УЧЕБНИК ПО ТХЭКВОНДО

 

-1-

            После уроков, едва схватив что-то со стола, Костик запирается в своей комнате. Запирается на ключ и сидит тихо – будто учит уроки. Раскрывает дневник, задачник по геометрии, смотрит в пустую тетрадь, а сам превращается в слух. Ловит малейший шорох в квартире, цоканье клавиш, даже шуршание компьютерной мыши под рукой Павла Николаевича.

            Павел Николаевич работает дома. Он дизайнер-верстальщик. Каждый месяц верстает примерно одно и то же – газету про футбол, несколько журналов частных медицинских центров – о бадах, необходимости регулярных гинекологических осмотров, угрозе ВИЧ. Бывает, подворачиваются и неожиданные заказы – рекламные проспекты, визитки, плакаты. Недавно он взялся за очень сложный проект – отсканированные ксерокопии старинного корейского учебника по тхэквондо. Рисунки в нем почти стерты, и Павел Николаевич должен прорисовать их заново – по едва различимым контурам, изображающим стойки бойцов, удары и поединки. Он шутит, что все древние знания по тхэквондо теперь сосредоточены в его руках, он один решает, нарисовать ли бойцу при нападении раскрытую ладонь или кукиш. Вечером за ужином, едва останавливаясь взглядом на Костике, он подробно, с удовольствием, с юмором, рассказывает о своей работе. Эта работа на дому дает ему статус «Физическое лицо – Предприниматель» и стабильный, но не очень высокий заработок.

            Павел Николаевич рисует корейцев. Костик сидит над уроками. Роль главного кормильца семьи лежит на маме – она работает начальником отдела кадров на крупном станкостроительном заводе. Работа не пыльная, с восьми до пяти, все четко. А Павел Николаевич может рисовать и ночами, если не успевает сдать к сроку рекламный макет или очередную порцию корейцев.

            Павел Николаевич возник в их квартире полгода назад – на одном из воскресных обедов, неожиданно. Матери исполнилось сорок шесть, Костику едва семнадцать. Павел Николаевич держался скромно, но и матери, и Костику говорил «ты» и не особо стеснялся. Он не чувствовал себя молодым рядом с Наташей, хотя разницы между ними было больше десяти лет. Костика напрягло. Чего вдруг? У них в доме и мужчин-то никогда не было.

            На этот раз мать мнения Костика не спрашивала, не советовалась, ничего не обсуждала, а просто вышла замуж за Павла Николаевича и перевезла его компьютер в их трехкомнатную квартиру. Особой суеты из спальни Костик не слышал, но по утрам мать выглядела довольной.

            Нет, она никогда не растила из Костика девочку, не завязывала ему розовых бантиков, не рядила в платья, не покупала кукол. Наоборот, с самого детства она опиралась на него как на мужчину. Костик вырос широкоплечим, стройным, высоким, но мужчины из него не получилось. Получилась мамина компаньонка – сходить в кино, в театр, обсудить новую книгу. Гвоздь забить или капающий кран починить – уже сложнее, никто этому не учил Костика, а в крови у него не было никакой тяги к мужской работе. Ему бы все Take That да фильмы!

            С недавних пор мама перестала брать Костика на театральные премьеры. Возможно, ради его же блага – хватит уже быть маминой компаньонкой, пора найти свой круг общения. Но Костик никого не искал – не до того стало. Целыми днями слушал, как скребется компьютерная мышь, словно своими пальцами Павел Николаевич сжимал ему сердце.

            Костик ему только «Вы», уважительно и холодно, а у самого в глазах серебристые звездочки – рухнуть бы в обморок и лежать, настолько красив Павел Николаевич, настолько хорош, прост, ясен, близок и доступен в понимании. И движется ловко, и рисует красиво, и рассказывает смешно. Но Костик не смеется – давится своим смехом, своим дыханием, жаром своего тела. Много для одного.

            Костик не новичок – он давно уже о себе все понял, еще когда впервые гей-сайт открыл в Интернете. Открыл и закрыл тот час же, и ссылки стер, потому что сразу почувствовал, что это его – тайное и навсегда, его настоящая суть, а не то, что думают о нем одноклассницы или мама. Это только с телефона, конфиденциально, без посторонних глаз.

            В теории Костик уже давно изучил все позы и варианты, но на практике – так и не решился. Знакомым не доверял. Списывался на сайте, но ни с кем не встречался, страшно было. А потом все мысли переключились на Павла Николаевича, стал искать похожие образы в галереях, но похожих не находилось.

            Вот он ходит за стеной, так близко. В туалет протопал, назад идет. Шаги затихли около двери Костика.

– Костик, ты есть не хочешь? – спрашивает через дверь.

            Молчит Костик. Ни есть, ни пить, ни жить не хочет. Молчит и прислушивается. Павел Николаевич проходит мимо – обратно в свою комнату, работать.

            Костик похудел, вытянулся и по успеваемости съехал. За ужином ест спешно, глотает не жуя, на вопросы не отвечает.

– Тебе поступать в этом году, а ты так себя ведешь! – стыдит мама. – Павлик, поговорил бы ты с ним.

            Это при Костике, за столом.

– Костик, ты чего? Тебе поступать в этом году, – говорит Павел Николаевич, бросает взгляд на покрасневшего Костика и уходит рисовать корейцев.

            Костик должен поступать на экономический факультет университета. Мама так решила. Но решила еще до того, как Костик съехал по алгебре и геометрии до самого последнего в списке.

– Не понимаю: ты целыми днями занимаешься, гулять никуда не ходишь, и такие оценки, – начинает мама в другой раз.

– Может, и нужно гулять ходить, – усмехается Павел Николаевич. – Это бодрит.

            Мама улыбается. Она не зла на Костика. Она действительно хочет помочь и теряется в догадках.

– Может, ты влюбился, Костик? – мягко продолжает допрос.

            Костик подхватывается.

– Точно влюбился, – разговор продолжается уже без Костика. – Ты бы помог ему, Павлик. Видишь ли, у него отца никогда не было…

– Как это? Он упал с Луны? – смеется Павел Николаевич.

            Наташа не обижается.

– Не с Луны, конечно, но отец его, космонавт, сразу же пропал в черной дыре... Костик ведь мне уже ничего не рассказывает, стесняется. Может, ты бы…

– Да ну, Ната! Это же современные подростки – у них же Интернет, фейсбук, жж всякие. Они там лучше нас уже просветились.

– Ты думаешь? Не знаю… Ладно еще, если влюбился. А если наркотики, что-то страшное… Ты бы спросил у него.

– Костик хороший парень, я уверен, что он никуда не вляпается.

            Наташа все равно качает головой.

– Да я поговорю, конечно, Наташа. Обещаю тебе, не волнуйся.

            Костик слышит это обещание, и сердце уходит в пятки. Нет, он не выдержит такого разговора, не сможет. Если Павел Николаевич войдет к нему в комнату, остановится рядом или присядет к столу. О, нет, нет. Костик еще и расплачется чего доброго…

            Даже думать нельзя об этом. Но и об уроках думать не получается. «Нужно срочно найти кого-то! Срочно! Чтобы не шизеть от этого проклятого Павла Николаевича!» – решает Костик, и задачи расплываются у него перед глазами.

 

-2-

            В учебнике нет ответа на самый главный вопрос – что делать Костику со своей бедой. Опять он просматривает отобранные профайлы. Свое фото вывешивать не решается: выглядит совсем мальчишкой. Ему и без фото пишут одни слюнявые педофилы – чуют, что Костик приврал про возраст. Он же хочет выбрать не старика, а, скорее, ровесника, только более опытного парня.

– Костик, открой на минуточку!

            Это Павел Николаевич нашел-таки время для обещанного серьезного разговора. Костик закрывает сайт, прячет смартфон в карман, карман подозрительно оттопыривается.

– Чего?

– Да открой, Костик. Или через дверь говорить будем?

            Костик впускает Павла Николаевича и отходит к окну. Павел Николаевич выглядит не очень решительно, садится за стол Костика перед раскрытыми книгами.

– Ты чего киснешь, Костик?

– Я не кисну, – отвечает Костик.

– А съехал чего? Вот же учебник по алгебре открыт.

– Ну, открыт.

            Павел Николаевич подпирает голову кулаком.

– Я бы позанимался с тобой, но ничего уже не помню, словно и не учил никогда.

            Костик молчит.

– А ведь учил, – говорит задумчиво Павле Николаевич, – формулы в блокнотик выписывал. Или… ты, может, из-за девчонки переживаешь? Так этого добра… То есть будет еще. Я, помню, тоже страдал, другу все рассказывал, он утешал меня. Впрочем…

– И что?

– И ничего. Я поступил потом, уехал из нашего городка.

– А с другом тем что?

            Павел Николаевич оглядывается на Костика.

– Я не знаю. Я говорю, что только имя помню – Леной ее звали, а даже лица не помню, все стерлось, из-за чего страдал. Хотя говорят, что первая любовь цепкая, въедливая, на всю жизнь…

– Значит, не было никакой любви, – говорит Костик. – Я вот уверен, что никогда не забуду, что бы ни случилось, сколько бы лет ни прошло…

            Павел Николаевич разворачивается к Костику и смотрит удивленно.

– А ты… рассуждаешь.

– Научился.

– А обреченность откуда? Вдруг все хорошо будет? Вдруг она тоже… страдает по тебе, слезы льет, только не признается.

            Костик чувствует, что уже и так сказал слишком много, но вдруг – вопреки своим опасениям – находит неизъяснимое удовольствие в этом разговоре, пусть даже вывернутом на изнанку.

– А она не свободна. Она обо мне не думает, – говорит Павлу Николаевичу.

– Что значит «не свободна»? Не замужем же?

– Замужем.

            Павел Николаевич даже присвистнул.

– Училка? Математичка?

            Костик смотрит прямо ему в глаза. Растерянные глаза у Павла Николаевича и непрозрачные – серые, туманные. Несмотря на бодрое присвистывание, он не весел.

– Ты серьезно это говоришь, Костик? Или пугаешь меня?

– Да что же страшного в замужней тетке?

– Да… но… тебе зачем это? Ты же должен жить легко, ты молод, красив…

– А сами тогда зачем женились?

– Я? Я люблю Наташу. И тебе это известно.

– А лицо ее через двадцать лет сможете вспомнить?

            Павел Николаевич вскакивает.

– Невозможно говорить с тобой! Ты меня упрекаешь, что ли? Я оправдываться должен? Так это не я по математике съехал! И не я могу в армию загреметь!

– Да никуда я не загремлю – мать все равно учебу оплатит.

– Тогда и говорить не о чем, – кивает Павел Николаевич. – Пойду работать. И можешь не закрываться на ключ – я тебя не побеспокою.

            Костик садится на его место и снова достает телефон.

 

            Парня зовут Игорь. Ему двадцать девять лет. Фото не особо выразительное – видно только, что светловолосый, невысокий, коренастый, черт лица не разобрать. Достаточно и того, что совсем не похож на Павла Николаевича. В графе «профессия» значится «умственный труд». Ну, хоть не дурак. Только… написать ему как? Бросить обычное: «Привет! Как дела?»

            «Ты никогда не влюблялся в своего отчима?» – пишет Костик незнакомому Игорю и ждет ответа. «У меня не было отчима. Только родной папец, – пишет Игорь. – А отчима я бы и сам трахнул». – «Хочешь, я буду твоим отчимом?» – «А не маловат ты, парень?» – «Нигде не маловат». После нескольких незамысловатых шуток в том же духе назначают свидание в парке. И это свидание обещает быть даже веселым.

            Обмотав шею шарфом и накинув курточку, Костик срывается с места – до парка еще две остановки на метро. Павел Николаевич не успевает задать ни одного вопроса.

            Едва Костик оказывается на аллее парка, начинает звонить телефон – Костик видит, как его набирает стоящий неподалеку парень. У него ясные голубые глаза, острый нос, тонкие, сжатые губы. Костик подходит к нему и спрашивает:

– Это ты Игорь?

– Трубку возьми, – отвечает тот.

            Костик берет трубку и повторяет вопрос в телефон:

– Это ты Игорь?

– Теперь я, – улыбается тот. – И тебе советую получше шифроваться, мало ли на кого нарвешься.

            Игорь объясняет, что работает в банке и очень дорожит своим статусом. Внешне этот статус выражается в хорошем кожаном пиджаке и припаркованном неподалеку «мерседесе».

– Зачем тогда фотографию вешаешь, если шифруешься? – спрашивает Костик.

– Фотография вообще-то не моя, а символическая. А ты, кажется, писал, что тебе девятнадцать? – переводит вдруг разговор.

– Да, – говорит Костик.

            Игорь усаживает его в машину, но никуда не везет. Думает.

– Ты извини, Костя, – говорит все-таки. – Напрасно я это затеял.

– Не хочешь? – спрашивает Костик.

– Я по Инету не понял.

– Чего не понял?

– Что ты такой молодой, и вообще…

            Это «вообще» просто убивает. Не спрашивать же, что «вообще»? Костик и так насилу решился на встречу.

– Это мое первое свидание, – говорит Игорю.

            Тот кивает.

– Ничего. Ты звони мне просто так. Сейчас… я лучше к старым знакомым съезжу. Мне только секс нужен, ничего другого.

– Так мне тоже, – говорит Костик.

            Игорь вдруг смеется.

– Я же и говорю тебе – звони. А сейчас выходи из машины и домой топай. И к отчиму не приставай. Обещай мне.

– Обещаю, – говорит Костик и выходит.

 

-3-

            Еще хуже получилось. До этого Костик не думал, что ему могут отказать. Думал, что может нарваться на маньяка, на убийцу, на садиста, но не предполагал, что Игорь попросту отправит его домой. Лучше бы дурака нашел – ведь дураков на сайте знакомств полно, но Костику нужно было выбрать этого банкира.

            Костик совсем помрачнел и насупился.

– Худющий какой! Сплошные коленки! – причитает мама.

            Костик отводит глаза. Ему кажется, что и мама, и Павел Николаевич могут догадаться о его поражении. Все девчонки в классе смотрят на Костика с восторгом, а какой-то недомерок с сайта взял и отказал ему.

            Костик думает, чего же он сам хотел от Игоря. Быстрого секса, это да. Но и понимания, и помощи, и счастья, и доверия, и избавления от своей беды. Как все это сочетается с быстрым сексом? Никак.

            Костик вздыхает протяжно – сам дурак, нужно было держаться увереннее, а не смотреть вокруг потерянными глазами. Теперь же… нет надежды даже на Игоря, нужно снова искать кого-то.

            Снится Павел Николаевич. Снится, и как будто не снится, а мерещится наяву, что Костик приходит в какой-то заброшенный дом, а потом видит, что их обычная квартира, и Павел Николаевич курит на кухне. Костик просыпается и вспоминает, что Павел Николаевич не курит… Во сне Костика он выглядит иначе – старше и печальнее, но в своей печали – совершенно оторванным от жизни, тонущим в белом сигаретном дыму. А в жизни он рядом, близко, он добр к Костику, но поговорить с ним абсолютно невозможно. Костика бросает в жар, потом в озноб. В голову лезут мысли о том, как Павел Николаевич снимает одежду и ложится рядом с ним – нет, конечно, рядом с его матерью. В фантазии внезапно врывается мать:

– Худющий какой! Сплошные коленки!

 

            В субботу вдруг объявился Игорь.

– Ты чего не звонишь? – спросил Костика по телефону.

– А зачем?

– Зачем? – Игорь рассмеялся. – Приходи сейчас в парк, покатаемся.

– На каруселях?

– Да, Костик, на каруселях.

            Костик не хотел, но пошел. Игорь хлопнул его по плечу, чмокнул в щеку.

– Развлекся? – напомнил Костик хмуро.

            Игорь открыл ему дверцу.

– В гости хочешь?

            Костик покачал головой.

– Не хочу.

            Игорь все равно повез его к себе.

– Я один живу, не бойся. Хотя… ты не из пугливых.

            Внутри Костик осмотрелся. Мебели мало, ремонт свежий. Пахло лаком, возможно, паркетом.

– Красиво. А у нас много всего – наследие прошлого века.

– Нравится? – спросил Игорь, поглядывая лукаво.

– Да… Только я спросить хотел… почему все-таки в тот раз мы к тебе не поехали?

            Игорь стал серьезным.

– Я же объяснил тебе – я просто секса хотел. Не какого-то курбан-байрама, не заклания…

– По-твоему, я выглядел как жертва?

– Ты и сейчас так выглядишь – ты усилие над собой сделал, чтобы прийти, общаться. И я так понимаю, ты школьник еще, хоть и смышленый парень…

– Да все с тринадцати лет ебутся, – парировал Костик.

– Все – да, пускай. Я – нет. Я считаю, что сначала нужно разобраться, кто ты, что ты…

– Я уже разобрался.

            Игорь стал заваривать чай.

– А я долго разбирался, в институт поступил сначала.

– Да меня воспитывать не надо, меня мать воспитывает, и отчим…

            Игорь подвинул Костику чашку и конфеты.

– А выпить нечего? – спросил Костик.

– Как нечего? Чай вот. Так что про отчима? Шутил? Или, правда, влюбился в него?

– Ладно, пойду я. Неинтересно мне с тобой, – Костик поднялся.

– Зато мне с тобой как интересно! Раздевайся, Костя…

– Что?

– Раздевайся. Ты же за этим пришел?

            Но Костик вдруг почувствовал, что ноги деревянные, да и руки тоже.

– А ты? – спросил хрипло.

– И я, конечно. Только ты пообещай сначала, что с сайта удалишься и ни с кем больше знакомиться не будешь. А потом, когда тебе стукнет лет двадцать пять хотя бы, сообразишь, как я был прав и как тебе со мной повезло.

            Костик смотрел непонимающе. Но не понимал он, скорее, самого себя. Так хотел этой встречи, представлял, а теперь чувствует, что Игорь чужой ему, посторонний человек, и не хочется ни раздеваться, ни доверять ему. Не хочется подпускать его к себе…

            Да и не в его вкусе этот Игорь со своей улыбочкой. А кто в его вкусе? Разве может быть у него вкус, если до сих пор не было ни одного свидания?

– С одноклассниками ты не дружишь? – спросил Игорь.

– Дружу. Но не больше.

– Это правильно. И девчонки не было ни одной?

– А у тебя была?

– Была, да. Я сначала с девушками встречался. Так что ты медлишь? Или в ванную пойдем?

– Пойдем.

– Или домой пойдешь? Я тебя на «слабо» не беру. Если хочешь, иди домой.

– Нет, не хочу.

            Костик потопал за Игорем в ванную. Там оказалась огромная душевая кабина. Игорь сбросил одежду. Член у него был небольшой, задница ладная, сжатая. Кроме деревянных рук и ног, член Костика тоже стал деревянным, хотя у Игоря никакой эрекции не было.

– Да снимай уже трусы, брось стесняться, – подбодрил Игорь.

            В кабине было тесно, жарко, Костику казалось, что отовсюду льется вода.

– А у нас дома ванна, – сказал зачем-то.

– То дома. А то в гостях у любовника.

            Игорь выключил воду, оба тонули в пару.

– Нравится?

– Ага, – сказал Костик.

            Игорь обнял его, целуя в шею.

– Конфетами ты пахнешь. Но удержать этого нельзя, скоро водкой и табаком будешь пахнуть.

            Костик тоже попытался обнять его, но стало неловко: Игорь был ниже ростом.

– Соси, Костик, – сказал вдруг Игорь.

– Что?

– На колени встань…

            И сколько бы раз ты ни видел этого в порно-роликах, даже маленькая штука на деле оказывается непомерно огромной, мощной, упорной. По щекам Костика потекли слезы. Игорь взял его за голову, ослабив свой напор.

– Хорошо, Костик, хорошо. Давай…

            Неизвестно, было ли на самом деле хорошо Игорю, но Костик кончил сам и упал от стыда и усталости. Игорь поднял его за руку, повел в спальню, уложил в постель, стал целовать, сам сделал ему минет, от которого Костика снова перевернуло.

– Ты дрожишь чего? – спросил Игорь. – Замерз?

            Накрыл его одеялом, прижал к себе.

– Я не знаю, – сказал Костик.

– Нервы.

– Спасибо тебе. Я думал, ты просто смеешься над мной.

– «Спасибо» никогда за секс не говори, – Игорь впервые поцеловал его в губы, едва приоткрыв их языком.

– Но это же не секс…

– Пока это секс. Пока ты ко мне привыкнешь.

– Но я хочу всего.

– Знаю. Все будет. Ты дрожишь ужасно.

– Да колотит.

            Костик сам не знал, что с ним. Пора было возвращаться домой, он наспех оделся и обнял Игоря.

– Что говорить, если не «спасибо»?

– Ничего не говори. Целуй.

– Куда?

– В задницу.

– Что, правда?

– Да шучу, конечно.

            Но Костик снова встал на колени и прижался к Игорю.

 

-4-

            Потом болел простудой, но мерещилось прежнее. В полубреду Костик думал над тем, что умей он хотя бы то, чему его обучил Игорь, он не пасовал бы перед Павлом Николаевичем, не боялся бы его приближения до всхлипов в груди. Сам Игорь словно стерся из температурных снов, а его место занял Павел Николаевич. Это он приказывал Костику жестко, а целовал нежно.

            В результате своей болезни, пропусков занятий и всецелой отстраненности от школьных дел, Костик с большим трудом сдал вступительные тесты – не провалил полностью, но набрал минимум баллов.

            Мама сокрушенно качала головой. Павел Николаевич молчал.

– Костик ослабел совсем, – шептала она за спиной сына. – Наверно, из-за экзаменов стресс.

– Наверно, – соглашался Павел Николаевич.

            Костик, закрывшись в своей комнате, по-прежнему оставался terra incognita на планете их семейного тепла и доверия. Они вместе подбирали ему костюм на выпускной, вместе прилаживали к нему галстук. Костик надел этот костюм, повязал галстук и пошел к Игорю.

– Нравятся тебе парни в костюмах?

            Игорь только смеется. Его звонки, его голос, его смех намагничивают Костика, отрывают от бредовых фантазий и вовлекают в живую стихию.

– Как можно на выпускной не пойти? – хохочет Игорь. – Ты чего?

– А что мне там делать?

            Игорь развязывает аккуратный узел галстука.

– Ты еще с кем-то встречаешься? – спрашивает вдруг Костик.

            Тот выпускает из рук галстук и присматривается к Костику.

– Давай так будем считать: мы занимаемся сексом, значит, любим друг друга. И потом у тебя будет много парней, и с каждым будет любовь.

– Как так? А настоящая?

– Какая настоящая?

– Та, которая, и есть мой позвоночник, мой мозг, моя душа?

– Да пойми, Костик, каждый твой день будет наполнен новыми встречами, знакомствами, другими радостями…

– У тебя так?

– Поэтому я никого не ревную. И тебе говорю – всех люби, никого не ревнуй.

            Костик хочет спорить. Хочет – до боли в сердце, но слов подобрать не может. Кажется, Игорь говорит совсем не о том. Костик смотрит ему в глаза и вдруг видит, что они очень холодные – улыбающиеся, но ледяные, морозные даже летом. Костик отшатывается к стене и садится на стул.

– Зачем тогда мы встречаемся?

– Затем, что нам хорошо вместе. Мы встречаемся ради приятных моментов, ради доз счастья.

– А если кому-то надоест?

– Тогда другой согласится с таким решением. Но зачем ты все усложняешь? Разве тебе уже надоело?

– Ты ведь не любишь меня, – говорит Костик.

– Конечно, люблю, – отвечает Игорь. – Не смей даже думать иначе.

            Конечно, не любит. Уж точно не любит так, как Костик любит Павла Николаевича. Но ведь и Костик не любит так Игоря, это и хорошо, это легко. Действительно, Игорь во многом прав.

            Костик вдруг начинает хохотать, снимает пиджак и отшвыривает на пол.

– У меня, правда, выпускной сегодня. Возьмешь меня?

            Игорь улыбается.

– Я хочу твоим быть, по-настоящему.

            Он улыбается и обещает, но знает, что Костик, обессилев от оргазмов и ласк, потом никогда не настаивает на полноценной близости. Костик послушный ученик, он во всем полагается на Игоря.

 

            Узнала ли мама о том, кто Костик проигнорировал выпускной вечер? Может, и узнала, но ни о чем не спросила Костика. Она оставила ему достаточно свободы – встречаться с друзьями, общаться с девушками. Она ни разу не потребовала номера телефонов приятелей, к которым Костик уходит так надолго, ни разу никому не позвонила с расспросами. Она подчеркивает, что полностью доверяет Костику и ждет ответного доверия. Но Костик молчит.

            Павел Николаевич не стал огорчать Нату историями о замужних дамах, математичках и прочей чепухе, сгоряча придуманной Костиком. Он бережет покой жены. А Костик этот покой безжалостно подрывает: не прошел на экономику по баллам, даже на обучение по контракту не осталось ни одного шанса. Мама бросилась в университет – поднимать старые связи, искать возможные подходы и коды доступа.

            Костик сидит дома – за своей запертой дверью. Павел Николаевич давно закончил рисовать корейцев и сдал проект, а Костик свой никак не закончит – рисует и рисует Павла Николаевича в своих фантазиях: сражается с ним в поединках, а потом раздевает его и одевает, как куклу Барби, трогает его мускулатуру, ласкает живот, лижет член, целует его бедра, занимается с ним любовью. Павел Николаевич сидит в это время за компьютером и даже ухом не ведет. У Костика свой учебник по тхэквондо – все тайные, невероятные, бредовые, придуманные знания о фантастической любви сосредоточены в одном Костике. Он никому не может их передать, ни с кем не может ими поделиться. Эти знания каждый день пополняются новыми, им уже тесно внутри…

 

            Мама принесла новости – устроила Костика по контракту на специальность «География». Где экономика, а где география… Костик в географии тоже не очень силен, не только столиц государств не знает, а даже не знает, существуют ли эти государства на самом деле. Да и вообще страдает тем самым топографическим кретинизмом, который часто приписывают женщинам. Он только дорогу к Игорю хорошо запомнил.

– И кем я буду? Учителем географии?

– А ты хотел быть экономистом? – спрашивает мама с некоторой злостью.

            Она имеет право сердиться. Столько добра, тепла, понимания, доверия вложила в Костика, а получила замкнутого, настороженного худыша. Еще и заносчивого, упрямого, несговорчивого.  

– Там раньше интересно было учиться: походы, экспедиции, – говорит Павел Николаевич, пытаясь, как обычно, смягчить ситуацию. – Не знаю, правда, как теперь, куда экспедиции, может, в Карпаты…

– За овечьими какашками?

– Замолчи, Костик! – мама теряет терпение. – Обычное гуманитарное образование. Тебе не помешает. Девушек там много.

            Отчасти Костик и рад, что освободился от высшей математики, но принять такой выход не может – хмурится, уходит, хлопает дверью своей комнаты.

– Ничего, Ната, все правильно ты сделала, – говорит Павел Николаевич. – Ему потом понравится.

– Да не знаю я уже, что ему нравится, что не нравится. Маленький был как на ладони, а сейчас что у него в голове?

            Павел Николаевич, наверное, обнимает Наташу за плечи, потому что Костик слышит ее шумный вздох. За время, проведенное взаперти, он научился ловить малейшее колебание воздуха в квартире.

Слышит, как Павел Николаевич снова садится верстать футбольную газету. Все одно и то же… Впервые Костик думает о предстоящей учебе в университете с надеждой – хоть что-то переменится, не будет ненавистной алгебры, не будет осадного сидения над учебником. Но… разве не будет мыслей о Павле Николаевиче? Разве сможет Костик о нем не думать? Забыть? Выбросить из головы? Павел Николаевич для Костика как волна – накрыл с головой, не дает дышать, стискивает легкие, прессует мозг. За один его взгляд с туманной поволокой Костик готов отдать полжизни. Но Павел Николаевич чаще смотрит мимо – на маму, в экран компьютера, в собственную тарелку…

 

-5-

            Учеба в университете мало что изменила. Настроение Костика совсем упало. В группе оказались одни девчонки, его выбрали старостой, он взял самоотвод, на парах подсаживались поочередно, Костик отшучивался, потом стал злиться, и на него стали злиться. Недо-близость с Игорем изматывала, мечты о Павле Николаевиче терзали по ночам.

            Мама решила, что у него не ладится с девушками, пригласила в  гости племянницу какой-то подруги, Костик ушел к Игорю. Потом слышал, как мама снова просила Павла Николаевича принять меры, поговорить по душам и повлиять, Павел Николаевич пытался увильнуть от невыполнимой миссии, Наташа стала настаивать со слезами в голосе. Все усложнилось, обострилось и зависло. И Костик завис за запертой дверью.

            С Игорем он избегал обсуждать домашнюю ситуацию, упорно пытался свернуть голову своей влюбленности, но чувствовал, что скоро свернет самому себе.

            Павел Николаевич решил действовать по старой схеме – пересилил себя и постучал в запертую дверь для дружеского разговора. Костик собирался к Игорю, но впустил его, отступил, давая пройти, ждал молча. А когда взглянул в лицо Павлу Николаевичу, прочитал на нем ту же злость, что и у однокурсниц, и у матери – усталость от Костика, неловкость, досаду.

– Что с тобой происходит? – спросил Павел Николаевич как можно мягче. – В университете проблемы?

            Костик продолжал молча смотреть на него. И вдруг Павел Николаевич сделал непонятный жест, возможно, хотел примирительно потрепать его по плечу, но Костик отшатнулся и вжался спиной в книжный шкаф.

– Не трогайте меня, Павел Николаевич!

– А то что? Током ударишь? – попытался пошутить тот, но злость проступила еще резче.

– Ударю, – выдохнул Костик.

– Ударишь? Ты чего нервный такой? Может, помочь тебе женщину найти?

– Типа моей матери?

            Ударил, на самом деле, Павел Николаевич – совершенно неожиданно, прямо кулаком в нос, вовсе не по корейскому учебнику. Костик зажал рукой липкое, мокрое и сполз на пол. Павел Николаевич потер кулак, потом вышел и вернулся с мокрым полотенцем.

– Приложи.

            Бросил на пол, полотенце хлюпнулось рядом с Костиком.

– Приложи, – повторил Павел Николаевич.

– Уходите.

            Он не ушел, присел на корточки, отодрал руку Костика от разбитого носа, прижал к нему холодную тряпку, потом снова накрыл его рукой.

– Так и держи.

            Почувствовал твердую руку Павла Николаевича на своей, Костик неожиданно всхлипнул.

– Очень больно? – спросил тот.

– Очень больно, потому что очень люблю вас.

– Что? – Павел Николаевич не отнял руки и посмотрел прямо ему в глаза. – Кого? Меня?

– Вас.

– А… та дама твоя? Замужняя?

– Выдумал.

– Так и держи, – повторил Павел Николаевич и убрал свою руку. – Поэтому ты… это все? Чудишь?

            Костик всмотрелся в его лицо. Злость не сменилась на нем ни шоком, ни отвращением, которых ожидал Костик. Сменилась чем-то другим. Растерянностью. Но за растерянностью проступило еще что-то непонятное…

– Поэтому, – сказал Костик. – Знаю, что нельзя.

– Да, маму обижать нельзя, конечно.

            Павел Николаевич тоже сел на пол. Костик внимательно наблюдал за ним, пытаясь угадать за маской терпимости его настоящую реакцию, но по-прежнему в его чертах не было ни ужаса, ни гнева, ни гадливости. Что-то совсем другое. Что-то мелкое, суетливое стало проступать на его лице, словно Павла Николаевича куда-то вызвали, и ему нужно бежать срочно, сразу во все стороны, и что-то делать…

            Костик закрыл глаза.

– Но ведь можно так встречаться, чтобы не обижать маму, – сказал вдруг Павел Николаевич. – Можно отдыхать вместе поехать, в Крым, или даже в Турцию, или можно…

            Костику казалось, что в один миг их квартира, и они сами, и его чувство вдруг распалось на пазлы – нет больше никакой картины, есть мусор, какие-то обрывки, ерунда, пыль. И даже если он откроет глаза, уже не увидит прежнего Павла Николаевича – увидит пузатенького, плешивого, кривоногого старикашку с шамкающим беззубым ртом.

            Он резко поднялся на ноги.

– Вот я и понял, как вы мать любите! Только и ждете случая!

– Ты чего, Костик? – Павел Николаевич тоже вскочил. – Ты же сам сказал, что тебе плохо, больно. Конечно, я люблю твою маму. Но тебя я люблю совсем иначе – так, словно ты внутри меня сидишь днем и ночью…

– Это проверка была! И вы ее не прошли! Только шаг ко мне сделайте – я сразу матери расскажу, какие вы мне тут круизы предлагали!

– Кость…

            Павел Николаевич смешался, отступил.

– Только попробуйте маму огорчить!

            Костик швырнул в него полотенце и вышел.

 

            По пути к Игорю хотелось только одного – стереть сегодняшний день из памяти, вымарать эту картинку, когда Павел Николаевич так растерялся и засуетился.

– Мне бы выпить, – попросил у Игоря.

– И забыться?

– Да.

– Я знаю способ получше.

            И Костик тоже узнал этот способ, который имел очень мало общего с недо-близостью и полу-проникновением. Тело саднило, нежность граничила с пыткой, Костик просил боли, молил о ней, требовал. Но боль лишь дала огранку удовольствию, которого Костик не знал и не мог представить себе раньше. Он валялся у ног Игоря ошеломленный, одновременно униженный и возвышенный этим сексом – измятый, истерзанный, сочащийся кровью и соком, как спелое яблоко, упавшее точно в срок. До утра целовал горячие бедра Игоря, пытаясь сказать неловкое «спасибо».

            А утром впервые проснулся в чужой квартире и увидел мир совершенно другим. Мир был лишь декорацией его жизни. Декорация больше не довлела. Где-то за театральным занавесом шаркали шаги и слышались голоса, а на сцене был один Костик – он играл главную роль, он проживал свою единственную жизнь.

            Стало так легко, словно груз, давно приросший к плечам, свалился сам по себе. Костик почувствовал себя перышком, которое подхватил и понес свежий ветер.

            Увидев дома похоронное лицо Павла Николаевича, Костик вдруг расхохотался и обнял маму. Павел Николаевич побледнел до зеленого.

 

-6-

            Уже несколько дней мама не узнавала Костика. Боялась поверить, что из мрачного, насупленного худыша он вдруг стал веселым, игривым, красивым парнем – с копной черных волос и лукавыми карими глазами.

– Костик, все хорошо у тебя?

– Очень, мама, очень. Мне нравится учеба, нравится география, я тебе очень благодарен!

            Костик решил воспользоваться моментом.

– Правда, я еще попросить тебя хотел. Разреши мне снять квартиру и жить отдельно от вас. Я люблю и тебя, и Павла Николаевича, но мне хочется почувствовать себя самостоятельным, взрослым. Я буду встречаться с девушкой, не хочу стеснять вас…

– Но, Костик... – мама осеклась, а потом продолжила. – Наверное. Наверное, ты прав. Когда-то и я так уходила от родителей – у меня не было ни мужа, ни парня, просто хотелось быть свободной, а потом появился ты. И мы со всем справились. Ты вырос, стал таким красавцем…

            Костик улыбался.

– Я сама подыщу квартиру, Павел поможет тебе перевезти вещи. Попробуй. Поживи один. О деньгах не беспокойся.

– Я заработаю.

– Не думай об этом, учись. Пока у меня есть возможность, я буду помогать тебе. У моих родителей такой возможности не было.

            Мама смахнула слезинку, и разговор на этом закончился. От участия Павла Николаевича Костик отказался и переехал самостоятельно. Чаще стал встречаться с Игорем, потом познакомился с Геннадием Сергеевичем, потом еще с кем-то…

 

            Все это время жизнь казалась Костику очень легкой. В университете стало учиться проще простого, скованность ушла совершенно, на семинарах Костик мог часами выступать по самым различным вопросам, умно, доходчиво, хоть и несколько манерно, и когда преподавателям нужно было спасать провальные семинары, всегда вызывали Костика. Экзамены он сдавал без труда и дополнительного финансирования.

            И в остальном Костик чувствовал ту же легкость, словно его несло в распахнутые двери и окна. Мир открылся ему с самых неожиданных сторон – Костик пробовал вкусную еду, бывал в интересных местах, узнавал новых людей. Никакие муки совести по поводу собственной ориентации больше не касались Костика. Он общался в кругу, где геи не были в меньшинстве. И даже когда взрослые мужчины утром оставляли деньги на его тумбочке, Костик не думал, что он проститутка или продается, он понимал так, что все они хотят ему немного помочь – оплачивать учебу, квартиру, покупать модную одежду. Иногда Костик встречался с Игорем и проводил с ним ночи, испытывая себя в самых разных ролях, иногда Игорь приглашал еще какого-нибудь парня – обязательно симпатичного и веселого.

            Сначала Костик заходил домой по воскресеньям, потом – через воскресенье, потом перестал бывать вовсе. Иногда звонил, но говорили коротко.

 

            Костик уже учился на четвертом курсе, когда пришла мама. В рабочий день, посреди недели. К счастью, Костик был один, в квартире – чисто, проветрено. Но она не присматривалась и не принюхивалась, выглядела подавленной.

– Не обижает тебя Павел Николаевич? – пошутил Костик.

            Мама отвернулась.

– Не обижает, но и прежнего ничего нет. Он все больше молчит, о своем думает.

– Может, мне поговорить с ним, как раньше он со мной разговаривал?

            Она покачала головой.

– Нет. Я же знаю, в чем дело.

            Костик несколько смешался, вгляделся в нее.

– В чем же?

            Мама пригладила светлые волосы, потускневшие из-за седины. Давно не красилась. И лицо бледное, усталое.

– В чем, мама?

– Да не хочу об этом… Я чувствую себя неважно. И подумала, возможно, он нашел другую, молодую. Стала звонить с работы, проверять, дома ли он. Но он все время дома, никуда не выходит. А потом я заглянула в его компьютер, когда его не было, а там… Ну, как сказать… сайты такие, где знакомятся… где мужчины с мужчинами знакомятся.

– Гей-сайты?

– Да, такое. Может, он просто смотрит, читает там истории, ни с кем не знакомится, но… это все ко мне уже не имеет отношения – это его личное пространство, он его бережет, никого к нему не подпускает…

            Мама вытерла мокрый лоб.

– А у меня жар все время и тошнота. Наверное, климакс. У каждого своя беда, Костик.

– Что же делать, мама? Может, все-таки поговорить с ним?

– Да о чем говорить? У меня не хватает сейчас сил… думать об этом.

– А врачи что говорят?

            Она вдруг заулыбалась, как раньше, немного стеснительно – точно как тогда, когда  впервые пригласила в дом Павла Николаевича.

– Говорят, что я нервная возрастная дама.

            Она достала из сумочки деньги и положила на тумбочку.

– Не надо, – сказал Костик.

– А где ты берешь?

– Курсовые пишу третьекурсникам.

            Она все равно оставила.

– Никому ничего не пиши. Радуйся жизни. Еще успеешь… писать, работать, страдать, подозревать…

            Визит мамы ненадолго поколебал привычную легкость. Костик очень давно не видел Павла Николаевича и ему казалось, что начал забывать. Теперь же его стала подтачивать мысль, не он ли толкнул Павла Николаевича на скользкую тропу поиска, или тот и до признания Костика сомневался в своей ориентации.

            Костик замер в своем полете, едва не рухнув в прежние испепеляющие терзания. Но позвонил Игорь, позвал на встречу с каким-то Андреем, и потянулась новая светлая полоса, выбеливая зыбкие муки совести.

            «Все это время» Костик был уверен, что он красив, умен, чертовски привлекателен, что его любят и хотят все без исключения – мужчины, женщины, старики, дети, собаки, кошки, фонарные столбы, вагоны метро. И, возможно, так и было на самом деле, потому что уверенность сияла, лучилась, струилась из Костика – не любить его было невозможно.

            Учеба не напрягала, а каникулы радовали путешествиями – с любовниками Костик побывал и в Германии, и в Таиланде, познав географию в действии. Мир все еще казался ему прекрасным, ярким и многовариантным. 

            Он не знал и не интересовался, наладились ли отношения между мамой и Павлом Николаевичем – для него было достаточно и того, что они продолжают жить под одной крышей, а не объявляют о своем разводе.

 

            Костик учился на пятом курсе, осень уже впадала в зиму, Игорь отметил повышение по службе – до первого заместителя председателя правления банка, вечеринка «для своих» еще гудела, когда позвонил Павел Николаевич.

– Нам нужно увидеться, Костик, – сказал едва слышно.

            Даже не сказал, а попросил, словно глоток воды или кусок хлеба. Костик отпихнул чье-то тело, освободил ногу, перешагнул еще через кого-то…

– А что там у вас?

– Ты бы приехал, Костик.

– Ладно, приеду, ладно.

            Его окликнули, но Костик дернул плечами, стал искать свою одежду.

 

-7-

            «Все это время» Костик не знал о том, что мама болеет, что опухоль оказалась неоперабельной, что врачи выписали ее домой, что Павел Николаевич сидит у ее постели, кормит ее из ложечки, выносит утки и сам колет обезболивающие. Мама не хотела тревожить Костика, и Павел Николаевич тоже не стал.

            Костик вошел в родной – и чужой дом. С чужим, едким запахом лекарств, болезни, преждевременной старости, подступающей смерти.

– Вы хоть… ухаживаете или все по гей-сайтам шляетесь? – разозлился вдруг на Павла Николаевича.

            Тот взглянул на него спокойно.

– Не плачь. Ухаживаю. Не плачь.

            Костик только теперь заметил, что плачет, растер слезу по носу.

– Деньги у вас есть? – спросил деловито.

– Есть. Да незачем.

            Мама спала. Костик сел у постели, взял ее руку в свои. Желтое лицо выглядело совсем старым, сморщенным, щеки ввалились.

– Бабушка так умирала, – сказал Костик.

– Все так умирать будем, – кивнул Павел Николаевич, – с небольшими вариантами.

            Костик избегал смотреть ему в лицо, боясь увидеть то суетливое выражение предательства, которое отрезвило его когда-то. Но когда взглянул, лицо Павла Николаевича было спокойным, даже торжественным, словно каждодневная забота не сковывала, не тяготила его, а наоборот, возвышала над самой ситуацией, над этой квартирой, над безжалостным и несправедливым миром.

            Они вышли на кухню, Павел Николаевич открыл форточку и закурил.

– Вы разве курите? – удивился Костик.

– Курю. А ты чем занимаешься?

– Да всем по чуть-чуть.

– Ну, ясно.

– Ничего вам не ясно! Не ясно! – сорвался Костик. – Ничего вы не знаете обо мне!

            Павел Николаевич смотрел молча.

– Прости меня, – сказал вдруг. – За тот раз еще. Я не думал изменять Наташе, но такое нашло наваждение – чувствовал, что земля из-под ног уходит, кружит и может даже сбросить. Я старался потом, чтобы она ничего не заметила…

– Так сайты вычищать нужно было!

– Да… знаю, понял потом. Но я надеялся тебя где-то встретить, увидеть просто…

– Меня там нет, у меня свой круг, свои ребята.

– А, понятно, да…

            Снова Костика срывало на крик, на ругань – что ему понятно, что? Костик все лето фестивалил по круизам, а мать тут умирает, и Павел Николаевич горшки за ней выносит. Кто же тогда предатель? Кто же изменник? Кто мальчиш-плохиш? Кто урод в их благородном семействе? Где же чувство? Где любовь?

            И разве не любовь сейчас выпрашивает у врачей морфий, варит диетические супы, обмывает мокрыми тряпками желтое тело, курит в форточку и бережет Костика от лишних потрясений – даже от лишних знаний? Разве не любовь говорит – живи, Костик, радуйся, будь молодым и счастливым?

            Костик во все глаза смотрел на Павла Николаевича.

– А сбежать вам не хотелось?

            Тот не ответил

– Я теперь сам все буду… Сам ухаживать буду! – решил Костик. – Вы отдохните, отвлекитесь…

– Так ведь… все уже. Я попрощаться тебя позвал. Врачи сказали, на этой неделе…

– Неправильно! Нельзя так! Почему вы мне раньше не позвонили?

            Павел Николаевич продолжал курить.

 

            После похоронного марша грянула сессия – последняя перед госэкзаменами, Костик сдал ее и задумался. И гостям стал отказывать.

– Я не пойму, что происходит?

            Знакомый вопрос, только задает его теперь Игорь.

– А что такое?

– Ну, вот я и спрашиваю, – смеется Игорь. – Ты нормально жить хочешь или географию в школе преподавать? Так не возьмут тебя в школу, Костик, потому что ты пидор. И ты, Костик, как пидор можешь пагубно повлиять на новое поколение пидорят.

– Что? Зачем ты мне говоришь это? – теряется Костик.

– Затем, что это правда, которой тоже нужно тебя учить.

– Хватит и того, чему ты меня уже научил – наплевать на свою душу, втоптать ее в пыль, в грязь…

– В какую это грязь, Костик? В шмотки, в бабло, в крутые тачки, в дорогое пойло?

– Я боялся когда-то, что на убийцу могу нарваться. Потом радовался, что ты так добр ко мне, так понятно все объясняешь, так заботишься. А теперь снова жалею, что ты не убил меня еще тогда.

            Игорь смеется.

– Откуда в тебе прежняя дурь взялась? Я никогда не говорил тебе наплевать на душу. Я советовал отделить душу от бытовухи, как шампур от шашлыка, и оставить ее себе – свой остов, свой стержень. А жить тебе в бытовухе, Костик, и как-то приспосабливаться, барахтаться…

– И получать свои дозы счастья?

– И это тоже.

– Нет, я так больше не хочу. Наверно, передоз счастья.

            Игорь разводит руками.

– Значит, в школу собрался? Или куда с твоим говнитарным образованием?

– Сам разберусь.

– Ну-ну.

            Игорь не уходит. Он не зол на Костика, только удивлен. Садится в кресло, смотрит из окна. Вид за окном блеклый – еще нет настоящей весны, ветер срывает с земли клочья снега.

– Так что ребятам передать?

– Пусть в покое меня оставят! Все!

– Как хочешь, как хочешь, Костик. Я… подумаю, какую работу тебе подыскать, чтобы тихо…

– Сам разберусь! – упорствует Костик.

– Да не разберешься ты ни хрена. Не разберешься, – говорит Игорь задумчиво и беззлобно. – Я найду что-то, чтобы деньги платили хотя бы… Не волнуйся. Заканчивай спокойно свою учебу.

– Не сердишься? – не может поверить Костик.

– Быстро ты повзрослел, вот это жаль. Ведь некоторые вообще не взрослеют – до пятидесяти как минимум.

– А ты?

– А я, наверное, никогда ребенком и не был. Всегда знал, где глубоко, а где брод. Ха-ха. Ладно, оставим это. Пойду.

– Иди. Спасибо, Игорь. Целовать больше не буду.

– Не нужно. Другие поцелуют.

            Вскоре Игорь сообщил, что нашел Костику работу в отделе по связям с общественностью крупной фармацевтической корпорации и делать там особо ничего не нужно, кроме как с девчонками языком трепать. Костик даже огорчился, но, оказавшись на месте, понял, что работы невпроворот – и организация пресс-конференций, и выпуск корпоративной газеты, и подготовка релизов, и общение с журналистами. 

– Это именно то, что мне нужно и что подходит, – признался он Игорю. – И если быть совсем честным, ты всегда давал мне то, что мне было нужно и что подходило.

– Потому что я люблю тебя, – сказал Игорь. – Вот так люблю, как я это понимаю, как я умею…

 

-8-

            Получив диплом, Костик так и осел в pr-отделе. На работе было шумно, а в квартире стало тихо. И потом сделалось тоскливо.

            Почитал книги, посмотрел фильмы, посидел в Интернете – стал натыкаться на прежних знакомых.

            Потом позвонил домой. Даже странно, что домашний номер прежний – тот, по которому назначали свидания одноклассницы, по которому сам так редко звонил матери.

– Слушаю, – говорит Павел Николаевич.

– Да слушать-то особо нечего…

– Костик?

            Решили, что встретятся и поговорят. Костик медлил, переносил встречу, потом приехал как-то вечером. Оказалось, что разговор деловой. Павел Николаевич предложил ему вернуться в квартиру, в которой Костик был прописан, а сам пообещал снять какое-то жилье и переехать.

– Может, на мое место? Махнемся? – спросил Костик.

– Почему нет? Я согласен.

– Вы шутите, Павел Николаевич? Это ваш дом. Мама так хотела. А я нормально зарабатываю, выкручусь.

– Да не в заработке дело.

            Почти пять лет прошло со дня объяснения в любви. Много всего было за эти пять лет. И Павел Николаевич тоже изменился. Ему почти сорок, он стал меньше похож на бесшабашного парня, торчащего за компьютером, и больше – на сурового неудачника, махнувшего рукой на собственные проблемы. И глаза не прежние – не туманные, не чарующие, а просто тусклые, грустные глаза. Лоб разлинован морщинами. Волосы выглядят неряшливо из-за седины. На рукаве свитера прореха.

– Паша, – говорит вдруг Костик. – Ты почему для себя не живешь? Почему не стрижешься и одежду не покупаешь? Почему бреешься раз в неделю?

            Павел Николаевич трогает рукой щетину на подбородке.

– А кому это нужно? Я же дома работаю.

– Ну, вот я в гости пришел, а ты… даже чаем не угощаешь.

– Чаем?

– Есть ты вообще готовишь?

– Наташе готовил.

            Костик поднимается и проходит в свою комнату. Тот же стол, который он расцарапал шариковой ручкой в приступе злости, тот же шкаф, с теми же книгами. Вот тут Костик запирался на ключ, смотрел обрывки порно без звука и мечтал о Павле Николаевиче. И, кажется, столько было в этом чистоты – и в порно-роликах, и в онанизме, и в бредовых снах, и в нелепых фантазиях, словно в журчании ручья, который вдруг вынес в мутный бурлящий поток.

            Павел Николаевич тоже входит, останавливается в дверях.

– Ностальжи, – говорит Костик. – Мечтал тут о тебе.

            Павел Николаевич опускает голову.

– Я тоже мечтал. И потом, когда ты уже ушел…

– Встречался с кем-то?

– Нет. На сайтах тебя искал, но только тебя. С другими мне не хотелось. Я потом решил, что это не гейская любовь, а просто любовь к тебе.

– Ах, Паша. Да ведь я – представитель вида. Ничем не отличаюсь от остальных, – Костик улыбается скептически. 

– Отличаешься.

– Чем я отличаюсь? Фамилией? Именем? Лицом? Думаю, ты и сам видишь, как мать во мне отражается. А может, и отец-космонавт.

– А ты за что меня любил тогда? За то, что я от кого-то отличался? Или за то, что находился в поле зрения двадцать четыре часа в сутки?

– Не знаю. Не могу объяснить. Но и сейчас люблю, хотя ты не прежний и давно не в поле зрения.

            Павел Николаевич вскинул голову и взглянул на Костика. Взгляд его вмиг сделался смущенно-кокетливым, а бледные щеки порозовели. Костику даже показалось, что на его лицо вдруг упал солнечный луч, он посмотрел за окно, но снаружи по-прежнему висела хмурая весна.

– Так, может, вернешься сюда? – спросил Павел Николаевич.

– Это невозможно. Я не хочу снова – вот в это детство, со всей его замороченной чистотой, – Костик обвел глазами комнату.

– Так давай ремонт сделаем! Я деньги не трачу, мне ничего не нужно.

– Тогда сначала шмоток тебе купим!

            Павел Николаевич снова смутился.

– А соседи? Что скажут соседи?

– Про шмотки?

– Нет, про то, что мы вместе жить будем.  

– Покажем им паспорта: проживаем на данной жилплощади согласно прописке.

– Ты стал совсем взрослым, – сказал вдруг Павел Николаевич.

– Не хочешь меня таким?

– Не знаю. Я о сексе как-то не думал. Я хотел просто видеть тебя, не терять, не отпускать...

– Ну, у тебя есть время подумать – до ночи.

            Костик хотел пройти мимо, но становился.

– Нет, Паша, нет у тебя времени, – прижал его к стене и поцеловал в губы.

            Павел Николаевич закрыл глаза и даже дышать перестал.

– Колючий ты, Паша, – Костик отстранился, провел рукой по его щеке.

– Побриться? – дернулся Павел Николаевич.

– Не, не надо. Утром побреешься и сядешь рисовать своих корейцев.

– Каких корейцев?

– А помнишь, ты учебник по тхэквондо рисовал?

– А ты как помнишь? – рассмеялся Павел Николаевич. – У меня тогда голова кругом шла – все корейцы были на тебя похожи, совсем не корейцы. Еле сдал тот проект.

– Я потом искал твой учебник в продаже, но так и не нашел. Поэтому у меня другие приемы, – Костик стащил с Павла Николаевича свитер.

            «Не спеши. Погоди. Давай в спальню пойдем. Давай свет выключим. А вдруг соседи услышат, что кровать скрипит?» – шептал Павел Николаевич во сне Костика. Но это был сон, который наяву уже сбылся.

 

2013 г.