это и есть правда, – не понял я.

– Твоя правда, но не моя.

 

            А ночью мама мне позвонила.

– Женя? – спросила она шепотом. – Митч рядом?

– Что за проверки? Нет, он спит в соседней комнате.

– Тебе очень тяжело?

– Что?

– Просто я знаю, как ты любил его. Тебе очень тяжело сейчас с ним? Отправь его к нам, Женя, не мучь себя. Я не могла сказать прямо, но именно это я и хотела сказать – не трать на него нервы.

– Мама, – слезы сжали мне горло, – не волнуйся, я в порядке. Он не хочет меня, но он рядом, я вижу его, я так долго его не видел, ничего не знал о нем, сейчас я хотя бы его вижу, мне легче.

– Ты принимаешь таблетки?

– Да-да, не беспокойся.

– Женя…

– Я держусь.

            А потом думал, за что я держусь? За надежду на любовь Митча? Много лет я жил и без его любви, и без надежды. Я справлялся, у меня все было отлично. Но потом он снова возник и швырнул меня в какие-то подростковые конвульсии, в смущение и трепет, в тоску по прошлому, которое уже давно стерто. Разве можно воскресить как зомби того золотоволосого мальчика? Разве будет он счастлив в реальном мире? Разве возможно его счастье с другом детства, которого он по-настоящему даже не знает? Мне не за что держаться, не к чему стремиться. Остается только жить с Митчем по-дружески.

 

***

            И мы просто жили по-дружески. Без всякого смысла. Без всякой надежды с моей стороны. Иногда я смотрел на Митча и думал, люблю ли до сих пор. Или люблю только как память, как фотографию из детства, но узнаю лучше, привыкну и разлюблю, и выброшу эту фотографию вместе с самодельной рамкой. Иногда и Митч смотрел на меня так же – остановившимся взглядом, широко раскрытыми глазами, словно в отражение нашего прошлого.

            У Светочки умерла мама. Она позвонила и сказала об этом Митчу. Мы собирались ужинать, но бросили спорить об индийской кухне.

– Что она будет делать? – спросил я.

– Не знаю, говорит, что работает в парикмахерской, на прежнем месте, со старой клиентурой.

            Мы помолчали.

– Я не поеду на похороны, – сказал Митч.

– Она просила?

– Нет. Я хотел поддержать, но не поеду. Просто не могу.

            Я кивнул.

– Вышлем денег?

– Да? Ну давай. Я спрошу номер карточки.

            Стало немного легче. Но когда доставили еду, Митч заговорил снова о том же:

– Она в этой своей дыре. Она сама ее выбрала. А у нас все хорошо.

– Ну как сказать.

– Не хорошо? – спросил он. – Есть работа. Есть, где жить. Мы снова вместе.

– Мы не вместе, – я даже удивился такой формулировке.

– Для тебя это не считается?

– Что «это»?

– Ну вот, что вечером мы сидим вдвоем, ужинаем, пьем вино, она позвонила из своей жопы мира, а мы тут, всем довольны, просто херней страдаем.

– Какой херней? – снова удивился я.

            Митч дернул плечами.

– Да всей этой!

– Ты о чем вообще? Чем лично ты страдаешь?

– Тем, кто что подумает… о нас, кто что скажет. Например, если на работе узнают…

            Митч приложил руку ко лбу, словно хотел закрыться даже от меня. И я не мог утешить его, заверив, что никто не подумает ничего плохого и не осудит. Я смотрел на него молча, было жаль его, но не больше, чем себя.

– Ты поэтому ничего не хочешь? – спросил я. – Оставляешь себе лазейку? Думаешь, что убедишь кого-то, что секса не было? И кто-то тебе поверит? Зачем ты вообще согласился ко мне переехать?

            Митч и вторую руку приложил к лицу, спрятав от меня глаза.

– Я знаю, что это малодушно. Но я не сильный. Я не хочу, чтобы меня презирали или выгнали с работы. Ты там давно, тебя знают. А про меня скажут, что ты пидора пристроил.

– Генеральный уже сказал, что это «землячество». Никто докапываться не будет.

– А я даже не знаю, пидор я или нет, – продолжил Митч. – Я все думаю, думаю…

            Когда он поцеловал меня у озера, он тоже стал думать и думать. Но в этот раз я не дал ему возможности – оторвал его руки от лица и поцеловал сам. Передо мной мелькнули его перепуганные глаза, он обхватил меня за плечи, сжал сильнее. Диван вздохнул под нами.

– Ты все равно никому не докажешь, что секса не было, – сказал я.

– Да, – сказал Митч. – Я знаю.

– Ты никогда не встречался с мужчинами?

– Нет, но, в принципе, я ориентируюсь, – заверил меня Митч.

            Мне не было интересно, как поведет себя парень, у которого не было гомосексуальной близости. Я спросил просто для того, чтобы знать, как помочь ему. Но, наверное, Митч смотрел много порно, потому что набросился на меня с каким-то странным напором, стал стаскивать с меня одежду, целовать везде, взялся сосать мой член, задыхаясь и всхлипывая. Я мягко отодвинул его.

– Пойдем в постель. Просто расслабимся. Это не экзамен.

– Я что-то не так делаю?

– Все так, – успокоил я. – Но давай без спешки.

            Он разделся. Мы легли, я обнял его за спину.

– Круто. Миллион раз представлял нас вместе.

– Я тоже, – сказал Митч.

            Какое-то время мы обнимались, потом боролись, Митч был сильнее, или я уступчивее. Я оказался под ним и подал ему резинку. Он отвернулся, чтобы надеть. Я смотрел на его задницу, мне вдруг захотелось его совсем не так, как долгие годы до этой ночи. Митч все возился.

– Ты не против, если я тебя трахну? – спросил я.

– Как? Ну, то есть… просто я нервничаю, не могу быстро…

– Но видишь себя только активом?

– Я не знаю. Наверное.

            Я толкнул его на постель и поцеловал. Эрекции у него так и не было. Он еще пытался что-то сказать мне, но я продолжал целовать его. Нашел рукой его член, потом нажал пальцами на анус. Митч застонал. Я не входил, просто тер немного, не переставая целовать его. Митч вдруг стал кончать, остановить его было уже невозможно.

– Блядь! Извини! Капец! – стал ругаться он. – Я так давно ни с кем не был, что ничего не могу контролировать. Я даже со Светочкой не спал. А ты такое делаешь.

– Все нормально. Если тебе не неприятно, я продолжу. А если станет неприятно – просто кричи, прибегут соседи и спасут тебя.

– Хорошо, – пообещал Митч.

            Я надел презерватив, осторожно ввел и стал ждать его криков. Но Митч молчал, уткнувшись лбом в свой локоть на подушке.

– Не больно? – спросил я.

– Нет, – ответил он.

            Больше я ни о чем не спрашивал, просто двигался в своей стихии, пока не кончил, но и Митч снова догнал меня. Я прижал его к себе, ловя его судороги, потом лег рядом.

– Да? – спросил его обо всем сразу.

– Да. Очень даже да, – сказал Митч. – Конечно, я не так себе все представлял, но это тоже да.

– Хорошо. Но наутро может болеть, – предупредил я.

– Да плевать! – отмахнулся Митч.

            Я уснул счастливым, но утром Митч быстро отнял у меня мое счастье.

– По мне будет как-то заметно? – спросил он, разглядывая свое отражение в зеркале.

– Не больше, чем раньше.

– То есть? Было заметно, что я пассивный пидор?

– Прекрати говорить «пидор». И ты не пассивный. Можешь хоть сейчас меня трахнуть. Или в обеденный перерыв.

            Митч не засмеялся. Я хотел поцеловать его, но он отстранился.

– Не надо. Давай без такого.

            Утро вдруг стало тяжелее вечера, словно наши отношения пошли в обратную сторону. На работе я был так занят, что не успел обдумать случившееся между нами и его реакцию. Но Митч, конечно, успел. Он пришел ко мне посреди дня.

– Пойдем в кафе? – я хотел выйти с ним из кабинета, но Митч медлил.

– Нет, поговорим, – он замялся.

– Поговорим без обеда? О чем? – удивился я.

            Он молчал.

– Ты чего? – я заволновался. – Митч, о чем? Давай дома. Сейчас лучше пообедаем. У меня еще проект висит срочный, к вечеру сдать нужно.

            Я вытащил его в кафе. Он взял только минеральную воду.

– Болит или что? – попробовал угадать я.

– Не говори об этом! Лучше скажи, с кем ты встречался раньше.

– Когда? – уточнил я.

– До того, как я приехал.

– В чем дело, Митч?

– Просто, я подумал… Я как бы и не жил, ничего не знал, только вспоминал тебя…

            Я бросил есть и внимательно его слушал.

– Я даже со Светочкой толком не мог, не хотелось ее. Она и не требовала. А ты все это время встречался с кем-то, с разными…

– Митч, мы все наверстаем. Мы не старики, – утешил его я, чтобы как-то закончить этот странный разговор в публичном месте.

            От двери махнул Борис из моего отдела.

– К вам можно?

– В таких условиях? – спросил Митч. – На виду у всех этих людей? Я много лет проработал в мужском коллективе, с шахтерами. Я не в чистенькой конторе сидел, как ты. И я знаю, что они говорят, что думают обо всех этих нетрадиционных отношениях.

– Да, в таких условиях, – я кивнул Борису. – В таких, Митч, других у нас не будет. И я плевать хотел на чье-то мнение.

            Борис подошел к нам с тарелкой китайской лапши, поздоровался с Митчем.

– Быстро хотел перекусить, а тут всегда аншлаг! Вы вот заседаете!

– Да кто заседает? Мне еще проект сдавать.

– Накати для храбрости! – предложил Борька.

            Я засмеялся. Митч вздохнул и поднялся из-за стола. Хотелось поцеловать его на прощанье, но я сделал суровое лицо.

– Давай, до связи, Дмитрий Михайлович!

– Обязательно! – кивнул Митч.

 

***

            Дома я нашел Митча в «его» комнате.

– Не переедешь в первую спальню? – спросил я у него.

– А если кто-то придет?

– Ночью?

– Что у тебя с этим Борисом?

– С Борисом? А что может быть?

            Я и не знал, что Митч ревнивый. Я не умею оправдываться, делать честные глаза и произносить торжественные клятвы. Раньше как-то не приходилось. Ревность оказалась очень неприятным бонусом к нашей связи. За вечер он успел спросить обо всех сотрудниках моего отдела, чьи имена только слышал.

– Ты и Светочку ревновал? – спросил я.

– Никого я не ревную. Я просто должен знать, с кем у тебя было.

– Зачем?

            Он молчал.

– Зачем? – повторил я. – Что это изменит между нами? Ты будешь допрашивать моих бывших, что я с ними делал?

– Тебе все шуточки! – отмахнулся Митч.

            Но я не шутил. Я вообще не понимаю страсть к откапыванию прошлого. После приезда Митча вдруг стало очень много прошлого в моей жизни, словно совсем не осталось настоящего.

– Что на самом деле тебя беспокоит? – спросил я у него прямо.

            Митч снова сделал попытку закрыться: пригладил волосы ко лбу и зажмурил глаза.

– Тебе не к кому ревновать, – успокоил я его.

– А Роберт?

– Какой Роберт?

– Твоя мама сказала, что к ним приходит Роберт.

– Боже! Я даже не знаю, кто это. Может, электрик.

            Я подошел к нему и обнял. Но когда попытался поцеловать, Митч отодвинул меня.

– Поедем потанцуем? – спросил тогда я.

– Мы? Сейчас? – удивился Митч.

– Конечно. Есть и такие места, где легко, воздушно. Не всегда вокруг мрачно, как у нас с тобой.

– Может, в другой раз? – засомневался он.

– Нет-нет, поедем! Конец рабочей недели нужно отпраздновать!

            Я потащил Митча в клуб. Спад социальной жизни во время карантина, конечно, сильно ударил по развлекательным заведениям. Отрывшись после зимнего локдауна, клуб все еще пытался набрать прежние обороты – музыка гудела на три квартала, фейсконтрольщики излучали максимальную приветливость, надеясь вернуть прежних посетителей. Внутри было не очень людно, но Митч, похоже, все равно поразился, увидев столько геев и френдов в одном месте. Он вертел головой во все стороны и пытался что-то сказать мне сквозь шум.

– Они все! – кричал мне Митч. – Они все кажутся счастливыми!

– Конечно, вечер пятницы! Уверен, что и мы кажемся счастливыми. А потом возвращаемся в гомофобный мир.

            Митч направился к бару. Ко мне подошли приятели, оглядывались на Митча.

– Твой? Твой новый?

            Я улыбался и кивал. Митч не спешил знакомиться. Почему-то запомнилась эта сцена: Митч с розовым коктейлем у стойки бара, и я – в окружении клубных завсегдатаев, расспрашивающих о нем под танцевальные ритмы.

– Суровый мужик? Носки во время секса не снимает? – засмеялся Лешик. – Не очень-то ему «Космополитен» идет, ему бы водки хряпнуть.

            Я еще раз взглянул на Митча их глазами. Он действительно казался суровым, немного сбитым с толку, с нелепым фужером в руке. У меня резануло сердце – Митч совсем не для таких мест и таких вечеринок. Он для настоящей жизни, ему нужны нормальные, а не гомофобные будни, семейные, а не клубные ночи. Если он и гей, то из тех геев, которые всегда стремятся к гетеро-нормальности.

            Я бросил приятелей и направился к нему. А потом оглянулся на них. Они же классные! Этот Лешик смешит нас всех, отгоняя депрессию на километр. А Димка утешал меня, когда меня бросил Володя, сидел со мной вечерами, ругал его, обзывал по-всякому, повторял мои проклятия, пока моя боль, раздутая его повторениями, не лопнула с треском. А Ира всегда звонит мне из магазинов, когда видит шмотки, которые могут мне понравиться. А у Вани просто классное тело. Когда нет настроения, можно попросить его снять футболку и смотреть на кубики его пресса и косые мышцы живота, чтобы чувствовать на реальном примере, что красота спасет мир. Это же мои приятели, и я люблю их.

            А это Митч. Я остановился и махнул ему, зовя в толпу. Хотел всех познакомить, но Митч сделал вид, что не понял и отвернулся спиной. Я подошел к нему.

– Они хорошие ребята, просто одеты немного странно. Я давно их знаю.

– Я понял, – кивнул Митч. – Неинтересно.

– Ладно.

            Когда мы приехали домой, он все еще хмурился.

– Не говори, что и к ним ревнуешь! – бросил я.

            Митч промолчал. Мы легли вместе, но лежали неподвижно, словно нас чем-то придавило и немного расплющило. Наконец, я потянулся к нему, но Митч отпрянул.

– Нет, я не хочу, – отказался он наотрез. – Я вообще не уверен, что я гей.

– Что?! – поразился я. – Вчера ты, кажется, был уверен. А сегодня целый день изводишь меня ревностью и не уверен?

– Я просто понимал, что должен расплатиться с тобой – за твою помощь, трудоустройство, и все такое.

– Ты переехал ко мне, чтобы расплатиться?

– Я знаю, что обязан тебе.

– Ничем ты не обязан. И ты свободен. Можешь даже в офисе со мной не здороваться, Дмитрий Михайлович.

– Ну Женя…

            Вдруг я все понял.

– Нет, Митч, серьезно. Возможно, я надавил на тебя. Гей ты или не гей, это ты сам должен решить. Может, наш вчерашний секс тебе в этом поможет, может, помешает, но я не хочу влиять на тебя. Я ничего не требую.

– Значит, я не очень тебе нужен, – скривился Митч.

– Ты мне нужен. Я люблю тебя. Но не заставляю любить в ответ. Не заставляю расплачиваться, как ты решил. Надеюсь, ты не очень пострадал от нашего сожительства. И если пострадал, извини меня. Я искренне сожалею.

– Я не знаю, чего хочу на самом деле, – признался Митч, встал с постели и начал одеваться. – Еще никто не оскорбляет меня, а я уже всех подозреваю, всех боюсь. Может, сам себя накручиваю. Но я не выдерживаю. Я не могу так, как ты. И мне не нужен пример, как быть геем.

– Я никого и не ставил тебе в пример!

– А этих всех? А себя? Вот какой ты открытый, добрый и щедрый! Но я не такой! И я не хочу страдать от неполноценности и ревновать тебя к настоящим геям. 

– Возможно, нам не нужно было жить вместе, а только иногда встречаться, – подумал я вслух.

– Может. Мне все казалось игрой воображения. А ты сделал все таким реальным, что эта реальность просто вышибает. Это совсем не то, что было в детстве. Это совсем другие отношения, совсем другая ситуация.

– Да, все по-другому, – я не мог не согласиться. – Тебе нужно как-то разобраться, постепенно вникнуть в такие отношения, и, возможно, не со мной.

            Митч отвернулся.

– Я соврал, что должен был расплатиться. Я хотел этого. Я страшно хотел попробовать, но никак не мог решиться.

– Спасибо, что сказал.

– Тебе спасибо, что понял.

            Мы обнялись совершенно по-дружески, и Митч стал собирать вещи. Не знаю, где он был потом. Может, заночевал в отеле. Нашел какое-то жилье. Снял квартиру. Проложил новый маршрут до офиса. Я не хотел разыскивать его на работе и тормошить вопросами. Я хотел, чтобы между нами снова все было чисто, как на том озере.

 

***

            Может, расставание с Митчем и не было самым тяжелым в моей жизни, но никогда раньше я так не винил себя в разрыве отношений.

            Конечно, Митч признал, что сам хотел такого секса, что я не принуждал его силой и не требовал «расплаты», но все равно я упрекал себя в том, что слишком мало проявил сочувствия к его сомнениям. Тяжело сочувствовать неуверенности или ревности, но разве не в этом суть полноценного партнерства – в бесконечной, безграничной эмпатии? Я же, наоборот, сразу выделил в Митче то, что не могу ни объяснить себе, ни принять.

            И вот все кончилось между нами, едва начавшись. Похоже, что Митч затащил меня в родной город и оставил среди руин. В каждом осколке разбитого зеркала светило солнце нашего прошлого, но не освещало ничего, кроме вороха выцветших воспоминаний.

            Я давно не обсуждал с родителями свою личную жизнь. Не было надобности, они и так все знали или чувствовали. Но вдруг мне захотелось говорить с ними, рассказывать о чем угодно, обо всем, только чтобы не быть одному среди мертвых развалин.

– Когда мы жили с Митчем… – начал я.

– Что? Вы больше не вместе? – мама даже схватилась за сердце. – Что случилось?

            Я, как мог, успокоил ее. Заверил, что все в порядке, что я ничуть не страдаю.

– Просто хочу посоветоваться с вами, – продолжил я как можно сдержаннее. – Когда мы жили с Митчем, мы ей помогали, высылали деньги. И я не знаю, будет ли он сам это делать, интересно ли ему это.

– Светочке? – уточнил папа.

– Светочке? – удивилась мама. – Это же его бывшая жена. Или девушка. Это не твоя забота.

– Но, представь, мама, она там одна, почти без родственников. Это же Светочка, наша Светочка. Разве ты ее не помнишь? Она странная, вовсе не дурочка, как он сказал, по-хорошему странная, веганка, ей тяжело.

– Но она на старом месте, где все по-прежнему, – сказала мама.

– Ты же знаешь, что не по-прежнему. Город разрушен.

– Женя! О чем ты вообще говоришь? Ты хочешь ей помочь?

– Нет, я хочу ее забрать.

– Как? Зачем? И что дальше?

– Не знаю.

– А с ней ты говорил?

– Нет. Я боюсь, что она неправильно меня поймет.

            Родители переглянулись.

– Тебе просто одиноко без Митча. Но пообещай хотя бы не решать сгоряча. Чужая жизнь – это большая ответственность.

            Я пообещал, но идея не выходила из головы. И в то же время я не решался позвонить ей – слишком много оставалось невысказанного, скрытого, тайного между нами. И почему-то с каждым днем от этого становилось только тяжелее.

            Наконец, я набрался смелости и позвонил. Светочка обрадовалась. Снова принялась что-то рассказывать о соседях, подругах, клиентках. Я пригласил ее на выходные.

– Зачем? – удивилась она.

– Просто съездишь в столицу, прогуляешься.

– Мне не хочется. Не осталось хороших впечатлений от столицы, Жень, – отказалась она.

– Сотрем старые впечатления, нарисуем новые. Развлечемся, что-то купим.

– Что?

– Что захочешь. Что-то модное.

– Не понимаю тебя. Мы вдвоем? Без Митча?

– Да, мы вдвоем. Нужно поговорить.

– Нам с тобой?

– Света, прекращай! Просто погуляем.

– Ладно, поменяюсь сменами и приеду, – сдалась она. – Встретишь?

            Я пообещал. Потом получил от нее смс со временем прибытия поезда. Пытался подобрать подходящую одежду – для вокзала, для июльской жары, для моего настроения. Но когда увидел ее на перроне, вернулось прежнее, стала безразлична одежда, жара, люди вокруг, мои страхи, – между нами ожило яркое и веселое прошлое.

– Ты классно выглядишь! – я обнял ее. – Лучше, чем в столице.

– Потому что поправилась на пять кило, – засмеялась она.

– Как веган может поправиться? Есть больше морковки после шести вечера?

– Так я и не веган. Я просто на диете сидела. А ему сказала, что веган.

– Зачем?

– Назло.

            Я уже взялся за руль. Но посмотрел на нее внимательно.

– Об этом я и хотел поговорить.

– О зле?

            Светочка расправила платье на коленях и посмотрела за окно машины – в сторону вокзала.

– Когда ты уехала, мы жили с Митчем…

            Она не повернулась ко мне.

– И что? – спросила спокойно.

– Жили вместе.

– Ну я поняла. Я это как бы знала.

– Обо мне? Что я гей?

– О тебе. И о нем, – добавила она. – Я же не слепая. Мы же все из одного поколения, у нас все уже было, мы же выросли на Земфире, «Мумий Тролле»…

– Что?

– Не в смысле, что они такие, а что была свобода, никто никого не осуждал. Это потом ударились – кто в религию, кто в запреты. Просто немного смешно.

            Она хихикнула и посмотрела на меня круглыми серыми глазами.

– Про тебя не смешно, но про него – смешно. Он так боялся таких разговоров, если в кино показывали пару мужчин, всегда переключал канал. А я была влюблена в него по уши, старалась не ранить. Но в итоге – так стало бесить все это! Мама все повторяла, что с ним я загубила свою жизнь. Может, так и было. Он даже детей не хотел, поначалу все отнекивался, мол, нам рано, потом уже просто не получалось, уже никто ничего не хотел. И когда он тебя встретил, я решила, что хотя бы один из нас должен получить шанс что-то изменить. Для него этот шанс – ты.

– А я постоянно чувствовал себя виноватым перед тобой, хотел рассказать…

– Нет, нет, – она взяла меня за руку. – Даже не думай. Я же сама не стала возвращаться после похорон. Надеялась, что у вас что-то получится.

– Спасибо. Но не получилось.

– Почему?

– Трудно сказать. Ему было тяжело. Он стеснялся коллег. И меня. И в сексе…

– Ох уж этот секс!

– Да. Было сложно. Он больше думал, чем делал.

– Он всегда такой.

– Но так не может быть! Или с мужчинами, или с женщинами физиология должна срабатывать автоматически.

– Если бы ты ругал всю жизнь «проклятых пидоров, которые повсюду», у тебя бы тоже ничего не срабатывало.

– Похоже, что лицемерие убивает все живое, – кивнул я.

– Так зачем тебе я? – спросила Светочка. – Извиниться?

            Разговор вдруг стал серьезным, тяжелым.

– Не только извиниться. Я знаю, что тебе плохо без него. И даже если я не виноват…

– Ты точно не виноват.

– Даже если так, я думаю, что вдвоем нам будет легче пережить это.

– До каких пор? – спросила она совсем не о том, о чем я ожидал. – До каких пор можно это переживать? Вот я перееду к тебе, например. Ты же это предлагаешь?

– Да.

– Вот я соглашусь и перееду. Мы будем жить вместе, весело, что-то будем переживать, как друзья, без секса. Ты будешь встречаться с парнями, я тоже буду приводить кого-то. По-студенчески, легко. Без злости, как было с Митчем, потому что ты ни в чем меня не обманываешь. Но до каких пор?

– Не знаю. Пока нам будет удобно, уютно вместе.

– А если мне будет уютно, а тебе нет? Ты укажешь мне на дверь? В молодости я бы обрадовалась твоему предложению, но сейчас – нет. Даже с Митчем мне было тяжело расставаться, хотя между нами не было ничего, кроме раздражения друг на друга, а с тобой будет еще тяжелее.

– Света! Это совсем другое. Я обещаю, что не поступлю с тобой подло.

– Конечно. Ты вообще никак не поступишь. Весь твой поступок в том, чтобы предложить мне совместное проживание. Больше ничего между нами не будет.

– Но будет дружба, будет весело…

– О, Женя!

            Она прильнула к моему плечу и сразу же отстранилась.

– Я приехала в гости. Пусть нам будет весело в эти два выходных дня. Мне жаль, что у вас с Митчем не сложилось, что ты одинок. Но я тебя не спасу. Ты должен спасаться сам. И я должна сама. А за деньги спасибо – высылайте еще.

– Будем, – пообещал я. – То есть, я буду.

– Спасибо, – повторила она. – Видишь, всех твоих серьезных разговоров хватило на пять минут в машине. Как ты можешь планировать будущее?

            Мы катались по городу, ужинали в ресторанах, шатались по бутикам, сидели, держась за руки, на моей кухне, курили на лоджии, а потом она уехала. Мне хотелось отыскать Митча на работе и похвастаться тем, как здорово я провел выходные, но я знал, что он меня не поймет.

 

***

            Зато мне снова пришлось отчитываться перед мамой.

– Она уехала? Это правда? – допрашивала она меня по телефону.

– Ты так рада, что боишься поверить?

– Женя, не сердись. Но это к лучшему.

– А если бы я женился, это было бы к худшему?

            Мама только вздыхала, а я зачем-то продолжал настаивать на своем, защищая несуществующую, предположительную жену от нападок предположительной свекрови. Было жаль, что Светочка уехала так быстро, что, как и мама, не оценила моего предложения. Мне все еще казалось, что в нем было море вариантов.

            Спор остался незаконченным, никто не вышел из него победителем: мама убеждала меня, что со Светочкой у меня не было бы ни семьи, ни долгой дружбы, а я пытался доказать ей, что мы могли создать какую-то новую модель сожительства.

            Я пришел к родителям без предупреждения посреди недели – не для того, чтобы продолжать спорить о том, что уже не могло сбыться, а чтобы, наконец, поставить точку на этом разговоре. Но, на удивление, они были не одни.

– Ой, у нас гость, – мама так смутилась, что я решил, будто она не хочет впускать меня в квартиру.

– И кого вы от меня прячете? Миленькую бабушку-соседку? – пошутил я, но мама не засмеялась.

            Когда она все-таки отступила, пропуская меня внутрь, я заметил в углу снятые мужские кроссовки.

– Что за гость поздним вечером? – удивился я.

– Роберт, – шепнула мне мама.

– Электрик? – я вспомнил, что уже слышал его имя.

            Если Роберт и был электриком, то проводил время в чужой квартире весьма необычно. Когда я вошел в гостиную, то увидел, что отец играет в шахматы с молодым парнем. Этот Роберт был лет двадцати пяти, не старше, не очень высоким, с ежиком темных волос на голове, небритыми щеками и мускулистыми руками. Это то, что я заметил сразу. Потом он вскинул на меня голубые глаза, и я немного оторопел. Он был очень красив, несмотря на некоторую наивность или открытость черт лица. Возможно, курносый нос упрощал его образ, но глаза лучились такой манящей синевой, что я невольно замер. При виде меня он тоже смешался, будто я застал их всех за изменой.

– Роберт… наш Женя, – скомканно представила нас мама.

            Роберт едва поздоровался, отвел взгляд и быстро поднялся.

– Извините, мне пора. Я засиделся… у вас.

– А как же партия?! – расстроился папа. – Фигуры без тебя по неделе пылятся!

– Что за встречи одноклассников? – спросил все-таки я.

            Отец засмеялся.

– Какая-то агитация? Продажа товаров народного потребления со скидкой?

            Роберта заметно дернуло.

– Женя, пожалуйста! – остановила меня мама. – Роберт наш хороший друг. Мы хотим его поддержать.

– Так вы служба поддержки!

            Кто-то посягал на моих родителей, и я всерьез настроился прояснить ситуацию, но никак не удавалось. Никто из застигнутых врасплох не мог объяснить мне присутствие юного красавца Роберта в квартире моих родителей. Наконец, мама усадила Роберта обратно и увела меня на кухню, где отчитала строго:

– Ну чего ты прицепился? Ты напугал его! Он просто иногда к нам заходит. У него нет родителей. То есть они есть, но не хотят с ним общаться.

– С чего бы это?

– А ты догадайся.

– И откуда вы его знаете?

– Он разносил продуктовые подарки перед выборами. Кандидаты тогда привлекали студентов.

– Перед выборами в прошлом году? Он был еще студентом?

– Да.

– И с тех пор регулярно приходит к вам в гости?

– Да, просто общаемся.

– Странно.

– Нет, Женя, это не странно. Уж точно не так странно, как твое предложение Свете!

– Опять о Свете! Давай лучше о Роберте! Он вам сразу объявил, что он гей, с порога? Или вы как-то сами пришли к такому выводу?

– Я заметила, что на нем интересный свитер, сделала ему комплимент, а он пошутил, что гейский.

– Боже, конечно, не пошутил.

– И я тогда сказала, что наш сын тоже гей…

– И понеслась!

– И он спросил, как мы к этому относимся, и рассказал о своих родителях.

– Ясно. На кого он выучился?

– На менеджера.

– И где работает?

– В какой-то международной фирме, на телефоне.

– Исчерпывающе.

– Хороший мальчик, правда?

– Вам виднее. У вас же регулярные тайные свидания!

            Мама улыбнулась и поцеловала меня в щеку.

– Я рада, что вы столкнулись, хоть и вышло очень неловко.

            Я вернулся в гостиную. Шахматная партия между отцом и Робертом продолжалась.

 – Мне все объяснили. Вопросов больше нет. Не стесняйся, будь как дома, – подбодрил я гостя. – А мне пора. Но я еще загляну.

            Я решил не нарушать их идиллию. Но возможно, в моем прощании Роберт уловил нотки ревности, потому что догнал меня на улице, до того как я успел сесть в машину.

– Да постой, Женя! Дай пять минут.

            Я даже удивился.

– Зачем? Все понятно. И без проблем. Поддержка всем нужна и самая разная. Даже пенсионеры. Не только подписчики в ТикТок.

            Он потер ежик на голове. Этот жест как-то неуловимо напомнил мне Митча. Или у меня фиксация на волосах? Я улыбнулся своему открытию. Роберт расценил улыбку как проявление дружелюбия.

– Спасибо за понимание. Надеюсь, ты не ревнуешь родителей ко мне. Они о тебе почти не говорят, если ты боишься, что за глаза обсуждают.

– О Митче говорили? О Светочке?

– Да, – признался Роберт.

– Вот это оно и есть. Добро пожаловать в мою жизнь!

            Роберт усмехнулся. Разговор был закончен. Я пошел к машине, а он остался на тротуаре. Я сел за руль и взглянул на него. Он больше не выглядел смущенным, только немного взволнованным или запыхавшимся от бега по лестнице. Его красота в сумраке вечера тоже сгустилась, стала темной, заострилась тенями, проступила резче, утратив открытость простодушия. Он сделался колким, опасным, ищущим понимания, но так и непонятым. Я сидел за рулем, но не мог тронуться с места, а он стоял на тротуаре и продолжал смотреть на меня. Я открыл ему дверцу, и он сел рядом.

– Извини, какая-то фигня получилась, – он хмыкнул. – Но иногда хочется рассказывать, делиться, говорить о себе, обо всем том дерьме, которое в жизни…

– Знаю. Но я не сильно их посвящаю. Или дерьмо в моей жизни слишком интимно.

– Ну не об интимных вещах, конечно.

– Да просвещай их, на здоровье!

            Роберт засмеялся.

– Тебе повезло. Просто ты этого не понимаешь. Я очень скучаю по своим. Но у меня отец… отец военный. Все сложно. Мать без права голоса, во всем ему поддакивает.

– Ясно. Обязательно было им признаваться?

– Да, – он замолчал, сглотнул, потом продолжил. – Я ВИЧ-позитивный. Таблетки, это все… невозможно было скрыть. Я тогда жил с ними, не было денег, чтобы съехать.

– О, – выдохнул я. – Извини.

– Да все нормально.

            Я повернулся и посмотрел прямо на него. Почему-то показалось, что тьма окончательно победила, что его лицо тает в сумраке.

– Похоже на сон, – сказал я. – Когда ты в запертой комнате, а двери открываются не в ту сторону.

– Наяву тоже такое бывает. Вот со мной случилось. Ну сам виноват. Не предохранялся. То есть не настаивал. И не повезло.

– Да, не повезло. Давно узнал?

– Два года назад. Но за эти два года вроде бы по-прежнему, не хуже…

– Хорошо. Слава медицине.

– Да. Но страшно, что ничего нельзя изменить, вернуть, исправить.

            Я кивнул.

– Это ты тоже моим родителям рассказывал?

– Нет.

– Почему?

– Хотел, чтобы они меня приняли, чтобы все было хорошо, тепло, без осуждения, не как дома.

– Если расскажешь им, эрзац-семья рухнет. Они не такие прогрессивные, какими кажутся.

– А ты?

– А что я? Я никому не семья, даже не заменитель.

– Все еще сохнешь по Митчу?

– Отлично. Ты в курсе всего. Ничего не нужно рассказывать.

– Не думаешь, что и он – сон, в котором двери открываются не в ту сторону?

– Это совсем другое. Если это и сон, то он о моем прошлом, о моем городе, обо мне прежнем, об ожидании счастья…

– Которое не сбылось, – закончил за меня Роберт. – Что в твоем прошлом такого, чтобы так за него держаться? Провинциальная школа? Первая любовь, сильнее которой не было? Наверное, потому что второй ты просто не дал шанса?

– О, опыт столичного мальчика! Жаль, что ни к чему хорошему он тебя не привел! – заметил я на его выпад.

            Роберт сразу дернул ручку двери, чтобы выйти.

– Я на метро.

– Да брось, ты уже в машине, – остановил я. – Я отвезу тебя.

            Он, несмотря на обиду, согласился.

            По дороге молчали. Подолгу стояли на перегруженных перекрестках, я сосредоточено всматривался в светофоры, старался больше не поворачиваться к нему и не разглядывать. Мало ли красивых парней вокруг. Не все они для меня, не все мне нужны. Я уже жалел о том, что решил подкинуть его домой – тишина между нами очень быстро разъедала возникшую иллюзию близости.

– Не нужно смотреть на меня как на бракованный товар, я и не предлагал тебе секс, – сказал вдруг он.

– Знаю. Я и не смотрю. Я смотрю на дорогу.

– Вот и хорошо.

            Почему-то стало легче от того, что мы оба думали об одном и том же.

– А вообще… – я не мог не спросить. – Ты занимаешься сексом?

– Слышал когда-нибудь о презервативах?

– Слышал, представь себе. Но я не о технической стороне. Чисто психологически? Можешь?

            Он молчал.

– Можешь? Или все время думаешь о том, как заразился?

– Трудно не думать, – сказал он, наконец. – Раньше, когда я знакомился с мужчинами, я считал всех учителями. Был уверен, что каждый меня чему-то учит – новому, полезному для жизни гея, передает как-то свой опыт, свою практику выживания. Я уважал каждого, доверял каждому, пока не узнал, что болен.

– Мир подл, люди подлы, геи не исключение…

– Наверное, – согласился он.

– Больше никому не доверяешь?

            Роберт не ответил.

– Это правильно, – сказал я. – Но очень тяжело.

– Увидимся еще? – спросил вдруг он.

– Ты не обиделся? – удивился я.

– За что?

– За то, что я обесценил твой опыт.

– Я обиделся за то, что ты предположил во мне продавца ножей со скидкой.

– С меня извинения. Приезжай в любое время.

            Мы обменялись телефонами. Я смотрел, как он выходит из авто, как его невысокая фигура исчезает в темноте, как сияют окна его многоэтажки, как колышется на цепях вывеска «Развал-схождение по доступной цене», и впервые после ухода Митча ночь не казалась мне глухой и беспросветной.

 

***

            Возможно, я ожидал, что он позвонит мне сразу же, как войдет в квартиру. Я бы не удивился этому, я был бы только рад. Но он не звонил вообще. И я, конечно, тоже. И мне совсем не хотелось, чтобы меня начала разъедать тоска по незнакомому парню, с которым я виделся лишь однажды и который мне не перезвонил.

            Тем для спора с родителями у меня уже не осталось, и я не надеялся застать у них Роберта, но все равно поехал к ним через неделю. Я ждал, что они заговорят со мной о нем. Почему-то хотелось убедиться, что он не приснился мне в очередном странном сне. Я смотрел на шахматную доску отца и не мог понять, так ли стоят на ней фигуры, как оставил их Роберт, был ли он здесь, сидел ли напротив отца в этом кресле.

            Мама заговорила о нем первой.

– Ну вы… познакомились? – спросила робко.

– В общих чертах. Я подвез его.

            Она заметно просияла. И стало страшно обидно. Даже мама надеялась, что великолепный Роберт заинтересуется ее вечно одиноким и недовольным сыном.

– Если он вам так нравится, что ж вы прятали от меня такое сокровище? – спросил я резко.

– Не хотелось, чтобы ты подумал, что мы сводничаем…

– А, по-вашему, он мне подходит? – скривился я.

– Ну, – мама заулыбалась.

– Несмотря на ВИЧ? – бросил я.

– Что?

– А то, что вы за год тайных свиданий ничего о нем не узнали. А я узнал все за полчаса.

– У него ВИЧ? – мама заметно изменилась в лице.

– Да.

– А как же? – она обернулась к отцу. – Сережа, а как же… чашки, тарелки? Он ел у нас?

– Брось, мама, вирус так не передается.

– Он даже чаю не пил, всегда отказывался, – припомнил папа.

– Бедный мальчик!

– А вы как думали, почему красивый парень в столице проводит вечера с чужими родителями?

– Понятно, – кивнула мама. – Очень жаль! Он просто сказал, что для родных он прокаженный.

            Мы все замолчали.

– Но это же не страшно? – спросил отец. – В двадцать первом веке, после всех вирусов, которые появились потом, ВИЧ не самое страшное?

– Конечно, не эбола, – согласился я. – Просто я каждый день пью таблетки для снижения иммунитета из-за аллергии, а он – для повышения. Разница только в таблетках.

– И в том, что аллергия не только у геев, – добавил отец.

– ВИЧ тоже не только у геев, – сказал я.

– Все, давайте не будем об этом! – мама замахала руками. – Извини нас за это знакомство. Мы его не планировали.

– Но вы же не прогоните его, если он придет?

            По выражению их лиц я понял, что они были очень близки к этому.

– Эй, вы чего? Все нормально. Он никого не заразит, если не будет заниматься с вами незащищенным сексом, – сказал я.

– А предметы… подлокотники…

– Мама! Не выдумывай!

– Кровь…

– Ну какая кровь?

            Они все равно смотрели на меня недоверчиво, и я бросил убеждать их. Знал, что они переварят, почитают и успокоятся. Просто не сталкивались раньше, а я раскрыл его тайну слишком резко: был обижен на него из-за того, что он не позвонил, хотел разрушить его идеальный образ хотя бы в глазах родителей. В общем, я поступил плохо. Но я же не идеальный.

            Зато позвонила Ира и сообщила, что в «Руби-Дис» начались августовские распродажи.

            Конечно, у меня есть друзья. И мне не так уж нужна Светочка. И не так уж нужен Митч. Наконец, я кое в чем разобрался. Не друзей искал я в них, а просто дверь в прошлое, к прошлому себе, к прошлым надеждам на то, как все будет здорово в моей жизни. Но ведь еще может быть, не обязательно с головой тонуть в ностальгии. Я и сейчас хорош собой, спросите мою маму. Конечно, не так хорош, как Роберт, но есть и другие плюсы – стабильная работа, квартира, машина, отпуск, где хочу. Но нигде не хочу, даже не брал его в этом году, забыл о нем.

 

            Я думал об этом, глядя, как Митч входит в мой кабинет. Время будто потекло медленнее. Он входил очень долго, долго закрывал за собой дверь, долго шел к дальнему креслу, долго в него садился.

– Что, Митчи? – спросил я, борясь с этой немыслимой, снотворной заторможенностью простых действий.

– Скучаю, – сказал он просто. – Посижу с тобой.

            И снова я хотел рассказать ему о приезде Светочки, но эта мысль уплыла и спряталась за другую: он скучает не по мне. Он скучает по тому новому и желанному, что могло бы быть в его жизни, но показалось слишком опасным.

– Не нашел безопасного способа? – спросил я прямо.

– Пока нет, – Митч не удивился моему вопросу. – Переписываюсь на сайте с одним парнем, но и он настаивает на встрече.

– Не торопись. Если слишком настаивает – пусть катится.

– А ты как? – спросил Митч.

– Никак. В клуб ходил, с Лешиком ужинали.

– Ни с кем не встречаешься?

– Для меня секс не главное.

– Ну конечно! – хмыкнул Митч.

– Просто я любил тебя очень долго, потому так сильно хотел.

– А сейчас?

– А сейчас понял, что смогу жить дальше без фантазий о нас вдвоем.

– Хорошо, что мы попробовали, – сказал Митч. – Я тоже постоянно об этом думал.

– Все могло бы получиться.

– Если бы тогда, – кивнул Митч.

            Мне тоже так казалось. Митч не должен догонять меня в моем опыте, на моем пути. Он должен пройти свой. Он только в начале, ему еще предстоит сделать массу удивительных открытий об отношениях с людьми. Пока он идет с опаской, маленькими шажками, и его нельзя торопить.

– Я рад за тебя, – сказал я.

– Спасибо, – Митч кивнул. – Благодаря тебе, я понял, что все не безнадежно. И еще… я позвонил Свете. Извинился, попросил у нее прощения за все те годы, когда мучил ее и себя, сказал ей, что я гей.

– И что она?

– Заплакала даже. Сказала, что прощает, что ничего такого не подозревала, что для нее я навсегда самый красивый и настоящий мужчина, что она все равно меня любит, и я всегда могу к ней обратиться, поговорить или за советом.

– Или за стрижкой.

– Ой, ладно! Это все серьезно. Я давно хотел ей признаться, но никак не мог. Самому себе не мог признаться, не то, что ей.

– Хорошо. Тогда и я тебе признаюсь, Роберт – не электрик.

– Я так и думал, – кивнул Митч. – Мы все должны идти дальше.

 

***

            Мысль, что я помог Митчу принять себя, немного утешала. Конечно, бестолково я это сделал, как все обычно делаю, реактивно, ожидая и от него реактивной реакции. Но, так или иначе, я качнул ситуацию в нужную сторону. Неужели, с Робертом это не сработает? Он-то не новичок…

            Я сам позвонил ему. Он ответил быстро, но не очень уверенно. На предложение приехать в гости промямлил что-то неразборчивое. У меня сложилось впечатление о нем, как о достаточно прямом человеке, поэтому я удивился.

– Что-то не так, Роб?

– Да просто жарко.

– Жарко? В твоей квартире нет кондиционера? Хочешь, закажем?

– Нет, я не к тому, – отказался он.

            Мое приглашение почему-то закончилось разговором о кондиционере. Но я все равно скинул ему смс с адресом и кодом домофона. И он приехал. Был одет в джинсы и бежевую футболку. Я почему-то запомнил его в обрамлении ночных теней, и в ярком свете дня он показался мне слишком материальным, телесным, действительно жарким.

– Снаружи все раскалено, – сообщил он о погоде.

            Я заглянул ему в глаза. Этой синевы мне не хватало с нашей первой встречи, а он даже не захотел набрать мой номер. Что мешало?

– Рассматриваешь меня? – спросил он без улыбки.

– Да. И ты в хорошей форме.

– Еще бы! Усиленные тренировки. Не хочу выглядеть худым или изможденным.

            А, ну конечно! Я забыл о его диагнозе, а он всегда о нем помнит.

            Он прошел в гостиную, походил между окнами, рассмотрел стеллажи.

– Быт ничего не говорит о человеке. Раньше были хоть книжные шкафы, сейчас планшеты, – сказал я.

– Я не в качестве детектива рассматриваю, – он пожал плечами. – Просто из вежливости. На самом деле, не знаю, что делать.

– О, с моими родителями ты не терялся. Сыграем в шахматы?

– Сергей Семенович сказал, что ты не играешь.

            Я принес ему бутылку пива. Знал, что не надо торопиться, как с Митчем. Он сам должен принять какое-то решение. Пусть тоже рассмотрит меня, пусть допросит, пусть обучит игре в шахматы.

            Он сел в кресло у окна. Посмотрел на меня испытующе.

– Можно спросить прямо?

– Спроси.

– У тебя есть друзья-геи, с которыми ты не занимаешься сексом?

– Конечно. Еще с институтских времен.

            Он не прокомментировал.

– Они хорошие ребята, – продолжил я, – надежные. Но не всех же хотеть. У тебя таких нет?

– Нет. Хочешь стать таким моим другом?

– Нет, – я покачал головой.

            Роберт вскинул глаза, но улыбки в них не было. Он сделал глоток и посмотрел за окно, словно все еще что-то обдумывал. Солнце зашло за соседний дом, комната вдруг погрузилась в розовый мрак. Я смотрел на все глазами гостя – все мне было в диковинку в собственной квартире, как на другой планете.

– Иди сюда, Роби, – позвал я его на диван.

            Он оставил пиво, подошел, склонился надо мной, упершись руками в спинку, поцеловал в губы. Я откинул голову, потянул его на себя, но он отодвинулся и сел рядом.

– Все? – спросил я.

– Все.

– На сегодня или вообще?

– Вообще.

– Почему?

– Думаю, ты не понимаешь всех рисков.

– Я умею пользоваться резинками. И я свободен.

– На эту ночь?

– Нет, на все ночи.

– Не будешь мириться с Митчем?

– Мы не ссорились. У Митча свой путь. Просто этот гештальт нужно было закрыть, и мне, и ему. Я готов двигаться дальше.

– Со мной? Постоянно стрематься и проверяться?

– Чего мне стрематься? Ты не перекручивай тоже. Буду проверяться, сколько нужно.

            Я взял его за руку, но его лицо стало ожесточенным, ни одной простодушной черты в нем не осталось, все исказило неприкрытое страдание.

– Может, в душ и спать? – предложил я простой выход.

– Думаешь, я стану чище? – бросил он.

            Я поднялся.

– Нет, Роб! Прекрати это самоуничижение! В этом какое-то дурное кокетство есть, хотя я сказал, что знаю и принимаю.

– А в тебе нет дурного кокетства?! – вспыхнул Роберт. – Я с тобой именно так себя и чувствую – униженным до грязи, будто ты сжалился, снизошел до меня, присел над лужей, решил испачкаться, а сам любуешься своим отражением!

            Я даже попятился от него.

– Ты параноик! Я просто хочу тебя. Мне показалось, что обоим это понравится. Но если ты считаешь, что я должен оправдываться или просить прощения за то, что у меня нет ВИЧ, что я так не влетел, что мне повезло больше, то нет, я не буду, и ничего не нужно.

–Да, мне лучше уйти! – вскочил Роберт.

            Я не разубеждал его, только в прихожей удержал за локоть.

– Роб, постой. Есть одна просьба. Не рассказывай моим родителям.

– О чем?

– О том, что я к тебе клеился.

– Женя, ну ты что?! – он искренне возмутился. – Я жаловаться побегу, что ли? Я и сам хотел этого.

– И что помешало? Что я сделал не так?

            Я невольно преградил ему выход, чтобы получить ответ.

– Все так, – он опустил глаза. – Просто ты слишком хорош для меня. У тебя еще может все сложиться, с Митчем или еще с кем-то. Тебе рано нырять на самое дно.

– Где ты видишь дно? Ты сам поставил на себе клеймо. Роб, я плохо убеждаю. Я даже не знаю, в чем тут убеждать. Не вижу вообще никаких проблем. Разве ВИЧ-инфицированные не встречаются ни с кем? Не висят на сайтах знакомств?

– Висят, но со статусом «ВИЧ-позитивный».

– Ну так и ты меня предупредил, не скрыл. Что еще? На этом проблема не исчерпана?

– Я не хочу тебя подставлять.

– В смысле? Боишься меня заразить? Я думаю, твоя терапия настолько подавляет вирус, что он даже не определяется. Просто ты о нем ни на секунду не забываешь. Но рассуди здраво – это не самое страшное. У меня знакомый сгорел от коронавируса за неделю – вот это было страшно, быстро, необратимо. Такая скорость пугает. Но если подумать, то и это… это тоже в порядке вещей, в порядке нашего земного существования.

            Роберт посмотрел на меня удивленно.

– Не очень-то ты ценишь жизнь.

– А за что? За квартиру и джип?

– За природу. За красоту. За прекрасных родителей. За секс.

– Какой секс? Ты же мне отказал.

            Он вдруг обнял меня и положил голову мне на плечо.

– Теперь мне немного понятнее про тебя.  

            Я погладил его волосы и отпустил.

 

***

            Да мне уже надоело отпускать! Конечно, им всем нужна свобода для обдумывания и принятия решений, только в итоге принятые решения никак меня не касаются. Проявляешь сочувствие, входишь в положение другого, стараешься помочь, а в ответ получаешь холодность и измены. С Митчем хоть до этого не дошло, и то хорошо.

            Конечно, я попытался выбросить из головы все мысли о Роберте. Неловкое знакомство и не могло привести ни к чему ловкому, легкому и приятному. Только в первые две минуты он выглядел простачком, а потом за открытой внешностью проявился целый ворох проблем и сомнений. Не хочу больше никого утешать, это меня должны утешать – это я вечно на похоронах своих иллюзий.

            Но среди недели он позвонил мне со скандалом. Было это поздно вечером, уже хотелось эротических снов, а не споров.

– Совесть у тебя есть? – накинулся он с обвинениями. – Ты просил меня ничего не рассказывать твоим родителям после того, как сам уже все рассказал им обо мне?!

– Ты заходил в гости? – понял я.

– Да. И они так на меня смотрели… как и мои когда-то. Так смотрели, что сразу все стало ясно.

– Ну и что? Они привыкнут. Не выгнали же тебя. А чай ты у них все равно не пил.

– Тебе все шутки?

– Когда это я шутил? Приезжай ко мне. Напою тебя чаем.

            Он бросил трубку. И, конечно, не приехал. Родители тоже ни о чем мне не сказали, наверное, были заняты генеральной уборкой после его визита.

            Я решил, что мы окончательно поссорились, но в выходные он пригласил меня к себе. Я очень хотел увидеться, но вспомнил о его съемной квартире и снизил уровень ожиданий.

            Квартира была в старом базарном районе, на шумном проспекте. Казалось, что у нас свидание не внутри здания, а прямо посреди рыночной площади. Роберт чмокнул меня в щеку, провел внутрь однушки и занялся тем, что стал одергивать на себе тенниску. Видно было, что нервничает. Я помнил такие ветхие квартиры со старыми сервантами по студенческим временам, по почему-то думал, что больше никогда в них не окажусь.

– Что тут твоего? – оглянулся на Роберта.

            Он дернул плечами.

– Ничего. Грязное белье в стиралке.

– О, возбуждающе. Сразу с козырей.

– Бля, ты извращенец!

            Он засмеялся, приблизился ко мне и прижался. Мы стали целоваться. По поцелуям было понятно, что он уже не сердится, но и не настроился окончательно. Губы были такими безвольными, будто всю инициативу на этот вечер он передавал мне.

– Так что? – спросил я. – Зачем позвал? Поедем ужинать? Покажу тебе хороший ресторан.

– А там можно целоваться?

– Э-э-э, нет. Тогда лучше в клуб, там можно. С друзьями познакомлю. Они тебе о распродажах расскажут.

– Не терпится слинять отсюда?

– Ну, честно говоря, да. Не люблю такие места.

– А если я тебе что-то предложу?

            Он сел в ретро-кресло за журнальным столиком и снова умолк. Я понял, что он ничего не предложит. Наоборот, у него заготовлен для меня еще какой-то вопрос или тест. Стало грустно. Когда-нибудь я точно устану от всех этих бесконечных экзаменов на соответствие.

– Почему ты один? – спросил он.

– Нужно было захватить на свидание еще кого-то?

– Нет, не отшучивайся. Почему ты один, даже не считая истории с Митчем? Почему был один до Митча? Почему у тебя нет постоянных отношений?

            Я сунул руки в карманы и смотрел на него. Сказать было нечего.

– Ты сдал всего один тест – на антитела. А я должен сдать на всё – на все моральные качества, на все пороки? Я должен пройти чертову сертификацию, чтобы просто поцеловать тебя? – спросил я у него вместо ответа.

– А ты хочешь просто поцеловать?

– Если нет, то тестов прибавится? Еще нужна справка с места работы? От товарищества собственников жилья? Характеристики от всех бывших? Результаты теста на длительность полового акта?

– Ладно, забудь. Это просто вопрос.

            Я молчал.

– Забыл? – спросил Роберт.

– Забываю.

– Как забудешь, скажешь.

            Он улыбнулся. Но я уже знал эту его улыбочку – извинения за то, в чем он как бы не виноват. Я понял его совершенно – не за меня он боится, а только за себя. Ему кажется, что он встретил подходящего парня, но этот парень может послать его после первого же секса, на который ему в принципе трудно решиться. И вот он пытается меня тестировать, выдавливает из себя извиняющиеся улыбки, а на самом деле совершенно растерян – не может доверять мне и не может прогнать меня. Но и я не стану врать ему: не так меня манит секс, чтобы обещать то, что я не могу гарантировать.

            Без своего статуса он трахался был легко и не строил бы из себя девственника. И я не был бы связан никакой этикой, мог бы в любой момент уйти и не возвращаться, и номер занести в игнор, как обычно и делаю. Но мы молчали и смотрели друг на друга, уже плохо понимая, что должны друг другу доказывать.

– Ладно, поужинаем в ресторане, – решил он. – Без поцелуев.

            Я намекнул, что нужно переодеться. Желательно, в костюм.

– В костюм? В такую жару?

– В летний костюм.

– Такие бывают?

– На меня посмотри.

– Без носков?

– Потому что с лоферами.

– Я так не одеваюсь. Но у меня есть чистая рубашка. И джинсы.

– Джинсы нельзя.

– Тогда пойду в одной рубашке.

            Он снял домашние штаны и надел рубаху с длинными рукавами. Я подошел и вместе с ним стал смотреть в открытый платяной шкаф.

– Если тут нет брюк, что мы тогда высматриваем? – спросил я у него.

            Он придвинулся ко мне, положил руку на мой член, потом встал спереди и потерся об него задницей. Я взял его за бедра и отодвинул.

– Брюки ищи.

– Вот есть черные. Сойдут?

– Ну так-сяк.

            Он повернулся ко мне, влип в мои губы, обхватил руками за голову. Его поцелуи стали более страстными, я даже решил, что он пытается удержать меня в квартире, и, если бы мне не было в ней так душно, я бы непременно остался.

            Но ужин удался. Посетителей было немного, мы сидели на открытой террасе, говорили о том, как уютно и вкусно, что такие места нужны, что без них совсем тоскливо. Радовались тому, что общепит пережил все карантины и локдауны, и что мы тоже выжили – сидим вдвоем за столиком и едим спагетти с лобстерами. И Роберт заявлял, что нужно выходить чаще, бывать в кино и театрах, и что мы обязательно этим займемся. Потом он пытался оплатить свою половину ужина, но я отнял у него счет, пока он не разглядел сумму. И по дороге он не нервировал меня и не спрашивал, куда мы едем. А ехали мы ко мне.

            И у меня он сразу набросился с поцелуями. Его мягкие губы действовали на меня гипнотически, даже когда я отстранялся, то не мог отвести от них взгляда. Он стал снимать одежду, давая мне возможность оценить его тренированное тело. Наконец, я увлек его в спальню, толкнул на кровать, достал презерватив. Но он вдруг отвел мою руку.

– Давай без них.

            Я остановился.

– Без резинок? Почему?

            Он пожал плечами. Я взглянул на его член – он был напряжен, но все вдруг затормозилось.

– Ты же говорил, что не хочешь подставлять меня, – напомнил я. – Передумал?

– А в чем тут подстава? Ты не будешь один. Я тебя не брошу.

            Я отшвырнул презерватив и сел.

– Это даже не шахматная партия. Это вообще один ход. Долго ты думал?

– Ничего я не думал! Просто мне хочется, чтобы так было всегда. Чтобы ты не искал никого больше, не изменял мне.

– И с ВИЧ я не буду тебе изменять?

            Роберт молчал. Потом поднялся и стал натягивать одежду в обратном порядке. Опять влез в свои бесформенные брюки, которые мы так долго искали.

– Ну хорошо, – сказал я.

– Что хорошо?

– Давай без презиков. Или вообще без секса. Или вообще без поцелуев. Только не беги сейчас из квартиры, это будет совсем хреново – так закончить вечер.

            Роберт опустился на пол и закрыл лицо ладонями.

– Блин! Я такого наговорил!

– Да ладно.

– Я адово нервничаю. Ничего не соображаю.

– Я знаю. Не страшно. Ничего не будем делать. Просто переночуй, а утром разберемся.

– С тобой можно лечь?

– Конечно.

– Я в душ схожу. Приду в себя.

            Он отнял руки от лица, и я увидел, что оно мокрое от слез.

            На какое-то время мы снова стали обычной спокойной парой – супругов или старых друзей, которые не изводят друг друга нелепыми подозрениями и предложениями. Роберт сходил в душ, потом дождался из душа меня, пожелал мне спокойной ночи, лег на спину и закрыл глаза. Я выключил свет, подложил ладони под голову и смотрел на него в темноте.

– Эй, Роби, ты как?

– Все нормально, – ответил он, не открывая глаз.

            Я отвернулся, чтобы уснуть. Роберт вздохнул.

– Честно говоря, не могу дождаться, пока ты вставишь, – сказал он в темноте.

– Прямолинейно.

– Надеюсь на такой же прямолинейный ответ. Очень надеюсь. Посмотри, я дрожу.

            Я обнял его. Несмотря на жару, его колотило.

– Я где-то видел у тебя презерватив, – напомнил он.

            И мы сделали это. Я надел и вставил, он продолжал дрожать подо мной, пока нервная дрожь не перешла во вполне узнаваемый, быстрый и сильный оргазм. Его стоны подорвали и мою выдержку, я тоже кончил. Он ничего не говорил, словно опять стал меня стесняться. Я спросил, в порядке ли он. Он ответил, что все хорошо.

– Я целый день тебе мозг выносил, прости, – добавил он неожиданно. – Сам не знаю, что со мной.

– Да все ты знаешь.

– Да, знаю, – признал Роберт.

– Но не скажешь?

– Не хочу потом сожалеть.

– Тогда докажи.

– Как доказать?

– Ты взрослый мужик, не знаешь, как доказать?

– Ты о чем? Как я докажу, что люблю тебя, что боюсь тебя потерять?

– А ты можешь быть активным?

– Что? Трахнуть тебя? Это доказательство?

– Почему нет?

– Ты шутишь?

– То есть ты не можешь?

– Не знаю. У меня были такие партнеры, что не оставляли мне выбора. Но от твоего предложения у меня сразу встал.

            Я потрогал его небольшой твердый член.

– Попробуй. Вдруг понравится.

            Я нашел ему резинку, он лег на меня, поцеловал в губы, потом сунул ладони под мой зад, будто хотел обнять меня крепче. Я даже не ожидал, что будет так приятно и неожиданно технично. Я вообще ничего от него не ожидал, но в сексе он вел себя очень естественно, легко, без своей обычной дневной издерганности. До оргазма я успел подумать, что это самый классный опыт в моей жизни. Мы кончили, но Роберт снова прилип ко мне и поцеловал в губы.

– Я справился?

– Да. Можешь писать теперь, что ты «уни», – сказал я.

– Где писать?

– На сайтах знакомств.

– Думаешь, я знакомлюсь? Я же сказал, что нет.

– Ок, давай не будем ругаться. С тобой трахаться хорошо, а спорить невозможно.

– Но я не буду молчать, когда ты меня в чем-то подозреваешь!

– Ни в чем я тебя не подозреваю. Просто пошутил.

– Странные у тебя шутки. Я же не вспоминаю твоего Митча.

– Ну вот как раз вспоминаешь.

            Роберт вдруг шлепнул меня по заднице.

– Я не думал, что ты такой. Ты довольно жестким кажешься.

– Жестким?

– Да. Со своими странными шутками.

– Больше не любишь?

            Он заметно смутился. Наверное, надеялся, что я спишу его признание на восторг от секса.

– Люблю.

– Чем докажешь?

– Еще раз?

– Да, согласись переехать ко мне.

– Серьезно? Или снова шутка? – переспросил Роберт.

– Серьезно.

– Но ты не… не признаешься в ответ, ничего не говоришь.

– Я признаюсь, когда ты переедешь. Ты будешь заложником моего признания.

– Мне кажется, мы должны это хорошо обдумать, – засомневался он.

– А, ну обдумывай. А я уже все обдумал. Я спать буду.

            Он действительно обдумывал. Несколько недель мы просто встречались, потом он пришел с рюкзаком и сказал, что в нем все его вещи.

– Грязные, как тебе нравится, – уточнил для меня.

– Да, мне нравится. Я рад, что ты решился. И я люблю тебя, – признался я, как и обещал.

– Но родителям ты ничего не сказал? – спросил он.

– Нет. Мне не нужно их разрешение.

– Но я не хотел бы конфликта. Они были добры ко мне, они мои друзья.

– Прекрасно. Потом вы снова подружитесь. Пока нам главное не ссориться, не опаздывать на работу и не перепутать таблетки друг друга.

            Но на самом деле я сообщил им, что буду жить с Робертом. Мама предсказуемо ответила, что так я погублю себя, и даже сожительство со Светочкой не представляло для меня такой опасности, как эта моя суицидальная идея. О том, какой милый, красивый и замечательный Роберт, ни она, ни отец уже не помнили.

            Но мне Роберт открылся, наконец, именно с той стороны, с которой они его знали в самом начале – милым, отзывчивым, открытым, уравновешенным. Как только он закинул рюкзак в мою квартиру и стал просыпаться каждое утро в моей постели, он заметно расслабился. Никаких экстраординарных выходок больше не приходило ему в голову. Мы соблюдали БЖД и ТБ, у нас был хороший секс, своими голубыми глазами он очаровал моих приятелей, и вообще мы жили в мире и взаимопонимании, пока однажды не пришел Митч.

 

            Митч пришел ко мне домой, уже одно это было очень странно. Притом по нему было заметно, что ему самому неловко, но он упорно действует наперекор себе – сидит в кресле, закинув ногу на ногу, и пьет чай, всем своим видом выдавая сосредоточенность перед важным разговором. Я почему-то боялся, что Митч начнет сожалеть о нашем разрыве и попросит дать второй шанс нашим отношениям. Когда-то я мечтал о его возвращении, повторял воображаемые уговоры его голосом, но, глядя на Роберта, понимал, что больше не хочу этого, не хочу ничего из прошлого. Роберт тоже поглядывал на Митча с опаской, хмурое выражение его лица пугало.

– Твоя мама просила… – начал Митч и осекся.

            Мы все выдохнули с облегчением.

– Так ты по ее поручению?

– Да. В качестве друга детства, который обязан предостеречь и спасти, – Митч опустил глаза. – И это, конечно, очень серьезные вопросы – здоровья, безопасности…

– И мы серьезно к ним относимся, можешь ей так и передать. Хотя мы, наверное, раньше к родителям зайдем, пора уже прекратить эту игру в глухой телефон.

– Хорошо, – Митч кивнул, снимая с себя ответственность. – А то мне как-то неудобно. Я и со своими делами разобраться не могу.

– Что с твоей перепиской?

– Переписка все еще продолжается. Теперь обмениваемся фотографиями.

– О, ребята! Это так мило. До семидесяти лет, может, и увидитесь один раз в общественном месте, – засмеялся я.

– Что тут смешного? – заступился Роберт за Митча. – Каждому свое. Я вот люблю переписываться.

– Да? Не знал. Ладно, напиши мне со своей стороны кровати, почитаю на досуге, – разрешил я.

            Митч смотрел на нас без улыбки, все еще думая о чем-то.

– А ты часто вспоминаешь, – начал он неуверенно, – наш город? Вот теперь, когда у вас все хорошо, часто?

– Не знаю, – сказал я. – Конечно, я помню – и город, и нас, и школу, и Светочку, и озеро. И помню, что сейчас все это разрушено. Мы не просто из разрушенного города, мы сами – такие разрушенные города, многое не получилось, многое умерло, многое спрятано под руинами. Но мы живы. И Светочка правильно сказала – мы должны сами выбираться, вытаскивать себя из этих завалов. Не закапывать себя в прошлом, а тащить. Я понял, что эти воспоминания, которые держали меня так долго, это сон, который не сбудется. То есть сбудется, но по-другому: сбудется другой город, сбудется другой мужчина, который будет меня любить тоже по-другому. В детстве я не мог знать, как. Я представлял что-то общее, исходя из того, что знал на тот момент, фантазировал о тех, с кем был тогда знаком. Но будут другие люди, другие возможности. Даже между нами того, что было, уже не будет. Вот мы с тобой попробовали что-то вернуть, но ничего не вернулось.

            Митч кивнул.

– Я тоже так чувствую. Но мне казалось, что это плохо, что я изменяю своему прошлому, и себе прошлому, и прошлой любви. Зачем она тогда была? Зачем длилась так долго? Чтобы привести меня в другой город, к другому человеку, к другому себе?

– Вполне возможно. Мы же не исчезли, даже мотоциклы не исчезли. Мы просто меняемся, иногда медленно, но все равно это хорошо.

            Митч посмотрел на моего парня.

– Я кажусь тебе слишком старым, Роберт, со всеми этими разговорами?

– Нет. Просто слушаю вас и думаю, если бы я встретил одноклассника, в которого был влюблен в школе, что между нами было бы…

– Ностальгия заразна, – усмехнулся Митч. – Кстати, Света сказала, что приедет на выходные.

– К тебе? – удивился я.

– А у тебя какие-то особые права на нее?

– Хотел познакомить с Робертом.

– А, ну поужинаем тогда все вместе в веганском ресторане, – согласился Митч.

– Она не веганка.

– Хочешь сказать, что лучше меня знаешь мою жену?

– Получается, что так.

– Ладно, теперь у нас хорошие отношения, мы заново знакомимся, может, и откажемся от капусты.

– И подстрижет тебе заодно, – сказал я, глядя на его кудрявую шевелюру.

            Митч засмеялся, встряхнул волосами, откидывая их со лба. Роберт придвинулся ко мне и взял за руку.

 

 

2021 г.