ПО ЭТУ СТОРОНУ

 

-1-

            Парень на другом краю барной стойки явно делал Илье какие-то знаки. Сначала Илья подумал, что этого не может быть, ведь тут не гей-бар, не клуб по интересам, а обычное кафе с пепси-колой и студентами по углам. Он присмотрелся. Парень повторил знак бровями. Но знак чего это был… Например, того, что Илья облился пивом, перепачкался пеной, еще и вертит головой во все стороны. Илья провел рукой по губам, потом подумал и вытер лоб. Парень заулыбался.

            Илья снова взглянул на его брови. Густые, темные, изогнутые ненавязчивым, полушутливым вопросом. Он поспешил отвернуться. Допил пиво, избегая смотреть по сторонам.

            И как он попал в это кафе? Как это получилось? Впервые за все эти месяцы вышел куда-то… Чтобы ловить чьи-то знаки, флиртовать, надеяться, «верить в лучшее», «искать свое счастье»? Ничего не может быть глупее и пошлее «веры в лучшее» и «поисков счастья», ничего не может…

– Привет! – парень с недопитой бутылкой все-таки сел рядом.

            Илья молча кивнул.

– Я Миша.

– Ясно, – сказал Илья.

            Парень смотрел по-прежнему вопросительно.

– Не познакомимся?

– Нет, – Илья покачал головой.

– Повторить, ребята? – вклинился бармен.

            «Олег», – прочитал Илья на его бейдже.

            Бармена зовут Олег. Кажется, они бывали тут раньше. И так же стремительно возникал перед ними бармен Олег и предлагал повторить или освежить. И в этот день, который Илья захотел прожить по-новому, он машинально выбрал привычный маршрут, привычное кафе, привычное пиво. Просто не помнил об этом, но, взглянув на бармена, вдруг вспомнил очень четко. Все это уже было, было много раз, только рядом сидел другой человек.

            Илья недоуменно обернулся к случайному собутыльнику.

– Мой гейдар сломался? – снова спросил тот, на этот раз конкретнее.

– Нет. Не сломался. Просто не… не получается.

– Давай попробуем заново. Меня зовут Миша.

– Илья.

– Уже лучше.

– Мне нужно идти, – Илья спрыгнул с табурета, положив несколько купюр на стойку.

            Парень вдруг вскочил и схватил его за локоть.

– Подожди пять секунд, я прямо скажу…

– Не нужно, прямее уже некуда…

– Ты сейчас уйдешь и всё. Всё, понимаешь? Я опять буду сидеть на каких-то сайтах, с кем-то встречаться, но не будет ничего живого, как сейчас. Я не буду чувствовать того, что чувствую, когда смотрю на тебя.

– Но я…

– Ты исчезнешь и всё. Дай мне еще минуту помечтать. Что можно вот так просто… Что бывают совпадения. Что мы можем встречаться. Что счастье возможно.

            Его подвижные брови сошлись на переносице, в глазах блеснули слезы. Илья подумал, что, возможно, он серьезный, хороший человек, который тоже хлебнул веры в лучшее и поиска, который тоже устал. Илья задержался, всмотрелся в него.

            Хотелось так всмотреться, чтобы забыть о себе, о том, что вчера, о том, что дома, о том, что каждый день.

– Хочешь, ко мне поедем? – спросил Илья.

– Прямо к тебе? – удивился Миша.

– Да, только водки возьмем еще… с собой.

– Зачем?

– Я… как бы…

– Ты алкоголик?

– Да, немного, – Илья улыбнулся простому объяснению.

            Миша попросил у бармена водки.

            В такси не разговаривали. Илья сидел рядом с шофером и смотрел на остывший город. Когда-то ему казалось, что город оживает после извержения вулкана и не может ожить – все вокруг остается мертвым под слоем пепла. Сейчас Илья не романтизирует свое несчастье, он знает, что одинок в нем, что для других – просто аномально холодное лето.

            В лифте Миша попытался взять его за руку, но Илья отпрянул.

– Интересно, после этого возможен секс? – спросил тот без особой надежды.

– Возможен, – заверил Илья.

            И он стал возможен сразу же, как только они вошли в квартиру. Илья успел отпить из бутылки, а Миша успел осмотреться, и Илья поцеловал его. Миша замер, словно принюхиваясь, потом прижался, стал снимать одежду с себя и с Ильи.

            Илья уступил ему без колебаний. Даже про резинку не спросил, но Миша надел. Илья увидел брошенный пакетик от знакомых презервативов, и сердце сжалось от стыда и сожаления. Густые брови, бармен Олег, мертвый город, еще водки…

– Ты не кончаешь? – спросил Миша, и Илья понял, что на какое-то время выпал, ни о чем не думал и ничего не чувствовал.

– Не знаю. Я иногда не знаю, жив я или нет…

– Ты много выпил, – сказал Миша и поцеловал его. – Можно до утра остаться? Мне рано на работу.

– Можно.

– Я в юридической фирме работаю. Семейный бизнес.

            Илья отвернулся к стене.

– Семейный бизнес с матерью и старшей сестрой, – продолжил Миша, потом помолчал, ожидая вопросов Ильи.

– Не спросишь, знают ли они обо мне? Что думают? Не хотят ли меня женить? – сам подсказал вопросы.

– Нет, мне не нужно этого знать.

– То есть на одну ночь?

            Илья сделал вид, что засыпает.

 

-2-

            Когда Илья проснулся утром, Миши уже не было. Не было ни следа от него – ни крошки, ни чаинки, ни использованного презерватива.

            «Ничего и не было, – подумал Илья. – А если и было, то эта ночь не может ничего изменить или исправить…»

            Есть ситуации, в которых уже ничего нельзя исправить. Возможно, ты не сделал, не сказал чего-то важного раньше, но сейчас от тебя уже ничего не зависит – делай, что хочешь, говори, кричи, бейся головой о стенку, все напрасно.

            Илья поднялся с постели и закурил, потом снова лег. Кажется, уснул. Но так уснул, что чувствовал сигаретный дым, жажду, ком сожалений в горле, холод в ступнях. Проснулся от того, что кто-то тронул его за плечо. Перед ним снова стоял Миша.

– Ты до сих пор спишь? – удивился он. – Разве тебе не нужно на работу?

– У меня отпуск. Вчера я это отмечал. А ты как вошел? Который час?

– Три часа. Я взял ключ утром, в прихожей.

– Это кража, – сказал Илья и потянулся за сигаретами.

– Я хотел вернуться и боялся, что ты меня не впустишь, – объяснил Миша прямо.

            И снова Илья всмотрелся в него. Зачем? Зачем он пришел? Зачем ему добиваться кого-то? Разве он не умеет знакомиться? Не может найти нормального парня? Даже постоянного партнера? Он же симпатичный. У него открытое лицо, честные серые глаза, притягательные губы. Он невысокого роста, но подвижный и… такой живой. Он полон жизни. Что ему в Илье?

– Ты не ел? – спросил Миша, еще раз напомнив Илье о жизни.

– Нет, я спал, – сказал Илья.

– Как же так? Нужно поесть. Я что-нибудь приготовлю.

– Зачем? Я так хорошо раздвигаю ноги?

            Мишу дернуло. Он остановился, обернулся к Илье.

– Мне кажется, между нами есть связь, которую ты нарочно портишь, ломаешь…

– Связь со вчерашнего дня? С первого взгляда? – уточнил Илья.

– Не веришь?

            Илья скривился.

– Ты выбрал не того человека.

– Почему?

            Илья молчал.

– Мы не можем встречаться? Я тебе не нравлюсь? Ты же сам пригласил меня вчера, все было хорошо…

            Илья протянул руку.

– Верни ключ, который ты украл.

– Скажи, почему. Ты же ничего не делаешь, лежишь, пьешь, не бреешься.

– У меня отпуск.

– Тогда я тоже возьму отпуск.

– Мне компания не нужна.

– Но о тебе некому заботиться.

            Илья почувствовал, что устал от разговора так, как не уставал уже давно. В последнее время он избегал общения с людьми, а проекты сдавал в электронном виде по интернету. Он снова лег и отвернулся к стене.

            Миша еще немного поговорил сам с собой, потом ушел на кухню и стал стучать там посудой.

            Раньше такого не было. Макс никогда не готовил, Илья сам старался что-то соорудить к его приезду, но он всегда отказывался, потому что спешил. У них не было совместных кухонных вечеров с борщом и пирожками. Они перекусывали роллами и постоянно смеялись над спешкой и конспирацией, этот смех еще таится по углам квартиры, скрипит там ночами. Воспоминания разъедает сигаретный дым. В состоянии полусна Илья плохо различает звуки и запахи. Иногда слышит то, чего нет, вдыхает запах того, кто уже не рядом, смеется в ответ на какие-то шутки из прошлого. Он не понимает, зачем Миша гремит чем-то на кухне, зачем открывает окна и впускает уличный шум. Кажется, что в квартиру врывается что-то холодное, суетное, опасное.

            Илья пытается сказать, что не хочет слышать этот звон, этот шум, не хочет есть, не хочет общаться. Вчера он напрасно пригласил его к себе. Мечтал забыться, но нельзя забыться от забытья. Нет тьмы темнее, нет страха страшнее, нет печали печальнее. Илья достиг предела.

            Хватило бы и двух слов. Тогда, в ту ночь, нужно было сказать всего лишь «не приезжай». Но Илья хотел его видеть. Было так радостно, предстоящая встреча так заводила. Всего лишь «не приезжай»…

            И вчера нужно было сказать всего лишь «не приходи». Ищи другого, знакомься, живи своей жизнью – не лезь в мое забытье, в мой сигаретный дым, в мои воспоминания, это мое. А теперь Миша тащит в постель тарелки с макаронами, а Илья стискивает зубы, глядя на эту суету.

– Все съедобно, – уверяет Миша. – Колбасу я внизу купил, в магазине.

– Давай лучше трахаться, – говорит Илья.

– Нет, не надо. Я понимаю, что ты в депрессии. Или что-то такое. И ты не можешь реагировать… на меня. И на секс тоже не можешь. Зачем тебе трахаться? Тебе поесть нужно, отдохнуть. Я останусь, просто побуду рядом. Только домой позвоню. Нужно маму предупредить. Я ничего не требую, Илья. Я просто хочу помочь.

– Отвали, – Илья снова отворачивается к стене.

            Миша сидит на постели с тарелками. Потом недолго стучит вилкой, оставляет еду и ложится с ним рядом. Обнимает за плечи.

– Ничего, – говорит, как маленькому. – Все пройдет.

 

-3-

            Илья представляет, что «все прошло», что он просыпается утром – в постели с человеком, который никуда не спешит, ничего не скрывает, заботится… Пожалуй, это даже лучше, чем было. Лучше, чем все его прошлое. Лучше всей его жизни.

            Илья закуривает и смотрит на Мишу. За окнами почти рассвело, но будильник еще не звенел. Миша спит на боку, согнув руку в локте и сунув под щеку.

            Илье кажется, что он проснулся в какой-то другой, чужой жизни, и эта жизнь прекрасна. Он долго разглядывает Мишу, словно не может поверить в сон наяву. Разглядывает, пока будильник не заливает комнату незнакомой мелодией.

            Миша тянется к телефону и отключает звонок, потом оборачивается к Илье.

– Я сейчас уже уйду, не волнуйся.

            Илья неопределенно пожимает плечами.

– Просто мне казалось, что все может получиться… у нас. Что Бог послал мне эту встречу.

– Только не нужно про Бога. Ваш Бог – это хаос.

– А твой?

– У меня нет Бога. Каждый день я просил его об одном. Всего одна просьба. Каждый день. Семь месяцев и двадцать четыре дня. Похоже, что ваш всесильный Бог не может ее услышать. Он глухой? Или его нет?

– Я не буду его оправдывать, – Миша начинает одеваться. – Я и без того тебя раздражаю.

– Прости, – быстро извиняется Илья. – Я просто забыл, как ведут себя нормальные люди. Я мало общаюсь. Ни с кем не знакомлюсь.

– Семь месяцев и двадцать четыре дня? – спрашивает Миша. – Ты с кем-то расстался? Тяжелый разрыв?

            Илья кивает.

– Да, я знаю, как бывает сложно… что-то начинать, – соглашается Миша. – Просто я не люблю свиданий на одну ночь. Одна ночь мне не нужна. Мне хочется доверять кому-то, всем делиться, помогать. Вот такой я дебил. Я и раньше… ошибался. Но все равно надеюсь. Хотя надеяться не на что, у тебя своих проблем выше крыши.

– Да, надеяться не на что.

            Миша выкладывает ключ на тумбочку.

– Прощай.

– Прощай.

            Он медлит, смотрит на ключ.

– Я так глупо себя вел, с этим ключом, с макаронами. Я вообще не такой, я так не делаю. Ужасно стыдно за все.

– Нет, все нормально. Просто я…

– Да-да, я понял, ты не можешь, – Миша отмахивается и идет к двери.

            Илья остается один. Разогревает макароны и ест прямо из сковороды. Когда в последний раз он готовил? Когда в последний раз заваривал себе чай?

            Можно проваливаться снова – в отпуск, в холодное лето, в небытие, в бессознательность. В сон, который всегда заканчивается одинаково: по одну сторону шоссе Максим, по другую – Илья, а между ними сплошной поток машин, они никак не могут встретиться, не могут даже докричаться друг до друга сквозь гул. Но Илья знает, что Макс ждет его на другой стороне. Он никуда не уйдет, он ждет. Илья бросается к подземному переходу, пытаясь подать Максу знак, что ждать осталось недолго, путь найден. Но этот путь темным тоннелем уводит его от шоссе, и Илья, с трудом пробравшись к выходу, попадает не на другую сторону, а назад – к городу, многоэтажкам, магазинам…

            Пробуждение ужасно. Илья просыпается с ощущением, что он не выбрался, что они не встретились, что Макс по-прежнему ждет его, а он просыпается здесь – в собственной постели, для очередного бессмысленного дня.

            Семь месяцев и двадцать пять дней отмечает Илья в настольном календаре. Этот календарь бесконечен. В нем один год может смениться другим тихо и незаметно. Так тихо декабрь перешел в январь, и ничего не произошло, только позвонила мама Максима Надежда Павловна и сказала, что все по-прежнему. Она думает, что Илья просто неравнодушный коллега. Отец Макса пожимает ему руку при встрече. А если бы они знали правду… нет, не просто не пожали бы руки, они обвинили бы его. И были бы правы, потому что Илья виноват.

            В ту ночь он мог просто сказать Максу «не приезжай». Но он хотел увидеться, хотел секса. Хотел, чтобы Макс втискивал его в стену, чтобы скручивал его яйца, чтобы заставлял «отлизать ему задницу, как последняя шлюха». И он хотел быть шлюхой, хотел угождать ему, таять под ним, стекать по нему слюной и спермой. Нет, родители Макса не поняли бы такого. Для них Илья – друг и бывший коллега-дизайнер. И девушка Макса Лена, которая уже лет пять числится в официальных невестах, верит в версию о друге и бывшем коллеге-дизайнере. Поэтому она не слишком печалится наедине с Ильей, смотрит задумчиво – не заменить ли одного жениха другим, ведь этот тоже красив, вежлив, хорошо образован и холост, хоть и не так богат.

            Но все это неправда. Неправда, которая длилась и длится. А правда в том, что они с Максом и до этого были по разные стороны шоссе, и между ними бесконечным потоком неслись и гудели машины, люди, мнения. Просто Илья до сих пор надеется, что они встретятся.

 

-4-

            Как только Илья стал забывать о своем «нечаянном» приключении с Мишей, Миша объявился снова. Просто позвонил в дверь и начал с порога:

– Я обещал не доставать тебя, помню, но знаешь, мне очень нужна дружеская помощь, и нет друзей, к которым я мог бы обратиться. Не могу же я показать бабушке бывших зэков в наколках с ног до головы…

            Илья засмеялся.

– У тебя и такие были?

– По-разному бывало, – сказал Миша.

– И ты хочешь показать бабушке меня? – спросил Илья.

– Ну, в общем, да.

– Как кого? Как гея?

– Нет, эта роль уже занята. Мною. Как друга.

– Как твоего парня?

– Да ей просто нужно на огороде помочь! Она в селе живет, в области. А мать и сестра таким не занимаются. Один же я не поеду. Чего я один поеду? Как будто у меня друзей нет.

– А их нет, – понял Илья.

– Да есть, полно, – сказал Миша. – Но таких нельзя бабушке показывать. А она все пристает, где твой мальчик, где твой мальчик…

– То есть все в курсе, что ты гей?

– Ну а как? Я гей с рождения. Я в пацанов в детском садике влюблялся, плакал, когда они по домам расходились. Я сестре сказал, что я гей еще в первом классе, когда мне Вадик Аванесов понравился. Они все переживают за меня. Уже двадцать шесть лет переживают.

            Миша прошел в квартиру, но сесть не решился.

– У тебя разве не так? – оглянулся на Илью.

– Не знаю. Нет. У меня нет родителей. От них только вот… стулья остались, бумажные книги, никаких вопросов.

– А раньше ты им не говорил?

– Мы не особо откровенничали, – сказал Илья. – Хорошо, я поеду.

– Правда? – обрадовался Миша. – Поедешь?

– Почему нет? А что делать надо?

– Траву рвать. Холодно, но трава растет, как бешеная.

– Хорошо.

– Умеешь? – засмеялся Миша.

– Не знаю. Я в городе все время жил. Но, наверное, смогу.

            Миша сел на стул у окна, расстегнул ветровку, под ней мелькнула черная футболка или рубашка…

– В квартире все-таки теплее, чем на улице, – сказал Миша. – Мы в офисе даже обогреватели включили, здание старое, сырое, на первом этаже вообще «шаурменную» открыли. Такой бизнес-центр, с душком.

– Специями пахнет.

– Да, специфический бизнес-центр.

            Миша взглянул на него и сказал вдруг:

– Я люблю тебя. Мне кажется, что бы ты ни сделал, каким бы ни оказался, я все равно буду тебя любить. Перемкнуло что-то, еще тогда, в кафе.

            Илья опустил голову.

– Что мне отвечать? «Спасибо»?

– Да, «спасибо», «очень приятно», «польщен» – что-то такое. Ты дома работаешь?

– Чаще да. Я дизайнер.

– А сейчас в отпуске?

– Да.

– Но все равно работаешь? – Миша кивнул в сторону компьютера и настольного календаря.

– Да, немного.

– Я пойду. – Миша резко поднялся. – Не хочу тебе навязываться.

– Конечно, – кивнул Илья. – Я те макароны съел, очень вкусно, спасибо.

– Это намек какой-то? – снова остановился Миша. – Поужинаем? Или ты не готов пока выходить?

– Будешь ждать? – спросил Илья.

– Наверное.

– Но я тоже жду.

– Ждешь? А, не меня. Я понял… Ну вот так, значит. Пока ты ждешь, считаешь дни, отмечаешь их в календаре, я тоже подожду. Погляжу, дождешься ли, поржу потом. Так что жди. У меня такие истории тоже были, я тоже ждал.

– Думаю, таких не было. Я не свободен.

– Женат? Дети? Беременная невеста?

– Нет.

– Ну и все. Больше я знать ничего не хочу. Жди, храни верность. Хотя не очень-то ты ее и хранишь.

– Это был единственный раз, с тобой.

– За семь месяцев и сколько-то там дней? – уточнил Миша.

– Да.

– О, теперь я польщен. Спасибо, очень приятно.

            Илья слушал их шутливую перебранку словно со стороны, сам не зная, как отреагирует в следующую секунду – засмеется или вздрогнет от отвращения. Но вдруг наедине с Мишей ему сделалось так легко, даже ссориться так легко, будто он вошел в родную стихию, пристал после шторма к тихой отмели и с удивлением нашел себя живым.

– Заедешь за мной, значит? – спросил о поездке за город.

– Нет. На западной автостанции встретимся, на машину я пока не заработал. Нормально? Не смущает?

– Отсутствие машины? Нет. Я не принцессочка.

– А кто? Принц? А то я как-то не спросил сразу.

– Это о чем? – усмехнулся Илья. – О сексе?

– Да, хотел о сексе, но уже передумал. Нам же секс не нужен, ты же ждешь…

            Дверь за Мишей закрылась, стало тихо и еще холоднее. Илья вернулся в постель, укрылся с головой. «Не принцессочка». «А кто?» Смешно это все. Илья хмыкнул под одеялом и потрогал член холодными пальцами.

 

-5-

            На автостанции давка. Несмотря на холод, в субботу все хотят за город – на дачи, на огороды, на озера и шашлыки. Молодежь с рюкзаками, женщины в платках – с кладбищенскими цветами, Миша с пустыми руками, в кепке, не узнать. Илья разглядывает его пристально – серые глаза, длинные ресницы. Он кажется хрупким, несмотря на серьезные брови.

– Очередь занять нужно, – говорит деловито.

            Илья не спрашивает, где именно живет бабушка. Он не знает пригорода. Студентом бывал где-то – на шашлыках, грибах и озерах, но ничего конкретного не запомнил. Пассажиры выходят на промежуточных остановках, а они все едут.

– А далеко бабушка живет, – говорит Илья.

– Она не оттуда. Купила там дом, когда сестре квартиру уступила. Там природа красивая.

– Озеро?

– Озеро. Солнышко вон выходит. Посмотришь…

            Илья смотрит только на его профиль. Что будет, если взять его за руку? Что скажут попутчики? Обзовут пидорами или нет?

– Что? – спрашивает Миша, поймав его взгляд.

– Думаю, открытость – до определенной черты. За порогом дома, среди посторонних не может быть открытости.

– А ты хочешь тут сексом заняться? – спрашивает Миша.

– Нет. Просто мой… парень говорил, что быть открытым невозможно, это только во вред.

– А, парень… Давно я о нем ничего не слышал, со вчерашнего дня. Мне кажется, это и мой парень тоже. Ну, наш парень прав, частично. Общество должно повзрослеть. Но и сам он должен повзрослеть и принять себя. И я уверен, что мы все доживем до лучших времен. И я, и ты, и он…

            Илья отворачивается. Прислоняется лбом к стеклу. Вдруг эта поездка, которая поначалу так радовала, начинает казаться обманом, притворством, очередной попыткой забыться от забытья. Миша видит, как меняется его настроение, как бледнеет его лицо, и берет его за руку.

– Мы просто едем рвать траву. Нужно помочь бабушке. Это ничего не значит.

            Илья не оборачивается к нему, и Миша забывает выпустить его руку. Кладет к себе на колени, греет в своих ладонях. За окном автобуса тянутся поля с чахлым подсолнечником. До конца поездки оба молчат. Но солнце поднимается выше и начинает припекать через стекло.

– Что у тебя в пакете? – спрашивает Миша, когда они выходят на конечной остановке. – Только сейчас заметил, что ты с пакетом.

– Конфеты. Коробка конфет твоей бабушке.

– А сменную одежду ты не взял?

– А нужно было?

– Ничего, бабушка даст тебе свой халат, – говорит Миша.

            Село кажется большим, с широкими улицами и одноэтажными крепкими, кирпичными домами. Около некоторых дворов ходят куры. Илья останавливается, рассматривает птиц.

– У твоей бабушки есть куры? – спрашивает Мишу.

– Ты шутишь? Вера и огородом не особо интересуется. Ее привлекла сама идея уединения и покоя.

            Веру Васильевну Миша зовет просто Верой. Подталкивает к ней Илью.

– Это мой друг Илья. Мой близкий друг.

            Бабушка совсем не такая, какой Илья ее представлял. Это худощавая женщина в джинсах и широкой толстовке, седые волосы коротко стрижены, на носу очки, в руках электронная книжка.

– А я все читаю, не слышала, как вы вошли, – смеется она.

– А что читаете? – спрашивает Илья.

– «Американские боги». Сериал недавно вышел. У меня тут спутниковое телевидение.

– О, вы тренды отслеживаете, – удивляется Илья.

            Она пожимает плечами.

– Чем же еще тут заниматься? Не сорняки же дергать? Нет, я дергаю, дергаю, но они сильнее и быстрее меня. Я вам завтрак приготовила. Наше традиционное семейное блюдо – макароны.

– Я знаю, – Илья улыбается.

– Готовить всем всегда было некогда…

            За завтраком она рассказывает, что и она, и покойный муж работали адвокатами, что у них в семье все юристы, и Миша идет по их стопам. Илья удивляется еще больше.

– А вы как-то скромно…

– Скромно живем? – она усмехается. – Странно представить, что адвокат не нажил к старости замка с башнями? Плохо обдирал подзащитных? Жалел их? Брезговал? Здесь тихо, Илья. Вы тут бывали? Тут была курортная зона в эпоху СССР, пансионаты, минеральная вода, озера. И я хожу на озеро, рисую его при разном освещении. Для счастья мне точно не нужен замок с башней.

– Да-да, – кивает Илья. – Это верно.

– Миша вам все покажет.

– Но сначала работа, – напоминает Миша.

            Почти весь участок зарос высокой травой. Миша отрывает длинный узкий лист и сует Илье под нос.

– Фу…

– Это чеснок. Дикий злой чеснок. Его копать придется. Я буду копать, а ты тянуть. Конечно, это грязная и вонючая работа. Я тебе свои штаны дам и майку, у меня тут сменка припрятана.

            Они возвращаются в дом, в комнату, отведенную Мише. Илье неловко переодеваться при нем, он мнет в руках брюки, ожидая, что Миша выйдет из комнаты.

– Нет, я буду смотреть. Может, я ради этого и ехал? – говорит Миша и выходит.

            Штаны узки и коротки. Наклониться в них невозможно. Илья садится на кровать, борясь с нахлынувшим ощущением бессмысленности, потом ложится, свернувшись калачиком. Уже не смешно. Просто глупо все. Все глупо.

 

-6-

            Миша приоткрывает дверь и заглядывает в комнату.

– Нет? Не к лицу? Ну я сам идиот, не сказал тебе про одежду. Тебе совсем плохо?

            Он садится рядом и трогает его за ногу.

– Илья, ты живой? Сейчас Вера войдет, а ты в трусах лежишь, работничек. Я знаю, что хреново, все хреново. Но нужно что-то делать…

– Да, – говорит Илья. – Да, я сейчас настроюсь. Я штаны свои оставлю, а майку возьму. Майка годится. Иногда простые вещи не получаются, выбивают.

            Он одевается и выходит. Копают молча. От рук, и, кажется, от лица, от дыхания разит чесноком, но его не становится меньше.

– Лучше бы конопля тут росла, – говорит Илья.

– Да. Согласен. Полезная промышленная культура, – кивает Миша.

            Солнце печет неожиданно яростно, Миша вытирает пот со лба.

– Хватит, а то мы как два трактора. Пойдем на озеро?

– Нет, я втянулся, – говорит Илья. – Копай.

            Возятся на огороде до самой темноты.

– Маршрутки отсюда ходят до восьми вечера, – запоздало предупреждает Вера. – Оставайтесь, а завтра природу посмотрите. Кровать тут, правда, одна, Мишина, но вас же это не смущает.

            Вера улыбается им, но Миша теряется.

– Илья, ты как? Останемся или на электричку пойдем? Можно электричкой уехать, до станции километра два.

– Останемся, ничего, завтра как раз докопаем, – соглашается Илья. – Только запах…

– Вещи в стиралку давайте, – говорит Вера. – Тут все есть, душ, горячая вода. Все удобства, не ссы… не волнуйтесь.

– Ах, Вера, – Миша обнимает ее и целует в щеку. – Спасибо тебе за то, что ты такая.

– И за то, что подкидываю вам забот, – добавляет она.

---

            В постели лежат, не касаясь друг друга.

– Тебе плохо? – спрашивает Миша. – Это панические атаки или что?

– Нет. Нет, ничего такого, – уверяет Илья. – Просто кажется, что я еще дальше от него, еще больше предаю.

– Но ты ничего не делаешь.

            Они смотрят в глаза друг другу, а видят только темноту.

– Как тихо. В городе так не бывает, – говорит Илья.

– Я собак слышу… далеко где-то. Ты слышишь?

– Нет.

– Пыхнуть хочешь?

– В смысле?

– Ну ты говорил про коноплю. У Веры всегда есть. В тумбочке. Хочешь?

– Нет. Боюсь, что накроет, плакать буду, так в последний раз было. Чуть из окна не полез. А потом проспался – жалел, что не полез.

– Во блин. А от водки как?

– А от водки просто отупение, туман такой, как будто проваливаюсь.

– Водки нет. Что тогда? Отсосать тебе? Или это тоже измена?

– Я не люблю.

– Не любишь, когда сосут?

– Нет.

– А че так?

– У меня был когда-то один мудак, повторял все время – видишь, что я для тебя делаю, я на коленях перед тобой стою, я сосу тебе, и так меня это бесило, на всю жизнь отвращение осталось.

– Да ему просто нравилось сосать, сто пудов.

– Да ясно.

– А что тебе нравится? Я тогда так хотел, что не успел спросить, – вспоминает Миша.

– А сейчас не хочешь, раз спрашиваешь?

– Сейчас нет.

            Илья нащупывает рукой его мягкий член, но Миша отталкивает его руку.

– Не надо. Я не стану тебе угрызений совести добавлять.

            Илья отворачивается, прижимается к нему спиной, чувствует, что Миша уже не так равнодушен.

– А резинка у Веры нигде не спрятана?

– Спрятана. Но я не хочу.

            Илья знает, что хочет, просто упрямится или собирается его наказать. Илья трется о его член.

– Давай же.

– Не хочу. Ты чесноком воняешь.

– Я в душе был.

– Все равно ты депрессивная вонючка.

            Илья сковывает его руки, ложится сверху.

– Тогда я сам тебя трахну.

– Ну попробуй.

– Ну и попробую, – он грубо ощупывает Мишу, тот стонет.

– В тумбочке возьми... –  пытается сказать сквозь стон, – в верхнем ящике.

            Илья находит резинку и возвращается в постель. Миша зажимает себе рот ладонью.

– Не хочу Веру разбудить.

– Тогда так, – Илья приникает губами к его рту.

            Кажется, что Миша стонет внутри него – в его голове, в его сердце, и этот стон вытесняет все остальное – боль, страх, ожидание, угрызения совести.

 

-7-

            На обратном пути Миша зависал в телефоне – переписывался с мамой, рассказывал о победе над сорняками. От рук и даже от телефонов несло злым чесноком.

            Вдруг позвонила Надежда Павловна и спросила, где Илья и почему не заходит. Сначала Илья подумал, что случилось что-то страшное, потом, что она не имеет права спрашивать. Но Надежда Павловна добавила, что просто давно его не видела, и Илья сразу же раскаялся.

            Миша собирался зайти к нему в гости, но Илья отказался.

– Мне сейчас в больницу нужно, – сказал, глядя вдаль из окна автобуса.

– Зачем? Аллергия на чеснок началась? – пошутил Миша.

– Нет. Там… мой парень.

– Твой парень в больнице? – Миша от удивления спрятал телефон.

– Да.

– И давно?

– Восемь месяцев и…

– Этот календарь, – понял Миша. – И что с ним?

– Он в коме. Автомобильная авария. Повреждение головного мозга, и легкие отказали, во второй раз после реанимации. Он… позвонил мне после корпоратива, сказал, что хочет меня видеть, но сильно пьян. А я сказал – приезжай скорее, потому что когда он пьяный, он дольше трахается. И я не подумал, что он сядет за руль. И уснет за рулем, и врежется в ограду моста, и собьет ее, и упадет в реку, и будет лежать… так долго. Я не остановил его. И я не смог бы обеспечить ни одного дня на аппаратах – все оплачивает его отец. А я – просто бывший коллега, который приходит его навещать и плачет, когда никто не видит. Я не могу даже за руку его взять при родственниках, там его невеста Лена, его мать-наседка, его отец – замминистра энергетики, дядюшки, тетушки. Все сидят у его постели, но ничего не происходит, нет даже надежды. И я каждый день просил Бога, которого не существует, подарить мне надежду, хотя бы знак, хотя бы смску, как все будет. Но нет ничего, кроме моей вины, о которой никто не знает. Только я. И ты теперь.

– Ну, – протянул Миша. – Он взрослый человек, вполне мог вести себя разумно – не садиться пьяным за руль, не скрывать своих отношений, если они были важны для него…

– Ты думаешь, я это хочу услышать? Хочу, чтобы ты меня оправдал, а его обругал? – сорвался Илья. – Я просто жду, что у меня еще будет шанс поговорить с ним.

            Миша отвернулся.

– Ну прости, что не догадался, как все серьезно, – сказал в сторону. – Я думал, ты ждешь того, кто тебя бросил.

– Я жду того, кого я убил, – сказал Илья.

– А есть вероятность выздоровления? – спросил Миша еще тише.

– В конце каждого месяца родственники проводят совещание с докторами, на котором обсуждают отключение от аппаратов, но не могут решиться. Вот такая вероятность.

            Миша кивнул. Автобус приближался к городу, но вдруг и дорога, и деревья за окном, и недавний уик-энд побледнели и растаяли, словно этот разговор разъел все между ними. Миша снова достал телефон и стал читать новости. Илья закрыл глаза, чтобы не видеть красного июньского заката. Они сидели как посторонние, не касаясь друг друга даже локтями, а выйдя из автобуса, разошлись в разные стороны.

            Дома Илья снова принял душ, оттирая въедливый чесночный запах, переоделся и поехал в больницу. Но Надежда Павловна не сказала ничего нового, только то, что был разговор с врачами, но они ничем не обнадежили.

---

            Слишком долго находится Максим между жизнью и смертью. Даже родные не могут каждый день надеяться с одинаковой силой. И боль тоже меняется, из острой и злой она становится давящей, постоянной, привычной. С такой болью можно жить и без надежды, успокоившись тем, что формально Макс жив и получает надлежащий уход.

            Но Илья так не может. Каждый день он казнит себя заново и не находит ни одного слова в оправдание. Он засыпает с болью и просыпается от боли. Мысль о том, что ничего нельзя исправить, мучит каждую секунду. Забыться от этого невозможно.

            Кажется, что в прошлом между ними все было идеально. Даже если не было, память уже отбелила эту картину, стерла из нее невесту Лену и конспирацию, добавила любви и понимания, сделала прошлое недостижимо прекрасным. Разве можно сравнить с этой картиной выходные за городом? Дорогу в автобусе? Секс с Мишей?

            Пожалуй, секс… Илья проклинает себя за то, что хотел его. Как он мог думать о сексе, когда Макс умирает? Думать о сексе, чтобы не думать о своей вине? Думать о Мише, чтобы не думать о Максе? Конечно, Миша хороший, добрый, отзывчивый. Миша красивый, и к нему тянет. Миша податливый, мягкий, Миша не спорит. Миша как кислородная подушка – не надышишься. Миша не упрекает, не давит. Миша шутит смешно, а говорит по делу. Миша вообще редкий подарок. Просто Илья не просил о подарке. Он просил о том, чтобы Макс очнулся, чтобы восстановился, выздоровел, чтобы стал прежним, чтобы они снова были вместе, пусть и втайне от всех, но вместе – в одной квартире, в одной постели. До утра, до звонка телефона, но вместе.

            Сквозь боль почему-то вспоминается секс с Мишей во всех деталях – по слову, по вздоху. Илья отмахивается от этих мыслей, но они кружат над ним. И тогда он звонит Мише, больше ни в чем не сомневаясь.

– Прости меня. Я не подумал, как ты воспримешь. Я должен был раньше тебе рассказать, чтобы между нами все было честно. Но я вообще о тебе не думал. А сейчас думаю. Я плохой человек, Миша. Но я хочу тебя. Приезжай, пожалуйста. Если сможешь простить меня, приезжай.

 

-8-

            Все восемь месяцев, отмеченных по дню в календаре, все восемь месяцев сплошных сожалений Илья боялся, что придет момент, когда эти дни оборвутся.

            Как это будет? Позвонит ли Надежда Павловна? Сообщит ли наблюдающий врач, которому Илья сто раз подсовывал свой номер телефона? Или Илья узнает обо всем позже? Он не спал ночами, представляя все варианты.

            А потом… как-то перестал представлять, и Миша перестал задавать неудобные вопросы, и восемь месяцев перетекли в девять с половиной. Они спали вместе, готовили, ходили в кино, ездили к Вере. Лето стало летом, явь явью, сон сном. Больше ничего не путалось. Они берегли это состояние – не напоминали друг другу, что где-то лежит Макс, ни жив, ни мертв, и нет для него ни лета, ни яви, ни сна. А потом позвонила Лена и напомнила.

– В субботу отключат вроде. Ты знал? Врачи сказали, что нет смысла ждать дальше. Все придут попрощаться.

– Да. И я приду.

            Но, кажется, Илья попрощался с ним раньше. Не в тот день, когда встретил Мишу, не в тот день, когда поехал с ним за город, а в тот, когда проснулся с мыслью не о Максе и своей вине, а о Мише.

            И вот итог – пришло время настоящего прощания. Илья плачет, и Миша кладет руку ему на плечо.

– Я знаю.

– Нужно пойти в больницу. Это все, конец. Он уже никогда меня не простит.

            Миша только кивает. Да, уже никогда не простит, не обнимет, не приедет вечером после корпоратива, не расскажет о невесте Лене. Возможно, Мише не кажется, что утрачено что-то ценное, но он помалкивает.

            Илье снова снится тот же сон – Макс ждет его на другой стороне шоссе. Илья ищет переход и никак не может найти. Машины между ними несутся непрерывно, но Илья видит Макса вдали очень четко – его небритый подбородок, широкие плечи, карие глаза. Макс высокий, стройный. Илья и во сне любуется им, и во сне ревнует. Хочет бежать к нему, мечется между подземными переходами, но под ногами Ильи они становятся земляными ямами, которые никуда не ведут. И вдруг Макс подает ему знак рукой: «Стой там. Я сам сейчас перейду», и затем указывает на дальний светофор – там перекресток с пешеходным переходом. Илье остается только дождаться. Он просыпается от рыданий: настолько близко был Макс, настолько реален, настолько жив…

            Миша прижимает его голову к своей груди.

– Ничего, мы это переживем. Все пройдет. Ты ни в чем не виноват, Илья, ни в чем. Просто нужно пережить.

---

            В субботу в палате Макса Илья встречает всех его родственников: мать, отца, тетушек, дядюшек, и невесту Лену. «Все это правильно, это правильно, – повторяет себе Илья. – Замминистра теряет единственного сына, надежду семьи. Все эти люди, истратившие столько денег, не смогли помочь ему и должны видеть страшный результат воочию – неподвижное тело, погасший монитор аппарата “сердце-легкие”». Илья не может не плакать. Нельзя бывшему коллеге так убиваться. Он выходит из палаты и снова входит. Вот-вот все должно закончиться.

            Наконец, врач, который столько раз качал головой в ответ на вопросы родных,  отключает аппарат жизнеобеспечения и вынимает интубационную трубку. Ярко сияет люминесцентная лампа под потолком, линия на мониторе становится горизонтальной… тянется… тянется. Мать Макса рыдает, Илья задыхается от слез, Лена чешет мизинцем правую бровь, тетушки и дядюшки начинают выходить из палаты…

            И вдруг линия снова оживает.

            Макс сжимает пальцы левой руки в кулак. Илья это видит. Все это видят. «Чудо» и «Бог», – вот что звучит со всех сторон и налетает на Илью. Врачи расталкивают посетителей. Всех просят удалиться.

            Толпа гудит в коридоре: «Чудо», «Бог», «Жив». Медсестры призывают беречь покой других пациентов. Наконец, выходит наблюдающий врач – сообщает, что легкие работают нормально, пациент дышит самостоятельно, аппарат искусственной вентиляции легких отключен, в ближайшее время будут проведены иммунограммы и назначены мероприятия по восстановлению, а пока Максим пришел в сознание, видит, слышит, может говорить, назвал себя и спросил, где Илья. Есть ли среди присутствующих Илья?

            Некоторые смотрят на бывшего коллегу.

– Я его мать, – напоминает Надежда Павловна.

            Врач берет Илью за локоть и проводит в палату.

– Никаких волнений. Я буду рядом.

            Макс лежит в той же позе, но глаза его открыты. Илья садится на стул рядом с ним и берет его за руку.

– Ты очнулся…

– Привет, – говорит Макс. – Наверное, очнулся.

– Ты что-то помнишь? – спрашивает Илья.

– Сейчас весна?

– Лето.

– А тогда был декабрь, день рождения праздновали второго числа, – говорит Макс, – и я к тебе ехал. Я все помню.

– А то, что я говорил тут, в палате?

– Нет, это все нечетко, как сквозь шум… как машины на дороге.

            Врач продолжает наблюдать за Максом, словно до сих пор не может поверить.

– Там мама, папа в коридоре, – говорит Илья. – Лена. Тетушки. Мы все боялись, что ты совсем умрешь…

            Врач делает Илье страшные глаза. Но Макс улыбается.

– Как так? Я же тебя люблю. Я не могу тебя бросить. Теперь все будет иначе.

            Доктор тоже улыбается, глядя на Макса.

– И я тебя люблю, – говорит Илья.

 

-9-

            Миша ждет дома у двери, обнимает порывисто.

– Ну все, все кончилось. Мы справимся.

            Илья смотрит на него не мигая. Молча проходит в квартиру.

– Очень больно, я знаю, я все знаю, – говорит Миша.

– Он жив, – произносит Илья.

– Не отключили? Не решились? – спрашивает Миша.

– Он очнулся.

– Как это?

– Отключили. И он умер. А потом легкие начали работать, и он очнулся. И мозговые функции в норме, он все помнит, всех узнает.

– Так не бывает, – говорит Миша. – Врачи должны были предвидеть.

– Они все перепробовали, все стимуляторы, – оправдывает врачей Илья. – Никто не знал, что это возможно.

– Значит, Бог услышал тебя. Тот, которого нет. Ты же этого хотел? – бросает Миша и отворачивается.

– Да. Но раньше.

– А теперь уже не хочешь? Я не желал ему смерти, не подумай. Его как бы не было. Но теперь… я без тебя не представляю своей жизни. Мы же не расстанемся? Не сейчас? Не так скоро? Его же не выписывают? Ты будешь просто навещать его? – засыпает Миша нервными вопросами.

– Наверное. Еще курс реабилитации, – вспоминает Илья слова врачей.

– Значит, все как и раньше, – решает Миша. – Давай ужинать.

            Нет-нет, не ужинать. Это нужно обдумать, как-то обсудить, понять, что неправильно, где сломалось.

            Он так хотел выздоровления Макса. Разве выздоровление может быть не вовремя? Разве его смерть было бы легче принять, чем его выздоровление? Разве он несчастен теперь? Разве не рад за него? Конечно, счастлив и рад. Просто растерян. Просто Миша сидит рядом, так близко. Миша совсем другой человек, к Мише совсем другое чувство, и это чувство тоже не хочется терять. Илья тянет его руку и прижимает к губам.

– Не сердись на меня. Я не знал, как все будет.

– Да, я понимаю. Просто мне жаль, что все напрасно. Что у нас все так хорошо, и все напрасно. Что я так тебя люблю, и все напрасно.

– Но я тоже тебя люблю, – говорит Илья.

            Миша так хмурит брови, словно не верит.

---

            Конечно, Макса не выписали ни на следующий день, ни через неделю. Тянулись тесты и иммунограммы, толпились посетители в коридорах медцентра. Там же Илья столкнулся с Леной.

– А, привет, жених, – поздоровалась Лена не очень дружелюбно.

– В смысле? – попятился Илья.

– Да вот так. Другие выходят из комы и японский язык знают, или прошлую жизнь вспоминают, а этот понял, что он гей. Такой вот у нас случай. Значит, ты все это время с ним встречался? – уточнила Лена.

– Какое время?

– Ну не в больнице же… Хотя и в больнице, сидел тут, шептал ему что-то. А я все думала, почему он жениться не хочет и даже трахаться со мной не хочет, все спешит куда-то. Отец уговаривал его, Лена, мол, хорошая девушка. Но теперь и отец знает, он же всем объявил.

– Объявил?

– Да. Теперь все про тебя в курсе. Что у вас любовь и отношения, что только ради тебя он воскрес или что там с ним случилось.

– И что родители?

            Лена отмахнулась. Этот разговор уже не интересовал ее, как не интересовали ни Илья, ни Макс, ни больничные будни.

– Я пять лет с ним потеряла,  – сказала Лена. – Могла бы уже ребенка родить. Но от кого? Сыну бы уже пять лет было. Или даже раньше. От Вадима, например. Тогда уже семь было бы. Но тот все за сестру держался: Эльвира то, Эльвира се, Эльвира не одобряет, Эльвира хочет шубу.

– Лена…

– Вам легче. Вы, мужики, об этом не думаете. А я все ждала, что наладится у нас, что рожу…

            Она снова махнула рукой.

– Он так ожил, что я как будто умерла, – сказала на прощанье. – Кого теперь искать, где? Мне тридцать четыре уже.

            Илья присел в кресло в коридоре, хотелось закурить, разбавить горечь дымом, но из палаты Макса показался его отец, увидел Илью, подбежал к нему. Илья поднялся навстречу, не зная, чего ожидать. Николай Федорович обнял его и похлопал по спине.

– Ребята, ребята! – лепетал он. – Ребята, боялись меня, не признавались. Илюша, ты все это время был с нами, не бросил моего сына, не сбежал. Илюша! Как вы могли думать, что я не приму или что-то такое? Вы же дети, мои дети! Главное, что Максим жив. Это самое главное. Он считает, что ты его спас, ты сидел с ним, ты говорил с ним. Он тебя так любит! Нечего бояться, Илюша! Никто не сунется! Я вам все устрою – дом, квартиру, тут или в Испании, если что. Но лучше тут, конечно. Чтобы мы в гости… И мама не против, никто не против. Главное, что Максимушка жив. Я думал, у меня сердце разорвется. Когда он разбился, у меня инфаркт случился, а я на ногах, не знал даже, нужно было ехать к нему. Потом в палате уже свалился. Да ты помнишь. Ты же все это время с нами…

            Николай Федорович снова обнял Илью и заплакал.

– Вы столько пережили! Пусть кто-то только попробует сказать «пидоры», лично каждого выебу, – сказал сквозь слезы.

 

-10-

– Это красивая история, – рассказывает Илья Мише. – Не из-за меня он разбился, а ради меня воскрес. В это всем хочется верить. Хочется радоваться за нас. Все тетушки меня обнимают, дарят зефиры и лукумы.

– А это зачем? – спрашивает Миша хмуро.

– Не знаю. В знак чего-то. Я никогда не понимал знаков.

            Они сидят по разным краям дивана. Меньше стало секса, больше разговоров, как бы несерьезных. Но очень серьезных, непростых для обоих.

– А сам он как?

– Нормально. Встает, ходит. Пьет какие-то витамины, что-то для печени. Выглядит почти так же, только похудел немного.

– Красивая история, – соглашается Миша. – И это не совсем неправда.

            Илья пожимает плечами. Ему хочется поблагодарить Мишу за то, что он все еще рядом, все еще поддерживает и выслушивает, но не хочется подбирать слова для неясного чувства. Это и благодарность, и сожаление, и стыд перед Мишей. Если Илья выразит все это, он еще выше поднимет Макса на пьедестал и заставит Мишу поклоняться этому идолу. А Миша не обязан. Миша не приложение к кому-то. Миша самоценен.

– Его сейчас нельзя нервировать, – говорит Илья.

– Это ты к чему?

– Я сейчас не могу рассказать ему о нас.

– А ты собираешься? Откажешься от него? От совместного гнездышка? От Испании? От своей мечты?

– Этой мечты уже нет.

– Но ведь он изменился, открылся, вы вместе. Все сбылось. Ты же этого хотел, – напоминает Миша.

– Прекрати, – Илья закрывает глаза. – Я не могу тебе объяснить.

            У Ильи нет ответов. В постели Миша обнимает его и молчит. Илья чувствует его жар, но тоже ничего не делает, ищет подходящие объяснения для себя и для него.

– Ты с ним еще не трахался? – спрашивает Миша.

– Нет.

– А будешь?

– Не знаю.

– Не говори мне, я не хочу слышать.

– Но ты сам спросил.

– Я спросил, а ты не говори. Думаешь, у меня вообще нет гордости, если я позволяю так с собой обращаться? Все наши разговоры про Макса. Все вокруг про Макса. Хорошо, хоть нет его фотографий на стенах.

– Но…

– Ничего не говори, – запрещает Миша и целует его в губы. – Я сыт по горло твоей красивой историей.

---

            Макса выписывают. Все рады. На семейном совете решено, что пока он останется дома с родителями, а как только совсем окрепнет, они отпустят его в самостоятельную жизнь с любимым человеком. Илья тоже рад такой ситуации. Макс как бы и свободен, и под надзором.

            Илья может приходить в любое время, но ссылается на занятость.

– Каждую секунду ко мне заглядывают, когда я просто за компом сижу, – жалуется Макс на родителей. – Боятся, что исчезну, что ли. Или перестану дышать.

            Он встает из-за компьютера и подходит к Илье. Илья невольно пятится, пока не вжимается спиной в стену.

– Мне кажется, я все время об этом думал, даже в бессознанке. Как рассказать все, как не врать отцу, как не мучить Лену... А с тобой что?

– Что? – переспрашивает Илья.

– Ты какой-то не такой. Мне кажется, это ты ударился головой, лежал в коме, а теперь очнулся, но не узнаешь меня, и ничего не помнишь, что было…

            Макс проводит пальцами по его щеке, Илья закрывает глаза.

– Возможно, ты прав.

            В комнату заглядывает Надежда Павловна, и Макс отступает от него.

– Чайку? Кофейку? Пойдемте на кухню. Ниночка торт испекла.

– Ниночка каждый день торты печет, – говорит Макс о поварихе.

– Потому что у нас каждый день праздник, – сияет Надежда Павловна.

– Я очень люблю тортики, – говорит Илья.

– Да неужели?

            Но Илья уже идет на кухню за Надеждой Павловной. Пьют чай все вместе – Максим, его мама, Илья и Ниночка. Илья отмечает про себя, что Ниночка старше Макса и интересуется исключительно готовкой. Потом ловит себя на том, что оценивает, не представляет ли Ниночка опасности, как раньше оценивал Лену и всех женщин, возникающих рядом с Максом. Максим смотрит за столом только на него, даже Надежда Павловна это замечает.

– Ладно, мальчики, отпустим вас, у вас свои дела…

– Да мне работать надо, – отказывается Илья от возможных «дел».

            Макс провожает его до двери, целует. Илья обхватывает его затылок, потом отпускает резко, будто отталкивает.

– Да я крепкий, не развалюсь, – говорит Макс. – Чего ты боишься?

– Так, на всякий случай, – Илья выдавливает улыбку.

– Мне все можно, – заверяет Максим.

– Даже тортики?

– С каких пор ты столько работаешь? Днем и ночью?

– Заказов нагреб… заказов, – говорит Илья и никак не может выговорить, – нагреб, много.

            И сердце стучит, как раньше, но от другого – от скомканного желания, от вранья. Когда Макс так близко, остальное кажется неважным, словно тает.

 

-11-

            А если рядом с Максом остальное кажется неважным, может, остального и нет? Может, нет никакой измены, никакого Миши?

            Просто он ночует у Ильи, готовит завтраки, моет голову его шампунем, стирает в его машинке свои вещи и сушит на лоджии. Он почти живет у него, передает ему телефонные приветы от мамы, сестры и Веры, что-то планирует. И когда Илья смотрит на Мишу, он видит счастье воочию – понятное, доступное, родное. А когда смотрит на Макса, видит совсем другое счастье – сложное, странное, далекое, которое притворяется близким и доступным.

            Илья не привык изменять. Он чувствует вину перед обоими. То, что Миша знает о Максе, не делает его сообщником. То, что Макс не знает о Мише, не делает его неуязвимым. Илья просто ждет подходящего момента, чтобы рассказать и сбросить с себя этот груз.

            А момента все нет. Макс выздоравливает, но выглядит непрочным. Илье всегда становится страшно при взгляде на него – непонятно, надолго ли жизнь вернулась в это тело, не исчезнет ли от одного неприятного слова.

– Я вижу, что что-то не так, – начинает Макс первым. – Нужно скорее съезжать отсюда, вместе, в новый дом. Иначе я совсем перестану тебя понимать.

– Я не готов, – говорит вдруг Илья.

– Почему? – смеется Макс. – Разве ты не был готов все эти годы, когда мы встречались? Разве ты не был «готовее» меня?

– Тогда да.

– А теперь что изменилось? Ты так бережешь мое здоровье, что не хочешь даже сексом заниматься?

            «Сейчас он догадается», – думает Илья, думает очень выразительно.

– Я люблю тебя, не сомневайся, – продолжает Макс. – Наверное, даже сильнее, чем раньше. Я теперь все по-другому чувствую. Обещаю, что никогда тебя не обижу, не подведу.

– Я встретил другого парня, – говорит Илья.

– Как? Какого парня? – не может переключиться Макс.

– Мишу.

– Мишу?

– Да, Мишу. Днем я сидел у тебя в палате, а ночью трахался с ним.

– Зачем ты говоришь это… так зло? Ты же не такой.

– Ну вот значит, такой.

            Илья ожидал другой реакции. Гнева, крика, проклятий. Даже пощечины. Но не тихой задумчивости. Макс продолжает зачем-то вглядываться в него.

– Ну я не искал, конечно. Я был в отчаянии. И он помог мне. Он хороший, чистый... – добавляет Илья.

– Ты его любишь? – спрашивает Макс.

– Да.

– Но это не значит, что ты не любишь меня?

            Илья отступает.

– Это не значит, что я стал тебе противен? Что ты сожалеешь обо всем, что у нас было?

– Нет, конечно, нет, – Илья мотает головой. – Просто… я не хочу тебя обижать ложью. И его обижать…

– Ты не ожидал, что я очнусь? – спрашивает Макс прямо.

            Илья отворачивается к двери, прижимается к ней лбом, быстро вытирает слезы.

– Я уже не верил… Я так долго надеялся, а потом перестал… Мне было так плохо. Я не знал, как жить… Мне все снилось, что мы не можем встретиться, даже когда я спал с ним.

            Макс подходит и обнимает его за плечи.

– Ну не плачь. Я чувствовал что-то другое в тебе. Наверное, мы оба изменились.

            Илья сбрасывает его руки, выскакивает за дверь, пробегает мимо Надежды Павловны. Спасается бегством от своей сбывшейся мечты.

---

– Да ничего с ним не станется, – утешает Миша дома. – Он же богатый парень, у него отец, связи. Найдет себе другого. Один не останется. Просто тебе его жаль, я понимаю.

– Мне очень жаль. Мне кажется, я всегда буду его любить. Это моя первая большая любовь, моя первая взаимность, моя кровь, моя кожа. У тебя бывало такое?

– Да, с тобой, – говорит Миша.

            Илья обхватывает голову руками.

– Я предал его. Тогда подтолкнул за руль, а теперь…

– А теперь куда? В петлю? Послушай, если это все ради меня, не нужно таких жертв. Я не прошу тебя жертвовать и всю жизнь сожалеть. Я хочу просто любить, и чтобы между нами все было ясно. И если ты постоянно будешь его вспоминать, зачем вообще бросать его? Зачем тебе я?

            Илья обнимает его, прижимает к себе.

– Все, не будем больше ссориться. Что значит «зачем»? Я люблю тебя, у нас все будет хорошо…

– А с ним не было бы?  – Миша отстраняется.

– Не знаю. Кто он, и кто я. Я бы не смог. Испании эти, родственники, новые дома, – это совсем не для меня. Это как сказка, которая сбудется для другого, более достойного.

– А… вот в чем дело. Я понял, – говорит Миша глухо. – Понял, наконец. Там была бы сказка, а тут обычная дерьмовая жизнь, с обычным чуваком, с макаронами, с автобусами. Ты же только этого достоин. Да вот фиг. Мне снисхождения не нужно. С тех пор, как он очнулся, я уже нахлебался твоего снисхождения. Живи, как хочешь. Лечи своих тараканов. Это уже без меня.

 

-12-

            Илья все испортил. Испортил сразу, в один день, а может, портил долго и понемногу, как отравляют воду, добавляя в нее яд по капле. Только он добавлял честности. Илья вообще очень честный человек. Еще мама учила его в детстве: «Илюша, иногда нужно уметь врать. От честности людям бывает больно». И с годами он убеждался все больше: некоторые стекла не должны быть прозрачными, одному человеку не нужно знать о другом то, что может его ранить.

            Но честность постоянно преграждала ему путь к счастью. И сейчас он не смог бы заниматься сексом с Максом, не признавшись ему в том, что отчаялся, что уже не верил в его выздоровление, что нашел другого. И не мог бы соврать Мише, что его любовь к Максу прошла без следа. Честность оттолкнула его от обоих.

            Осталась работа. Компьютер. Диван. Лето без отпуска. Воздух без кислорода. Конечно, можно начать новый забег в колесе – вывесить новую анкету на сайте знакомств, указать прежние размеры. Вряд ли там спросят об образовании или интересах, скорее о том, акт он или пас, согласится ли на фистинг, сможет ли отсосать в 18:30 в районе метро Театральная. Илья уже бывал на этом сайте, знает все обычаи. С Максом он познакомился совсем иначе.

            Нет ничего лучше знакомства в реале, когда не ищешь знакомства. Когда ловишь случайный взгляд заказчика, когда робеешь, впервые отвечая на вопрос, не касающийся дизайна рекламного макета. Когда на какой-то встрече он берет тебя за руку, и ты не отнимаешь, только с удивлением смотришь на свою руку в его руке, и он тоже смотрит с удивлением. Когда вы оба не можете поверить, что больше не нужны тайные знаки, что вы похожи и можете говорить прямо. Когда и говорить становится не о чем – жаркое чувство делает обоих немыми и всепонимающими.

            И только потом… намного позже приходят совсем другие мысли: а достаточно ли вашего сходства, а сможете ли вы жить вместе, а есть ли у вас что-то общее, кроме ориентации? На сайте это было бы понятно сразу: по анкете, по статусам, по цитатам, взятым в ажурные кавычки, по орфографическим ошибкам, по требованиям к партнеру, по ограничениям «на одну ночь», «секс без обязательств», «в домашнее рабство». Именно поэтому там у Ильи не доходило до реальных свиданий. Ну разве что минет в 18:30 на Театральной, который нельзя назвать свиданием. А в реале чувство возникает незапланированно, и оно не спрашивает, что потом, куда ему деваться, от каких открытий таять, о какие рифы разбиваться, в каких болотах тонуть.

– Я люблю тебя, – говорит Илья в пустоту. – Но я все испортил.

---

            Неожиданно приехал Николай Федорович. Не иначе, как выяснять отношения. Илья отступает от него с опаской. Николай Федорович кажется выше и шире от своей грозной серьезности, он едва помещается в гостиной Ильи.

– Что у вас случилось? – начинает без предисловия. – Максим все отмалчивается.

– Мы расстались

– Поругались?

– Нет. Да. Все сложно.

– Ну что может быть сложного? – искренне недоумевает Николай Федорович. – Никто не против, живите, совет да любовь. Самое страшное ведь позади.

– Меня, знаете, что тревожит? – говорит Илья. – Что нет идеального чувства, полного настолько, чтобы не допускало сомнений, чтобы было самоцелью. Я изменил ему. И после этого… после этого нет прежнего. И дело не в самой измене. Я хочу, чтобы чувство не оставляло сомнений в том, что будет, как будет, что нас ждет, на что мы способны, что можем принять, что можем простить себе или другому.

– Подожди, подожди, – отмахивается Николай Федорович. – Я в ваши дела лезть не хочу. Меня философия не интересует. Ты признался ему что ли, что изменил?

– Да, – кивает Илья.

– Зачем? – недоумевает Николай Федорович. – Чтобы он страдал? Максим только вернулся к жизни. Мне как отцу больно за него. Неужели ты совсем ему не сочувствуешь? После всего, что мы пережили?

– Сочувствую. Но не могу в глаза смотреть, когда вру. И вам не могу.

– А мне чего?

– Это из-за меня Максим разбился. Я все время хотел вам сказать, все время, пока он лежал. Это из-за меня. Он спешил очень, был пьян, я ждал его, торопил.

            Николай Федорович отворачивается.

– Знаю. Это я понял. К кому еще он бежал бы с собственного дня рождения… Но если так рассуждать, мы все виноваты. Ты должен был тогда быть с ним, на том банкете, с семьей, с коллегами. И Максим это понимает, иначе не решился бы во всем признаться. А ты все перечеркиваешь. Я, кстати, квартиру вам оборудовал, но одного его я туда не отпущу. Так что миритесь. Не выдумывайте.

– В Испании?

– Нет пока. Тут, с видом на реку. Ремонт, мебель, нелюбопытные соседи, мы все учли. К нам в гости приезжать будете. Шофера вам выделю, чтобы Максим за руль не садился. Давай, собирайся, сейчас к нам и поедем. Максим молчит и все думает. А если в депрессию впадет? Легкие снова откажут? Кто виноват будет?

– Он очень сердится на меня? – спрашивает Илья неуверенно.

– Я бы на его месте точно сердился. Я жене тоже изменял. Но не признаваться же ей в этом? Иногда не нужна правда.

– Моя мама тоже так говорила. Наверное, чтобы не знать обо мне того, что и так знала. С тех пор не хочу врать. Никому.

– Не работать тебе в министерстве, – делает вывод Николай Федорович. – А мама твоя смогла бы.

 

-13-

            Илья представил страшную картину. Макс впал в депрессию, не встает с постели, ничего не ест, с каждым днем теряет едва вернувшиеся к нему силы. Но на удивление, застал Макса с Надеждой Павловной и Ниночкой на кухне. Шум, гам, Надежда Павловна с толстой кулинарной книгой, а Макс с айпадом – все учат Ниночку готовить пиццу. По столу разбросаны кольца помидоров и перца.

– Я у себя буду! – кричит им Николай Федорович. – Как получится, позовите.

            Илья нерешительно мнется в дверях. Макс обнимает его и целует в щеку.

– Я знал, что папа убедит тебя приехать!

– Ты не в депрессии? – тупо спрашивает Илья.

– Давай у меня поговорим, пока пицца печется.

            Макс ведет его за собой на второй этаж, в свою часть дома. В комнате садится на диван и просто смотрит на него. Илья не знает, что сказать, еще ниже опускает голову.

– Я переживал за тебя, – выдавливает, наконец.

– Ну ты сам сбежал. Ты сам что-то решил, сам что-то вообразил. По правде говоря, все очень просто. Нет никакой депрессии, нет обиды, нет ревности, нет никакого эго. Есть «жизнь» или «не жизнь». Остальное не так уж важно.

– Значит, с тобой все будет нормально?

– Конечно. Если с тобой все будет нормально, потому что мы связаны. Я чувствовал тебя – через какие-то помехи, но чувствовал. И этого парня тоже чувствовал, просто не мог понять, кто он, какое отношение к тебе имеет.

– А сейчас?

– А сейчас он отдаляется.

– Мы расстались, – говорит Илья.

– Почему? Он важен для тебя.

– Я обидел его.

– Извинись.

– Нет.

– Что может быть проще? Извинись.

– Для тебя как-то все стало просто, – говорит Илья, – слишком просто.

– Я все ощущаю по-новому, – признается Макс серьезно.

            Илья садится рядом и склоняет голову ему на плечо.

– Я так скучал по тебе. Так долго скучал. И сейчас скучаю. Ты еще больницей пахнешь.

            Макс поворачивается и целует его в губы.

– Ты тоже.

– Давай дверь закроем, – просит Илья. – Ты в этой комнате с кем-то трахался?

– С Танькой Пузановой, в восьмом классе.

– Получилось?

– Получилось. Но больше не хотелось.

            Макс закрывает дверь и возвращается на диван к Илье. Слышно, как кто-то подходит к двери и уходит на цыпочках.

– Наверное, пицца испеклась, – говорит Макс. – Ты точно хочешь? Жалеть не будешь?

– О сексе? – Илья стягивает с себя одежду. – Меня ваша пицца больше пугает.

            Макс целует его осторожно, словно боится поранить. В нем очень мало от прежнего яростного и спешащего Макса, он нежен, он настойчив, он щедр. Илья узнает его заново – через неузнавание.

– Уже и забыл, какой ты гибкий, – удивляется Макс тоже. – Или раньше внимания не обращал.

– Я это в резюме пишу. Умею не сгибать ноги в коленях во время секса. Наибольшее достижение в жизни.

            Макс смеется. Илья стонет под ним, потом вспоминает, что пришел вовсе не за этим, что он в родительском доме Макса, что эти стены слышали еще Таньку Пузанову. Оргазм уносит из головы и новые мысли, и старые шутки. Оба тяжело дышат.

– Я не знаю, что мне делать, – говорит Илья, возвращаясь к реальности.

– Извинись, – повторяет Макс.

– А мы?

– А мы будем вместе, если опять не сбежишь, – он смеется.

            На кухне все смотрят на них с умилением. Николай Федорович уже уплетает пиццу за обе щеки.

– Конечно, не итальянская, но есть кое-как можно, – говорит Ниночке.

– Вечно вы меня обижаете, Николай Федорович, – кипятится Ниночка. – То борщ невкусный, то пирожки перепечены. Вот сами и готовьте.

            Макс толкает его ногой под столом. Скорее всего, кухонные концерты тут не редкость.

– А я за вас в министерстве бумажки подписывать буду, бюджеты всякие! – продолжает Ниночка.

– Какие еще бюджеты?

– Государственные!

 

-14-

            «Извинись, извинись, извинись», – повторяет себе Илья. И повторять это страшно. Что дальше? Миша простит его? Миша не простит его?

            Они переехали с Максом в новую квартиру, пытаются обжиться, Ниночка забегает с ужинами, даже знакомое кафе стало ближе. Но «извинись» звучит рефреном.

            В юридической фирме Илья спрашивает Мишу у офис-менеджера.

– Михаила Владимировича? – уточняет девица. – Ирина Владимировна сейчас свободна.

– Нет, мне Михаила Владимировича.

– Тогда придется подождать.

            Илья садится под фикусом. Фикус – явно не Мишина идея, скорее, маман. Илья зачем-то трогает пыльные листья. Наконец, офис-менеджер приглашает его пройти в кабинет. Илья проходит.

            Миша, в белой рубашке и серо-синем полосатом галстуке, сидит за столом и смотрит в бумаги, сдвинув суровые брови. Поднимает глаза на Илью. Молча наблюдает, как Илья садится в кресло для посетителей.

– По вопросу? – спрашивает хмуро. – Конфликт с заказчиками? Проблемы с налоговой?

– Извиниться хочу. Извини, – говорит Илья, – за все.

– И что? Что это значит? Просто «извини»? Я не понимаю. Тебе с твоим мужем плохо спится?

– Пойдем выпьем…

– Опять бухаешь? Ну-ну.

            Миша отшвыривает бумаги, поднимается из-за стола и сжимает виски.

– Жуткую усталость чувствую, – говорит Илье. – Каждый день. И ждать нечего.

– А отпуска?

– Не нужен мне отпуск. У меня четыре дела в работе, еще и в суде выступать, не люблю этого страшно.

– Не комплексуй, ты красивый.

– Очень смешная шутка. Пойдем выпьем, да. Что ж еще остается? – Миша тянется за пиджаком, не глядя на Илью.

---

            Тяжело жить со злостью, тяжело каждой рюмкой запивать злость, Илья это знает.

– Мы тут познакомились, за этой стойкой, – говорит Миша в кафе. – Я увидел тебя и пытался позвать, не раскрывая рта. И ты стал тереть нос, потом лоб.

            Это мифическое кафе. Возможно, кафе из другой реальности, где все встречаются и подают друг другу какие-то знаки, где перед всеми возникает бармен Олег с предложением «повторить» или «освежить», где дверь открывается, чтобы впустить того самого человека, где может исчезнуть злость…

– Это было так забавно, – вспоминает Миша, – но уже не имеет значения.

– Вон тот парень на тебя смотрит, – прерывает его Илья.

            Миша не оборачивается.

– Врешь. Тут не знакомятся.

– Мы же познакомились.

– Он один? – спрашивает Миша.

– Кажется, один.

– Пиво пьет?

– Нет, чай. Чайник перед ним.

– Значит, завязавший. Эти самые опасные. Будут угнетать латентным алкоголизмом.

            Миша все-таки оглядывается, замирает на секунду. Резко отворачивается.

– Для траха сгодился бы, на раз, – бросает небрежно.

– Почему на раз?

– Слишком... – Миша не может подобрать слово. – Вряд ли такие в ком-то нуждаются.

– Но он смотрит на тебя, – говорит Илья.

– Скорее, на нас. Может, гомофоб, а мы сидим слишком близко.

– Не хочешь подойти к нему?

– Чтобы получить по роже? Спасибо. Мне завтра в суде выступать. Пусть пьет свой чаек и валит.

            Миша еще раз оглядывается на незнакомца.

– Но он тебе нравится, – говорит Илья.

– С тех пор как мы расстались, я ни с кем не трахался, мне даже прокурор Василий Геннадьевич нравится, хотя там пузо до колен.

            Илья смеется. Парень поднимается из-за столика и идет к стойке. Илья дергает Мишу за рукав.

– Привет, ребята. Хорошо смотритесь вместе, – говорит незнакомец вполне дружелюбно.

– И что с того? – огрызается Миша, загораживая собой Илью. – Это наше личное дело, как мы смотримся.

            Парень улыбается обезоруживающе.

– В гости не хотите? – предлагает вдруг.

– К тебе? Вдвоем? – уточняет Миша.

            Тот пожимает плечами.

– Если никто не против.

            Миша оборачивается к Илье.

– Поедем? Развлечемся немного? Или ты домой?

– Поедем, если хочешь, – соглашается Илья.

– Ок, – объявляет Миша общее решение. – Мы согласны. Только с гондонами и без наркоты.

– Очень конкретно, – кивает незнакомец. – Хорошо.

– Это еще не все. Никаких твоих левых дружков, никаких камер, записей, ютубов и прочей херни.

– Ничего такого, обещаю. Ты не юрист случайно? – смеется пригласивший.

– Нет, бухгалтер. Едем, а то мне утром еще в бухгалтерии выступать.

            Илья выходит следом за Мишей из кафе, идет к такси. Но он не так уверен, как Миша. Илья боится хаоса. Ему хочется все предвидеть и знать наперед, а такие эксперименты никак нельзя распланировать.

 

-15-

            В гостях Миша довольно кивает, и Илья знает, о чем он думает: дорого и чистоплотно, значит, хозяин квартиры вполне адекватен. Миша осматривает гостиную, заглядывая в каждый угол.

– Камеры ищешь? – спрашивает хозяин. – Не оставляет ощущение, что ты какая-то телезвезда. Наверное, пришло время познакомиться.

– Нет, давай этот этап пропустим, – отказывается Миша. – Мы с моим парнем и так знакомы. А ты для нас человек случайный.

– А вы пара? Вместе живете? – интересуется хозяин квартиры.

– У нас все хорошо, спасибо.

– Не вредят вам такие свидания… со случайными?

            Миша оставляет поиск камер и смотрит на Илью.

– Нам уже ничего не может повредить.

– Твой парень всегда молчит? – улыбается незнакомец.

            Миша подходит к Илье и снимает с него рубашку. Илье немного неловко, он хочет сказать об этом или попросить выпивки, но Миша целует его в губы и оглядывается на хозяина квартиры:

– Ты будешь смотреть или участвовать?

            Тот подходит, кладет руки на плечи Ильи и тоже его целует. Миша встает между ними и обнимает незнакомца за шею, оттесняя от Ильи.

            Илье казалось, что все будет скомканно и хаотично, но хаоса нет. Незнакомец увлекает их на широкую кровать, в которой всем хватает места и занятий. Миша оказывается между ними в универсальной роли, и засыпая Илья успевает подумать, что тоже хотел бы попробовать такую роль, что, возможно, в следующий раз…

            Миша толкает его в плечо.

– Не засыпай. Давай уйдем, пока этот чувак спит.

            Оба смотрят на обнаженного парня, лежащего на животе. Илья склоняется и целует его в спину. Тот приподнимается.

– Оставайтесь. Я больше никого не жду.

– Пойдем, Илья, – Миша тянет его за руку.

– Я дома, – говорит на это Илья. – Мне больше некуда идти.

– Как это? – спрашивает Миша.

            Секунду он думает, глядя на обоих.

– Илья? Что это значит? Это твой Макс?! Вы, блядь, дебилы? Кто из вас это придумал?

– А я предлагал знакомиться, – напоминает Макс. – Ты сам не захотел.

– Вы тут живете? Вдвоем? Бляяядь, – выдыхает Миша. – Я чувствовал, что это какой-то развод. Думал, прокуратура подстроила что-то.

– Нет никакого развода, – говорит Илья. – Мы все открыты.

            Миша садится на кровать спиной к нему и Максу.

– Вы меня убили. Как я выступать буду? Я собраться вообще не могу. Уже почти утро.

– Машину возьми, – говорит Макс. – Позвонить шоферу?

            Миша оглядывается на него.

– А ты как себя чувствуешь? Ты ж… болел?

– Ну пятнадцать минут назад ты в моем здоровье не сомневался, – усмехается Макс.

– И чья это ебанутая идея вообще?

– Почему ты злишься? – не может понять Макс.

– Потому что это не мои правила. Я так не играю. Я вообще не играю. Я люблю Илью.

– И мы не играем. Илья тоже тебя любит. И я тебя люблю, потому что Илья тебя любит.

– То есть ты после аварии умом тронулся? – спрашивает Миша прямо.

– Может, и тронулся, – кивает Макс. – Это сложно объяснить. Нет отдельных жизней, ты пойми. Есть просто общая жизнь.

– С кем общая? С соседями по площадке?

– Со всей Вселенной.

– Ох, ё. Ладно. Спасибо за секс. Спасибо, что вспомнили обо мне. Спасибо, что пожалели и обогрели. Но идите нах со своими теориями!

            Миша уходит, хлопнув дверью. Илья смотрит на Макса.

– Что теперь будет? Он обиделся?

– Да, немного, – говорит Макс. – Он ревнует. Но все будет хорошо.

            Договариваются не звонить Мише и дать ему время подумать. Но и Илье нужно время для размышлений. Кажется, один Макс совершенно спокоен, возвращается на работу в строительную компанию и заново учится водить машину.

---

            Только к концу осени Макс приносит хорошие новости.

– Он звонил мне на работу, – говорит о Мише.

– Как странно, – удивляется Илья. – И что сказал?

– Сказал: «Эй, мудаки, вы Вере огород копать собираетесь? Уже снег скоро выпадет!» Я не стал спрашивать, что за Вера…

– А, Вера… Да, нужно помочь. Там огромный огород. Ты поедешь? Тебе можно?

– Конечно. Он завтра утром зайдет.

– Утром? По-деловому. Ясно, что не для секса.

– Конечно, мы ж мудаки.

            Все утро Илья смотрит из окна во двор. Женщины вешают белье, бегают кошки. Максим наблюдает за ним с улыбкой.

– Не волнуйся слишком.

– Он придет?

– Да. Только дай ему еще немного времени.

 

-17-

            В машине молчат. Миша сидит рядом с Ильей. Илья все смотрит на его нахмуренные брови, на длинные ресницы. Заметно, что Миша смущен и раздражен одновременно.

– Вера все спрашивает о тебе, – говорит он Илье, будто оправдывается. – Не хочу ее огорчать.

             По обочинам дороги несутся желтые деревья.

– А ты водишь снова, – говорит Миша Максу. – Здорово. Я все на такси. Вчера таксист диски своей дочки рекламировал, всю дорогу вытье слушал.

– О, и я на него попадал, – говорит Илья. – Шансон у нее.

– Да-да, ходочка-походочка.

– Снобы, – замечает им Макс.

            Миша бросает взгляд на него в зеркало.

– Ты как вообще?

– В смысле? Смогу ли копать?

– Нет, вообще.

– Потенция? Ты переживал за меня?

– Переживал, – говорит Миша, – сможешь ли копать.

            Вера встречает их во дворе, обнимает почему-то одного Илью. Вера похудела, Илья замечает это.

– Это наш друг Максим, – говорит Миша. – Наш близкий друг.

            Вера зовет всех в дом завтракать. Макс оглядывается по сторонам.

– Как здесь красиво! Я столько деревьев в жизни не видел!

– А я столько красивых парней! – смеется Вера.

---

            Копать легче, чем выдирать дикий чеснок. Это работа без запаха. Макс берется увлеченно, потом уходит рассматривать листву на кустарниках.

– Ботаник он у тебя, – кивает Миша.

– И у тебя.

– Вы серьезно это все? – спрашивает Миша неопределенно.

            Илья копает молча.

– А я тогда вообще, – вспоминает Миша, – не мог ни о чем думать. Только о вас, о сексе, о том, как клево было. Суды Ирке передал, она наехала, конечно, клиенты тоже наехали. Такой расколбас пошел, еле собрался. Но и сейчас сердце колотится, когда вспоминаю.

– И что решил? – спрашивает Илья.

– Ничего не решил. Нельзя тут ничего решить.

            Макс возвращается с букетом желтых листьев.

– Городской человек, – улыбается Миша. – Ты как Вера, работой мало интересуешься.

– Мне врачи запрещают, – говорит Макс, – монотонной работой заниматься. Только сексом.

– Секс же такой разнообразный, – кивает Миша.

            Вера отговаривает их возвращаться в город в сумерках.

– Оставайтесь, вам одной кровати хватит. Вы же близкие друзья.

            Миша потом раскачивается, сидя по-турецки на постели.

– Как-то мне стремно. Я у Веры травы возьму. Кто-то будет? Тебе можно? – спрашивает у Макса.

– Да, немного можно, давай.

            Илья отказывается, отмахивается от дыма, оставляет ребят и идет к Вере на кухню.

– Посуду вам помогу мыть.

            Некоторое время молчат, Илья трет тарелки под краном и подает Вере.

– Вера, можно вас спросить о чем-то важном? – начинает все-таки.

– Конечно, – она оборачивается к нему, продолжая вытирать посуду.

– Только скажите мне правду.

– Конечно, Илюша.

– У вас рак?

– Что? – Вера смотрит на него изумленно.

– Вы больны?

– Почему ты так решил?

– Ну вы так живете: никого не осуждаете, все принимаете, всех понимаете…

            Вера улыбается.

– То есть обычно человек только перед смертью на это способен? А вот у меня, Илюша, получилось примириться с жизнью не под страхом смерти – не злиться, не судить, не изводить себя ненавистью, жить радостно. Я всегда хотела на природу, к книгам, без злобы, и очень довольна, что мне это удалось. Каждое утро я просыпаюсь для радостного дня. Есть, конечно, свои трудности, но вы же мне помогаете. Бог наградил меня прекрасной дочерью, и внуками, и их друзьями.

– Значит, вы не больны?

– Насколько мне известно, нет, – успокаивает его Вера.

– А я все думал, – признается Илья. – Почему-то переживал за вас.

– Тебе и так достаточно выпало переживаний, – говорит Вера.

– Вы знаете? Про Макса? Миша рассказал вам?

– Сейчас у меня нет своих историй, я живу вашими, – кивает Вера. – Мне хотелось увидеть его, и я попросила Мишу пригласить вас.

– И что… как вы думаете? Что нам делать? – спрашивает Илья. – Вам не кажется, что «поиски счастья» – это пошлость?

– О, совсем не кажется, – Вера снова удивляется его словам. – Я не поклонница страданий и самоистязаний. По-моему, пошлость – это лишать себя каких-то возможностей. Когда-то мы все будем старше, и еще старше, будем больны, слабы, не найдем сил радоваться, но сейчас эти силы есть. Это просто жизнь, не нужно слишком много о ней думать, нужно жить.

– Вы как Макс говорите. Но он после комы таким стал, а до этого все время думал, как вести себя, что говорить, как скрываться…

            Она кивает.

– Макс сильный. И Миша тоже справится. Не волнуйся за них. Просто позволь себе быть счастливым.

– О, я так много не выкурю! – улыбается Илья.

---

            Дым в спальне уже выветрился, но Макс и Миша все еще одеты – сидят по разным краям кровати и кажутся вполне трезвыми.

– Я думал, вы уже спите, – говорит Илья.

– Нет, тебя ждем, – шепчет Миша. – Вот ты пришел, сейчас Макс расскажет нам сказку о своей сансаре, или что он там видел.

– Резинки в тумбочке, – говорит Илья, – я помню. А сказку мне уже Вера рассказала, хватит на сегодня.

– В какой тумбочке? – спрашивает Макс. – В комоде?

– В серванте, – подсказывает Миша.

– В сундуке.

– В самоваре.

– В сапоге.

– Проветрить комнату нужно еще раз, – Илья открывает окно.

– В верхнем ящике, – вспоминает Миша.

 

2017 г.