ПОСЛЕДНИЙ КУРС

Интеллектуальная собственность

            Хорошо, что это произошло не на первом курсе, когда Кир был совсем зеленым дерганым студентом, когда его бросало в крайности от восторга до цинизма и расшибало вдребезги о неподходящие компании и неподходящих людей. К магистратуре он был уже закален – собственными удачами и неудачами, поражениями и победами над собой, ссорами и примирением с родителями, и новым пониманием, и новым уважением к ним. Он уже многому научился – не просто принимать себя, а сдерживать себя, обуздывать себя, успокаивать себя, уговаривать себя. Почти вся его жизнь до этого была посвящена лишь поиску подходов к самому себе, на других людей сил не оставалось, на учебу – тем более. Кир мало занимался, но быстро схватывал, странным образом был на хорошем счету у преподавателей и экзамены сдавал относительно легко. Вот поэтому, перейдя в магистратуру, он совсем не хотел становиться тем истериком, которого уже победил в себе.

            Он и до этого видел ректора. Ну, конечно, он его видел, встречал на официальных мероприятиях, на общих студенческих собраниях, вручениях зачеток или дипломов. Он знал, что когда-то давно, еще в 90-е годы прошлого века, отец теперешнего ректора основал этот негосударственный университет, первый частный вуз страны, который с тех пор получил международное признание, благодаря чему Кир получит вполне европейский диплом магистра права. И он знал, что Роман Дмитриевич Камышев, доктор юридических наук, профессор кафедры права, возглавил университет после смерти отца, в достаточно молодом возрасте, а теперь ему что-то за сорок. И все. В принципе, Кир больше ничего не знал, и личность ректора его совсем не интересовала. И даже когда они с приятелями увидели фамилию Камышева в расписании на семестр под курсом «Право интеллектуальной собственности», никто не упал в обморок от удивления: всем было известно, что ректор читает какие-то дисциплины, просто раньше они с ним не сталкивались.

            Первая неделя сентября была еще по-летнему жаркой и расслабленной. «Деликтное право» уже стояло в расписании, а преподаватель еще не вернулась с международной конференции, лекций не было, но и уйти было нельзя, потому что после «Деликтного права» пары шли по расписанию. Кир с Саней, Мариной и Вероникой сидели на скамье около корпуса, а Толик с Юркой – в столовой. Разделяло две компании только стекло, по которому Толик постоянно колотил, зовя их внутрь.

– Придурок, сам в пирожках сиди! – сказала Вероника через стекло и попыталась изобразить жестами запах от пирожков.

            Кир засмеялся.

– Может, свалим все-таки? – предложил Саня.

– Нет-нет, на ректора все придут, – вздохнула Марина. – Он может и перекличку устроить.

– Жарко, – пожаловалась Вероника. – У меня блузка мокрая.

            Вероника оттянула блузку от груди, а потом приклеила обратно. Марина тоже одернула на себе широкую футболку. Толик снова постучал по стеклу из столовой.

– Вот придурок! – повторила Вероника. – Может, правда, сходим поесть? Вон и Коростелев в углу что-то точит.

            Все снова отказались. Похоже, одна Марина была довольна неожиданной паузой – сидела на скамье рядом с Киром, вытянув ноги и постукивая кроссовками по гравию. Вероника в облегающей одежде и в босоножках на высоких каблуках чувствовала себя неуютно на импровизированном пикнике.

– Нет, не хочу столовкой провоняться, – передумала она идти к Толику.

– А куда ты так вырядилась? На «Право интеллектуальной собственности»? – спросила Марина.

– А хоть бы. Он в разводе, и дочь с женой осталась, ты в курсе?

– Не в курсе. Мне незачем.

– Ну конечно!

– Он не в моем вкусе.

– А ты типа в его?

– Насколько я знаю, у него на студенток вкуса вообще нет.

– Откуда ты это знаешь?

– Потому что это всегда известно. Знали же все про Пашутина.

– Которого выперли? – спросил Саня.

– Да, без скандала тихо попросили.

– Говорят, он прям так домогался, что угрожал на экзамене завалить.

– Ему лет семьдесят.

– Не семьдесят, а шестьдесят три.

– Девки, прекращайте. В шестьдесят три хрен кого завалишь. Выжили деда просто.

– Посмотрим на тебя в шестьдесят три, успокоишься ты или нет.

– А сейчас я буйный или что?

– Леся сказала, да.

– Леся вам сказала? Капец! Леся всем рассказывает, что я буйный? Кир, ты слышал?

– Не трогай его. Кир задумался. О каком-то своем новом мальчике, – хихикнула Вероника.

– Нет у меня сейчас никакого мальчика.

– Тогда о папике.

– Вера, вообще не смешно, – оборвала ее Марина. – Пойдемте, уже перемена началась. В аудитории подождем.

            Кир поднялся и взял рюкзак. Вероника тоже встала, пошатнувшись на каблуках, увязших в гравии.

– Блин, вся эта тема с ожиданием прям бесит! – бросила она снова. – Это вот Марине должно нравиться – единение с природой, парками и газонами.

            Саня снова стал расспрашивать, что говорила о нем Леся. Кир тогда подумал, что люди слишком большое значение придают тому, что о них говорят. Вот все знают, что Кир гей. Все говорят, что он гей. Но ему это вообще фиолетово. Может, потому что за его спиной надежный тыл, теплый дом, поддержка родителей, их финансовая помощь. Он уверен, что не потеряет их любовь и доверие, а значит, не потеряет себя, что бы о нем ни говорили. Пересуды окружающих – это их личное дело. Пусть вот Саня разыскивает всех, с кем Леся его обсуждала.

            Тогда Кир еще не мог знать, что совсем скоро будет, точно как Саня, рыскать онлайн и офлайн в поисках свидетелей и соглядатаев.

            В аудитории были почти все: боялись, что ректор начнет с проверки посещаемости. Когда он вошел, все напряглись в странном ожидании. Это был высокий мужчина, точно выше ста восьмидесяти пяти сантиметров, как прикинул Кир, в сером костюме и белой рубашке, сидевших на нем исключительно элегантно. Кир даже удивился, почему так. Или пиджак так искусно притален, или выглядывающие из-под пиджака манжеты рубашки делают ректора неземным чистюлей. У него были какие-то светлые, возможно, голубые глаза, прямой ровный нос, сильный гладковыбритый подбородок, короткая стрижка. Ничего особенного. Но особенным было все: и высокий лоб, и вытянутый овал лица, и мягкие темные волосы, и яркие глаза.

            Представившись новой группе и напомнив, что он ректор этого вуза, Камышев сразу перешел к лекции. Но перед тем как подняться на кафедру, он снял пиджак и бросил на спинку стула. Этот неожиданный стриптиз выбил, Кир замер. Ректор встал за трибуну. Записей у него не было, он собирался говорить без шпаргалки. Кир обвел взглядом своих друзей. Вероника наматывала на палец белый длинный локон. Маринка готовилась конспектировать и расправляла на столе толстую тетрадь. Саня, по своему обыкновению, скролил страницы в телефоне, спрятанном на коленях. Толик что-то рисовал в конспекте. На задних рядах шушукались. И только Женька смотрел на ректора. Заметив, что Кир оглянулся, он поднял вверх большой палец правой руки. Кир поспешил отвести взгляд. Ректор в это время тоже оценивал слушателей, он заметил знак Коростелева и слегка усмехнулся. Киру показалось, что он должен был смутиться, но, наоборот, он объяснил свою улыбку всем присутствующим:

– Вот молодой человек уже сделал свой вывод обо мне, возможно, по внешнему виду, а мне, чтобы сделать свой вывод о вас, понадобятся эти лекции, практические занятия, три контрольные работы и экзамен в конце семестра.

– Я оценил не вас, а только костюм Desmond Merrion, – сдерзил, как обычно, Женька.

– Это пример того, как товарный знак способен стать символом. И все это предмет нашего курса. Прошу вас убрать мобильные телефоны, мы приступаем.

            И все приступили, кроме Кира. Он сидел как на сеансе гипноза – неотрывно смотрел на ректора, а видел перед глазами всю прожитую жизнь, всех друзей, всех любовников, всех случайных знакомых из клубов и сайтов, всех открытых и скрытых, явных и зашифрованных, геев и натуралов, вплоть до коллег отца, соседей, бывших одноклассников, родственников, незнакомых артистов, певцов, порно-актеров, танцоров, мужчин вообще, и думал об одном – почему среди них не было такого человека. Радость от его появления и бесконечная грусть от невозможности знакомства разрывала ему сердце. Кир объяснял сам себе, что так влечет неизвестное – он не знает сути этого человека, не знает его характера, видит прекрасную оболочку, наполняет ее на свой вкус, восторгается своей фантазией, влюбляется в нее – все это происходит автоматически, реактивно, в течение получаса первой лекции, и он уже потерял себя, он уже новый, уже сумасшедший, уже помешанный, зацикленный на его фигуре, на наклоне его головы, на том, как он касается рукой трибуны. Ректор говорит без конспекта, но стоит неподвижно, не ходит по аудитории, не поднимается по проходу, не приближается к окнам, не опирается о стол. Он статичен, его жесты скупы, но рассказывает он легко – о цивилизации и прогрессе, об изобретениях, сделанных нашими предками, об открытиях, совершенных за последние сто лет, о том, что все эти достижения – интеллектуальная собственность, которая должна охраняться законом.

            А в голове Кира пустота, ничего интеллектуального, только инстинкты стучат в висках: хочу, хочу, хочу. Марина старательно пишет, Санька пялится в Лесин аккаунт Instagram под столом, а Кир сидит холодный и мокрый, застигнутый ливнем своих фантазий, продрогший от их бессмысленности. Его взгляд прикипает к ректору намертво, словно он вдруг разучился контролировать себя, вести себя прилично, сохранять здравомыслие, словно не было долгих лет обуздания своих порывов и примирения с собой.

            Ректор обвел глазами аудиторию и вдруг умолк.

– Вы не конспектируете? – обратился он к Киру.

            Кира трудно было не заметить. Один он сидел оцепенело среди всей группы. Ректор не подошел ближе, он смотрел на него с кафедры, ожидая ответа.

– Я запоминаю, – как можно убедительнее сказал Кир.

            В аудитории начали хихикать.

– Запоминаете? – нажал ректор. – Я не против. Но я это проверю. На следующем занятии вы повторите эту лекцию нам всем с этой кафедры.

– Он-то повторит, – встрял Женька. – Но вы так потеряете одно занятие, и мы все будем слушать то же самое.

– Не страшно, – Камышев пожал плечами. – Повторение пойдет всем на пользу. Скажите мне ваше имя, чтобы я не забыл о вашем выступлении.

– Кир Келль, – выдавил Кир.

– Кирилл? – переспросил ректор.

– Киран, – привычно поправила группа.

– Адвокатское объединение «Лев Келль и партнеры»… имеете отношение? – уточнил ректор.

– Да, это папа, – сказал Кир.

            После пары Кир попросил конспект у Марины.

– Я дословно все записала – можешь переписать и выучить, – посоветовала она.

– Но это будет дичь, – добавила Вероника. – Скукота!

– А знаешь, как сделать не скучно? – спросил Женька у Кира. – Спародируй его.

– Как?

– Ну вот так. Войди – брось пиджак на стол.

– Да хрен! У меня нет такого пиджака. Даже у отца нет, – отмахнулся Кир. – Хотя… можно утрировать. Взять, наоборот, спортивный «Абибас», кинуть на стол.

– Можно вообще в трениках читать, – подсказал Толик.

– Да, что скрыто за шмотками? Почему они важны? – продолжил Кир.

– Действительно. Пусть не строит из себя! – согласился Саня.

– Это будет ржака! – одобрили все.

– Но он… ректор.

– И что такого? Он сам сказал тебе повторить. Только не подведи нас. Мы хотим шоу!

            Пока ребята планировали это, было смешно. Когда Кир переписывал конспект и учил его наизусть, все казалось осуществимым. Когда искал в секонд-хенде куртку и спортивки, еще надеялся, что затея удастся. Но когда прочитал в сети биографию Камышева, в успех предприятия уже не верилось. Это была серьезная биография серьезного ученого – без искры юмора. Такой человек не мог оценить шоу, которое они собирались устроить.

            Мысленно Кир снова вернулся на его лекцию – восстановил в памяти каждый жест, каждый взгляд на аудиторию, каждый тон и полутон фразы, каждую паузу между ними. И вдруг понял, что все сложилось как нельзя лучше. Он получил возможность впечатлить Камышева, привлечь его внимание, запомниться ему как яркий, необычный человек, способный в любой ситуации поступить экстраординарно. Кир взялся за лекцию с удвоенной силой, пытаясь заучить ее настолько, чтобы смысл слов не отвлекал от смысла самого представления.

            Конечно, следовало отбросить стеснительность. Стеснительность сделала бы шоу низким, даже вульгарным. Нужно было собрать всю отвагу, весь актерский потенциал, чтобы выступить перед Камышевым.

– Ты учишь? В первый же день? – удивился отец, застав Кира за зубрежкой.

– Пришлось. Это ректорский курс, – Кир не стал вдаваться в подробности.

– Камышева? – спросил отец.

– Знаешь его?

– Знаю, даже дружили когда-то, – отец потер лоб.

– А почему не сказал мне, когда я поступал?

– Думаешь, была бы скидка на обучение? – засмеялся он. – Я давно его не видел.

– А семью его знаешь?

– Нет. Я знал его по работе, мы тесно сотрудничали по нескольким делам, но потом он подался по стопам отца в науку, а я – в судебные процессы.

– А мама – в правительство, – напомнил Кир о новой маминой должности.

– Поэтому поужинаем без нее, она задержится, – сказал отец.

            После ужина Кир снова полистал конспект и настроился на успешное стендап-шоу.

Повтор лекции

            Перед лекцией Кир переоделся в туалете – в спортивки, вытянутые на коленях, майку-алкоголичку и куртку с яркой наклейкой «Абибас». Взъерошил волосы и пожалел, что при нем нет конспектов, чтобы немного повторить. Когда прозвенел звонок на пару, Кир дождался, пока Камышев войдет в аудиторию.

– Кажется, у нас должна быть повторная лекция, – начал ректор с сомнением в голосе, не видя Кира на месте.

            Кир еще раз взбил волосы на голове и вошел. Один его вид вызвал хохот у одногруппников, но Кир оборвал сурово:

– Здравствуйте. Меня зовут Роман Дмитриевич Камышев, я ректор этого вуза, и я буду вести у вас «Право интеллектуальной собственности».

            Затем он обратился персонально к ректору:

– Присаживайтесь, молодой человек!

            Тому ничего не оставалось, как сесть со студентами.

            Кир снял куртку и швырнул на стул. Аудитория взорвалась хохотом. Кир прошел к кафедре. В это время Женька поднял палец вверх, уже обращаясь не к Киру, а к ректору. Кир отметил его жест и довольно заулыбался.

– Вот молодой человек уже сделал свой вывод обо мне, возможно, по внешнему виду, а мне, чтобы сделать свой вывод о вас, понадобятся эти лекции, практические занятия, три контрольные работы и экзамен в конце семестра, – повторил он слова ректора.

– Я оценил не вас, а только костюм…

            Аудитория лежала от хохота. Кир начал лекцию. Он не мог сымитировать голос Камышева, но точно уловил его желание закрыться брендовыми вещами, его отстраненный тон, его парадоксальные жесты. Немного склоняясь к трибуне, просто посреди фразы, Кир начинал обнимать ее и нежно поглаживать. «Чтобы решить задачу международной охраны прав интеллектуальной собственности, страны заключают международные договоры», – равнодушно говорил Кир, но его руки действовали очень даже чувственно. Каждый новый жест вызывал у студентов приступ хохота. Это могло длиться бесконечно, но Кир прервал сам себя, обратившись к Камышеву:

– Вы не конспектируете?

            Ректор совсем не смеялся. Он смотрел на Кира внимательно и как-то печально.

– Я запоминаю, – повторил он ответ Кира, но повтор прозвучал немного зловеще.

            Камышев встал со студенческого места, а Кир вышел из-за трибуны и взял куртку.

– Благодарю, – сказал ему ректор. – Это было виртуозно.

            Кир ушел из аудитории, чтобы переодеться.

            Вернулся он к концу пары, когда все уже собирали вещи. Камышев сидел за столом и наблюдал за студентами. Один за другим они покидали аудиторию. Саня подошел к Киру, но тот отмахнулся. Когда никого не осталось, Кир закинул рюкзак на плечо и приблизился к преподавательскому столу.

– Извините, если я… перегнул, – с запинкой выговорил он, глядя на Камышева.

– Вы точно знаете, что перегнули, в этом и был смысл пародии, извиняться не за что. Я сам втянул вас в этот эксперимент.

            Глаза ректора стали еще печальнее. Кир не мог понять, окончен ли разговор. Он ждал от ректора чего-то еще.

– Из вас выйдет хороший адвокат, преемник, – добавил Камышев.

– Я сначала не хотел на право поступать, – признался Кир. – Но и папа, и мама юристы.

– А мама чем занимается?

– Замминистра защиты окружающей среды и природных ресурсов.

            Ректор кивнул.

– Не сердитесь? – спросил Кир.

– Нет, не беспокойтесь, – Камышев снова ответил без улыбки. – Только пусть это останется между нами.

– Но в аудитории было более тридцати человек! – удивился Кир.

– Да, между этими людьми, без интернета. Я видел, что кто-то снимал на телефон.

– Почему же вы не запретили?! – воскликнул Кир.

– Как? – спросил у него Камышев. – И тем самым подтвердить, что вы изображаете что-то такое, что может меня задеть?

            Кир смотрел на него пораженно.

– О, простите меня! Я думал только о себе, чтобы не я выглядел смешно, а кто-то другой…

– У вас это отлично получилось, – Камышев поднялся. – Передавайте привет отцу. Мы дружили… очень давно.

            Камышев вышел из аудитории, а Кир сел на стол. Никак не мог прийти в себя после странного разговора.

            Разговор с отцом тоже пришлось повторить, как и первую лекцию ректорского курса.

– Пап, так что с Камышевым? – спросил Кир вечером. – Вы были близко знакомы?

– С ректором Кира? – переспросила мама, которая на этот раз ужинала дома.

– Это еще до тебя, Софочка, – пояснил ей отец. – Он практику проходил в нашей компании. Планировал и дальше работать, но наука призвала.

            Кир так ничего и не выяснил. И интернет тоже не давал никаких ответов. Конечно, Кир вбил в поиск желанное «Роман Дмитриевич Камышев гей», на что получил речь ректора о том, что руководство вуза должно бороться с дискриминацией студентов по любому признаку, будь то цвет кожи, вес, инвалидность, национальность, религия, социальный класс или сексуальная ориентация. Больше никаких точек пересечения с гей-темой Кир не нашел.

            Кажется, Вероника говорила о том, что он в разводе и свободен. Но «в разводе» означало лишь то, что он был женат и, конечно, на женщине.

            Больше расспрашивать о ректоре Кир не мог, потому что неожиданно сделался популярным. Первокурсники и те показывали на него пальцем в университетском дворе. С Киром стали здороваться незнакомые девушки и даже парни. И Кир знал, что обязан своему успеху вовсе не сарафанному радио, а YouTube.

– Кто снимал тогда? – спросил он у Сани.

            Тот ничего не знал, но, опросив всех, Кир выяснил, что снимал Олег Камчатный, с которым они не особо дружили. Он же и выложил ролик в YouTube, назвав весьма прямолинейно: «Пародия на ректора Камышева Р.Д.». Видео уже собрало более трех тысяч просмотров. Кроме этого ролика, на канале Камчатного были и другие – в основном о катастрофах и нелепых несчастных случаях: зевака попадает под электросамокат, девушка со смартфоном сваливается с эскалатора в метро, кот не может спуститься с дерева. Камчатный, разумеется, не спешил на помощь никому из своих героев, зато предлагал зрителю от души посмеяться над несчастными жертвами обстоятельств. Из этой же серии было и видео о Камышеве.

            После занятий Кир дождался Камчатного во дворе.

– Эй, Олег, разговор есть, – начал Кир не очень уверенно.

– С тебя тыща за раскрутку! – хохотнул тот.

– И еще две, если уберешь, – предложил Кир.

– С чего бы? У меня это самый популярный ролик.

– Я могу из универа вылететь за такие выступления, – соврал Кир.

– Он тебе угрожал? Ты должен рассказать об этом на камеру, – сразу нашелся Камчатный.

– Нет. Я просто хочу жить спокойно.

– Твое спокойствие стоит намного дороже.

– Сколько?

– Двадцать тысяч.

– Хорошо, только видео сейчас убери, а деньги я вечером принесу.

– Нет, я в тебе не уверен, – отказался Камчатный. – Скину адрес, принесешь деньги, и потом все уберем.

            Карманных двадцати тысяч у Кира не было. Вечером за ужином он переводил взгляд с отца на мать, не зная, к кому обратиться. И только когда к маме пришла сестра Тася посекретничать о новом женихе, Кир вошел в родительскую спальню. Отец сидел с пультом перед экраном, переключая цифровые каналы.

– Что? – посмотрел на Кира рассеянно.

            Кир сел у его ног.

– Пап, представь, что ты мой адвокат. Мне нужен твой совет. Но только в том случае, если ты не будешь осуждать меня.

– Сынок, не пугай меня. Во что ты опять вляпался? – отец сразу забыл о телевизоре.

– Мне нужно двадцать тысяч.

            Тот посмотрел вопросительно.

– Чтобы один человек убрал видео с YouTube, – продолжил Кир.

– Можно посмотреть это видео или там что-то интимное? – спросил отец.

            Кир протянул отцу телефон.

– Это была пародия… – начал объяснять он.

            Ролик уже запустился, некоторое время отец смотрел сосредоточенно, а потом стал хохотать и просмеялся до конца записи.

– Очень ловко! Я как будто вживую Рому увидел! Молодец! – похвалил Кира.

– Ролик нужно убрать. Но парень, который выложил, хочет за это двадцать тысяч, – повторил Кир.

– Посмотри, уже двести пять комментариев и наверняка есть репосты. Удаление этого видео ничего не даст. Ты выбросишь деньги на ветер. И что тебе в нем не нравится?

– Ну…

– Это же та лекция, что ты учил? – вспомнил отец.

– Да.

– Прекрасно!

– А для Камышева?

– Ничего страшного. Студенческий прикол, всегда такое бывало, во все времена, просто без YouTube.

– Но он просил меня… – Кир осекся.

– Просил тебя убрать? – спросил отец.

– Да, просил следить за этим. Но я не могу следить за всеми репостами и всем платить за удаление.

– Рома такой же параноик, каким и был! Только и печется, кто что подумает, кто что скажет, – хмыкнул отец.

– Он гей?

– Что? Нет, я не об этом. Я имел в виду, что он мнительный человек. Или ты думаешь… Кир, что? – отец не понял выражение его лица.

– Он мне нравится.

– О, нет, Кир! Я не думаю, что он гей. Да и сама ситуация – не для таких отношений.

– Я знаю.

            Они помолчали.

– Он передавал тебе привет, – вспомнил Кир.

– Когда?

– Когда мы говорили об этом. Он спросил, кто мои родители. И он тебя помнит.

            Отец пожал плечами.

– Это приятно. Но ты ничего такого не фантазируй. Никаких задушевных тайн он мне никогда не раскрывал.

– А у тебя есть старые фото с ним?

– Кир, забудь, нет у меня никаких фото. И маме ролик не показывай. Она Камышева не знала, ей не будет смешно.

– Хорошо.

– Ты все понял? – нажал вдруг отец.

– О чем?

– О том, что не нужно развивать эту историю. Рома прекрасный человек, но немного зажатый, закрытый для общения, в адвокатуре ему было тяжело, а в науке – самое место. Не нужно навязывать ему нехарактерное поведение.

– Я ничего ему не навязывал.

– Хорошо. И не вздумай лезть к нему с этим роликом. Он не такой смешной, чтобы далеко разойтись, а ты не такой хороший актер, чтобы прославиться на весь мир благодаря одной пародии. Тренируйся дальше.

            Кир ушел к себе в недоумении. С одной стороны, отец будто бы поддержал его, а с другой, отругал. Будто бы отказался от какой-то особой дружбы с Камышевым в прошлом, и будто бы расцвел от этих воспоминаний.

            «Роман Дмитриевич Камышев гей»? – снова спросил Кир у Google и получил в ответ ту же речь ректора о недопустимости дискриминации.

Авторское право

            Камчатный подошел к Киру первым.

– Так что? Уже не убираем? – спросил в ожидании денег.

– А сколько было репостов? – уточнил Кир.

– Сорок четыре.

– Ну вот. Мою популярность уже не остановить. С этим бесполезно бороться. Нужно было раньше.

            Камчатный пожал плечами, компания Кира посмеялась. Бороться, правда, уже было невозможно, даже Марина перепостила себе лекцию Кира об интеллектуальной собственности.

– И ты туда же! – заметил ей Кир с укором.

– Ты тут красивый. Страстный!

– Камышев умеет вдохновить, – хмыкнул Женька.

            Преподаватель по деликтному праву вернулась с конференции, все лекции шли по графику, зависать на скамейке больше не приходилось. По яркому наряду Вероники можно было догадаться, что расписание снова уперлось в «Право интеллектуальной собственности». На этот раз Вероника пересела в первый ряд, поближе к ректору.

            Он вошел не так раскованно, как в первый раз. Он не сбрасывал пиджак и не рассматривал присутствующих. Сразу прошел к трибуне и объявил тему новой лекции: «Авторское право». Стал говорить о том, что авторское право охраняет литературные или художественные работы автора. Речь шла о праве авторов на их произведения и смежные объекты – праве писателей на их книги, художников на их картины, фотографов на их фотографии.

            Женька поднял руку. Женьку Коростелева побаивались все преподаватели. Было даже странно, что на ректорском курсе сразу отличился не он, а Кир. Но Женька всерьез взялся исправить ситуацию. Ректор не мог проигнорировать его желание задать вопрос.

– Пожалуйста, – разрешил он.

– А у автора ролика на YouTube тоже есть авторское право на этот ролик? – спросил Коростелев.

– Да. Если это созданный им контент, и если это право закреплено автором в «Политике, заданной при загрузке».

– То есть его нельзя вынудить убрать видео? – продолжил Женька.

– Принуждение, то есть применение к кому-либо незаконных методов физического или психического воздействия, никак не связано с нарушением авторского права.

– Значит, сейчас у нас не такая ситуация? – спросил Женька.

– У нас? – не понял Камышев.

– Например, один студент принуждает другого удалить ролик с YouTube…

– Каким образом? Угрозой насилием? – уточнил Камышев.

– Изнасилованием! – незамедлительно пошутил кто-то.

– Гейским изнасилованием!

– Взяткой!

– Подкупом!

– Подкуп, это когда в обмен требуют нарушить договорные обязательства или долг, – заметила Марина, – а не удалить что-то где-то в сети.

– Так или иначе, мы установили, что эта ситуация не касается темы нашей сегодняшней лекции, – сказал Камышев как можно спокойнее.

            Некоторые оглянулись на Камчатного, некоторые – на Кира. Ректор хотел хлопнуть по трибуне, чтобы призвать аудиторию к тишине, поднял руку, но потом отвел ее в сторону. Те, кто заметил этот жест, засмеялись. Вышло, что он боится процитировать ту самую пародию на его отношения с деревянной тумбой, о которой и шла речь в спорном ролике.

            Все стало неоднозначно, смешно, как-то странно. Кир даже покраснел. Весь курс ректора подвис, болтался в раскаленном насмешками воздухе, сцепленный с какой-то пародией, с какими-то шутливыми вопросами. Сама серьезность курса была сведена на нет, сама должность ректора нуждалась в защите от неуместных замечаний.

– Да, блин, прекратите, придурки! – не выдержал Кир.

– Может, ты и продолжишь? У тебя хорошо получается, – поддел Женька.

            Ректор смотрел на него. И Кир никак не мог высказать ему свое отчаяние – он вовсе не хотел, чтобы так получилось. Он не хотел лезть на рожон, он не собирался попадать в число трудных студентов и выскочек, он просто поддался – ради смеха, чтобы не упасть в их глаза. Сам, может, и не упал, но все вокруг упало – провалилось в этот смех, в пустоту, в зубоскальство по любому поводу, над всем без разбора.

            Камышев смотрел только на него и долго. Постепенно восстановилась тишина, он отвернулся и продолжил говорить об авторском праве. Все стали покорно конспектировать, словно наткнулись на границу, дальше которой заходить не следовало, каким-то чудом почувствовали ее, прекратили хихикать.

            Лекции ректора продолжились, но первое удивительное занятие больше не повторялось. Камышев не раздевался, не бросал пиджак, не улыбался, не расслаблялся, не общался на посторонние темы, контролировал свои движения, обрезал жесты. Он стал механическим лектором, а не тем демократичным преподавателем, которые легко общался со студентами и не боялся поддеть их, как Кира на первой лекции.

            Кир понимал, почему это произошло, винил себя, но так и не видел другого решения, при котором оба вышли бы без потерь из странного конфликта. Иногда Кир задерживался в аудитории, чтобы поговорить с Камышевым, но тот уходил сразу после лекции.

            Заканчивался сентябрь, и Кир чувствовал, что так может закончиться весь курс «Права интеллектуальной собственности», и он вообще перестанет видеть Камышева в университете. Останется на память об их знакомстве только дурацкая пародия на YouTube.

            Еще и родители начали упрекать Кира вялостью и плохим аппетитом, как будто от его аппетита зависела его акклиматизация в детском саду.

– Да он по Камышеву сохнет, – объяснил отец маме за ужином.

– Что? По ректору? – удивилась мама.

– Высокие цели! – засмеялся тот.

– Лева, прекрати! Киран, это правда?

– Нет, – сказал Кир.

– Конечно, правда, – добавил отец. – Посмотри на него. Каннеллони ему невкусные, а мы зачем их из итальянского ресторана тащили?

            Мама смотрела на Кира обеспокоенно.

– Киран, но это непродуктивное чувство, оно ни к чему не приведет.

– Я ему то же самое сказал, но нет же, нужно изводить себя мечтами вместо здоровых отношений.

– Здорового секса, ты хотел сказать? Ваше поколение переоценивает секс, – заметил Кир родителям.

– И это прекрасно, – вступилась мама за свое поколение.

            Отец притянул ее руку к губам и поцеловал. Кир вздохнул и вышел из-за стола.

            История с пародией никак не кончалась. То и дело она где-то всплывала, кто-то присылал Киру ссылки на репосты, чьи-то отзывы. Кир уверял себя, что ролик может быть интересен только студентам их вуза, в крайнем случае, выпускникам, но не широкой общественности, плохо знакомой с объектом пародирования. В то же время пародия продолжала мелькать на каких-то форумах, не имеющих никакого отношения к их вузу.

            Все это представлялось Киру до такой степени мерзким, словно каждый день кто-то напоминал ему, как подло он поступил по отношению к любимому человеку. Трудно было не потерять аппетит, как заметили родители. Его любовь-вспышка превратилась в любовь-раскаяние так внезапно, что все ее сияние поникло в траурных тонах.

            И только приятели Кира ничего не замечали. Марина по-прежнему конспектировала, зубрила и опекала Кира на правах подруги гея. Вероника наряжалась, красилась и садилась в первом ряду, Женька доставал преподавателей бесконечными вопросами, Саня считал новых подписчиков в Instagram, привлеченных фотографиями его мотоцикла, Леся рассказывала всем, что огромный мотоцикл обычно компенсирует маленький член, и все шло в таком духе, в тех же реалиях, только Кир как будто выпал и больше не мог наслаждаться студенческой рутиной, как раньше.

            Дома он листал учебники и для родителей изображал предельную сосредоточенность. Мама иногда подсаживалась к нему и брала за руку, Кир потихоньку выдергивал.

– Посмотри на меня, я амбициозна, но даже я никогда не ставила перед собой таких нелепых целей, – сказала она однажды.

– Вы достали меня, честно! – не выдержал Кир. – Почему вы решили, что он цель, просто цель?

– Потому что мы тебя знаем, Киран, – ответила мама и за отца тоже.

– Он – не цель для меня. Я хочу извиниться перед ним, – признался Кир. – И хочу, чтобы он меня простил, чтобы понял, что я не хотел его обидеть.

– А что такого ты натворил? – удивилась мама.

– Высмеял его.

– Ректора? Ну, это плохая идея. И ты не можешь поговорить с ним наедине, чтобы все объяснить?

– Нет. В университете это невозможно.

– Тогда пускай Лева пригласит его к нам в гости. Они же старые друзья, в этом не будет ничего предосудительного.

– Отец не захочет, – засомневался Кир.

– Еще как захочет! Приготовим что-то вкусное. То есть купим, – она засмеялась. – Ученые тоже пьют и закусывают. Только ты ни на что не рассчитывай, просто поговори с ним.

– Мама, вы, правда, сделаете это для меня?

– Конечно! Ничего не бойся, Киран! – мама растрепала Киру волосы. – Он непростой человек. Но и мы непростые люди. У тебя мама – замминистра, на минуточку.

– Я горжусь! – Кир обнял ее.

– А кто жаловался, что я готовить перестала и подрабатываю доставщиком еды из ресторанов?

– Это все папа, папа!

            Они обнялись, и Киру стало немного легче, появилась надежда.

Семейный ужин

            А у него раньше не было проблем со студентами. Да и вообще не было проблем. Вуз – это же детище его отца, его наследие, семейное дело. Быть в вузе – все равно, что быть дома, в кругу семьи, среди своих, среди друзей. Почему все вдруг сломалось – на какой-то группе, на каком-то студенте?

            Он защитил научные работы, он получил ученое звание профессора, он руководил крупнейшим негосударственным университетом. Он читал лекции студентам, он принимал в вузе иностранные делегации, он организовывал конференции и семинары, его статьи публиковали специализированные журналы. Почему за считанные часы он превратился в какого-то персонажа с YouTube? Почему рядом с его фамилией прочно прописалось слово «пародия»?

            Зачем он вообще зацепил того студента? Ну смотрел он. Они все смотрят. Некоторые конспектируют, некоторые слушают, некоторые листают телефоны. Но нужно было дернуть именно Кирана, чтобы нарваться на такую ужасную пародию, выворачивающую наизнанку всю его жизнь, разрывающую всю его оболочку – от дорого костюма до фальшивого голоса и нелепых жестов.

            Конечно, подошла проректор Юлия Николаевна, скромно и заботливо поинтересовалась, не беспокоит ли его эта ситуация в принципе, или нужно принять какие-то меры и удалить видео. И он ответил, что в принципе не беспокоит, никаких мер принимать не нужно. Потом зацепился за это «в принципе». «В принципе» не беспокоит, но в мелочах, в деталях, в каких-то оттенках ощущений – беспокоит настолько, что об этом нельзя рассказать постороннему человеку, например, проректору по учебной работе.

            С парнем тоже непонятно. Видимо, он искренне сожалел о такой реакции сокурсников на его выходку. Но он сделал это. Он прочитал его. Он выпотрошил его жизнь перед всеми, а потом выразил искреннее сожаление. Что толку в его сожалении?

            Студенты уже не те. Они перестали уважать преподавателей за звание, за ученую степень, за должность, за преподавательский стаж. Каждым занятием, каждой лекцией нужно доказывать им свое соответствие, а нет сил доказывать ежедневно. И, возможно, ему стоит отказаться от преподавания, если это перестало у него получаться, если все сломалось.

            Но с каких пор он стал бояться аудитории? С каких пор утратил навык общения с незнакомой группой? Неужели только с этой осени? Неужели только из-за одного студента? И он ведь не посторонний, он целиком в схеме их вуза – в системе друзей, друзей друзей, детей друзей. Вот его отец даже позвонил и пригласил на семейный ужин. Роман согласился, но сомневается, нужно ли, не зайдет ли речь снова о пресловутой пародии. Конечно, когда-то он был уверен, что Лев Келль ни в чем не подведет, но на детей эта уверенность уже не распространяется. Хочется увидеть Леву. Конечно, хочется. Но не настолько, чтобы снова рисковать своим спокойствием.

            Наконец, Роман решился. Взял бутылку виски, вызвал такси, поехал по адресу. Дом у Левы был массивный, в черте города, но в отдаленном районе. Он всегда умел жить прочно, это Роман так и не сменил городскую квартиру на более подходящий загородный коттедж, не хочется одному.

            Открыл сам Лева, обнял его, похлопал по плечу.

– Ох, Ромка! Можно так тебя называть? Или ты заматерел, заректорел?

– Заректорел, да. Но тебе все можно.

– Сейчас Софа с Кираном вернутся, – объяснил Лев. – Не получаются у них традиционные блюда, остается только надежда на традиционные рестораны.

            Роман все воспринимал с подозрением. Не нарочно ли Лева услал жену и сына подальше, чтобы поговорить о чем-то наедине?

– Только не начинай про тот ролик! – сказал Роман первым, потому что Лева все еще молчал.

– И не думал, – заверил Лев. – Обычная студенческая глупость, капустник. Но Кир – хороший парень, и ему очень жаль, что все вышло из-под контроля.

– Я знаю.

            Казалось, что Лев думал о чем-то еще, но не решался спросить.

– Ты хорошо выглядишь, вообще не изменился! – сказал вдруг. – А на меня посмотри – живот отъел, точно как мой старик. Думал, не превращусь в него. Но мы все дети своих отцов.

– Киран не похож на тебя, – сказал зачем-то Роман.

– О, это вопросы к моей жене! – рассмеялся Лев. – Конечно, похож. Просто у него… другая страсть. Но я узнаю в нем себя в юности, и думаю, что в деле он будет хорош. Он надежный и исполнительный человек.

– Говоришь как работодатель.

– Так и есть, – Лев пожал плечами.

– О чем ты хотел поговорить? – спросил Роман прямо.

– Да ни о чем! Просто соскучился по тебе. А Кир напомнил, что ты у них читаешь. И все. Нужен особый повод, что пригласить тебя на чашку виски?

            Роман смотрел на его поседевшие волосы, на потяжелевший нос, на выпирающий живот, и никак не мог соотнести его теперешний образ с оставшимся в памяти. Когда вернулись его жена и сын, стало даже легче. София оказалась очень приятной, живой, разговорчивой блондинкой, моложавой, бойкой, веселой. Киран на фоне родителей выглядел мрачно, но тоже старался быть вежливым и приветливым.

            А где они все были раньше? Роман даже не знал, что сын Левы учится в его университете. Допустим, тот хотел поступить самостоятельно, без чьей-либо помощи, и ему это удалось. Но где они были до этого со своей дружбой… когда он хоронил отца, когда разводился с женой, когда скучал по дочери, когда выл ночами от безысходности каждого прожитого дня? Где были эти светлые, милые, общительные люди? Жили своей жизнью, не помнили о нем, были вполне счастливы. А потом он им понадобился. Зачем? Возникла какая-то проблема? Лев не просто так сам открыл ему дверь, не просто так переминался с ноги на ногу в прихожей, не решаясь начать тяжелый разговор…

– Откуда имя «Киран»? – спросил Роман за столом.

            Лев махнул рукой на жену.

– Женские причуды. Софочка выдумала.

– Не выдумала, а прекрасное скандинавское имя, это какой-то бог…

– Не какой-то, а просто бог, – сказал Киран. – И мне это нравится.

– Нравится, но не представляешься полным именем, – заметил ему Роман.

– Да? – удивилась его мама. – Ты стесняешься своего имени?

– Нет, просто тогда все думают, что я иностранец, начинают говорить «нэмножко памедленнее», – спародировал Киран эстонский акцент.

            Все засмеялись, но для Романа отозвалось неприятно. София стала подкладывать в тарелки.

– Конечно, не фаршированная рыба, как у Левиной мамы…

– Кстати, родители в порядке? – спросил Роман у Льва.

– Живы-здоровы. И у Софочки тоже. Мы очень сочувствуем твоей утрате.

            Помянули родителей Романа стопкой виски.

– Хорошо, очень хорошо с вами, уютно, – сказала Софочка. – Мы как одна семья. Ребята, почему вы раньше не встречались? Бизнес – еще не все в жизни.

            Роман взглянул на Кирана, но тот опустил глаза. Вечер прошел очень даже тепло, только в конце стало неловко, когда Роман начал прощаться.

– Ну, Лева, что он, как любовница, будет такси вызывать? – возмущалась Софочка. – Оставайся, Рома. У нас полдома пустует.

– О, Софочка, откуда мне знать, как любовницы такси вызывают, у меня никогда их не было! – Лев подмигнул Роману. – Правда, Рома, оставайся, ночуй, живи, переезжай!

– Щедро, – оценил Роман. – Но не могу, спасибо.

            Он пожал Леве руку и поцеловал Софочку в обе щеки, еще раз поблагодарив за чудесный вечер. Когда повернулся, чтобы попрощаться с Кираном, Лев подтолкнул сына к двери.

– Проводи Романа Дмитриевича, Киран, помоги ему с калиткой!

            Киран накинул куртку и вышел следом за Романом. Во дворе оба остановились.

– Я не мог тогда ничего сделать, – сказал Киран. – Много было репостов.

– Не начинай, не порть хороший вечер, – отмахнулся Роман. – Забудем.

– Вас это не очень беспокоит?

            Роман ничего не ответил и пошел к калитке. Киран догнал его и открыл, оба оказались на улице, по обеим сторонам которой тянулись глухие высокие заборы.

– Но вы не прежний, – сказал Киран.

– Для твоего отца прежний, хотя мы двадцать лет не виделись.

– Но по сравнению с первой лекцией не прежний.

– Я просто не учел, что и студенты меняются, что они теперь через одного все блогеры, влогеры, ютуберы, инфлюенсеры.

– Ваша дочь не такая?

– Моей дочери одиннадцать лет. Возможно, такая.

– Точно не знаете? – спросил Киран.

– Точно не знаю. Когда вижу ее, она уделяет все внимание мне, прячет гаджеты, может, мать ее так научила, но это приятно. А в остальное время – с матерью и отчимом – не знаю, чем занимается, может, гивами в Instagram.

– А отчим чем занимается?

– Импортом автомобилей.

– Круто. Классный мужик.

– Наверное, – засмеялся Роман.

            Почему-то стало легко и весело, словно алкоголь, наконец, подействовал. Не хотелось уезжать. Он и забыл, что собирался быстро вызвать такси, просто стоял и мял ногой опавшую листву. Киран тоже смотрел под ноги.

– Тут парк неподалеку. Хотите?

– Да, давай.

            Они пошли вдоль заборов к перекрестку. Роман думал, что если бы он смотрел на свои лекции, на работу или вообще на свою жизнь глазами Кирана, все было бы забавным, легким и приятным. Ничего бы не сломалось, он смог бы продолжать, не устаревал бы вместе с учеными степенями, а был бы в струе, в потоке жизни, в ее бесконечном бурном течении. Не боялся бы современных студентов, не боялся бы этого парня.

– Ты планируешь работать с отцом после университета? – спросил у Кирана.

– Наверное, – Киран пожал плечами. – Это он вообще-то планирует.

– Но он сказал, что у тебя другая страсть. Это о чем?

– Да ни о чем, – снова отмахнулся Киран. – Вы же знаете моего отца, у него обо всем свое мнение, в том числе и о страсти. Вот у него какая была страсть двадцать лет назад?

            Роман засмеялся.

– О, он был весьма страстный человек. С такой гривой волос, тощий, поджарый. Бегал по каким-то женским колледжам, знакомился с юными медсестричками.

– Вам это не нравилось?

– Конечно, нет. Мне хотелось покоя и медитации.

– А потом он встретил мою маму, вовсе не медсестричку, и она привела его к покою и медитации. Так что результат должен вам нравиться, – сказал Киран.

            Они свернули к парку, но подступающая темнота уже поглотила осенние краски. Парк начинался с детских горок и качелей, а в глубине представлялся густым, черным, непроходимым лесом.

– Там есть скамейки. Присядем? – предложил Киран.

            Роман не ответил, но Киран уверенно пошел в чащу. Оказалось, что внутри чащи – оазис ночной красоты с резными скамьями, сияющими фонарями и уже облетевшими высокими кустами.

– Романтическое место, – усмехнулся Роман.

– Это ночью. Днем тут мамаши с колясками.

            Роман вдруг подумал, что это выглядит странно. Вместо того чтобы уехать еще полчаса назад, он пошел черной ночью в черный парк со своим студентом в поисках романтического места. Это представлялось еще более странным, чем та пародия. Роман не сел, а попятился.

– Киран, мне нужно ехать.

– Боитесь темноты? – спросил тот.

            Роман взглянул на него. В его вопросе был вызов, но в лице, в опущенных плечах вызова не было. Была только грусть.

– Это не романтическое, а печальное место, – заметил Роман.

– Как только вы сказали, что вам нужно ехать, оно стало печальным.

            И, наконец, Роман все понял. А мог понять раньше… еще когда Киран смотрел на него на первой лекции, или когда Лев сказал о его другой страсти, или хотя бы когда Киран позвал его в темный парк…

            И еще кто-то из студентов шутил о гейском изнасиловании, но Роман тогда был как в тумане, не сосредоточился на шутке. Возможно, об этом и хотел поговорить Лев, но не решился. И к чему был бы этот разговор? Ради просьбы быть помягче с его сыном, потому что он гей?

            Конечно, студентки и раньше оказывали ему знаки внимания. Первый ряд любой аудитории – глубокие декольте и надежда в глазах: а вдруг заметит? Но Роман предпочитал не замечать.

            А Кирана заметил. Даже не в первом ряду, просто заметил. Еще и дернул его – как-то бессознательно, глупо, но теперь понятно, почему. Получил в наказание шквал шуточек и пародий, так это еще безобидный юмор, без всякого подтекста. Заметь их кто-то наедине – было бы совсем другое. Оба рухнули бы в зловонное болото домыслов и подозрений.

            Инстинктивно Роман отступил еще дальше.

– Киран…

            Тот вскинул глаза.

– Прости меня, – сказал Роман.

– Вам не за что извиняться.

– Да, я знаю. Мне не за что извиняться. Но мне хочется извиниться перед тобой. За то, что разочаровал тебя. У тебя хороший отец, хороший пример. Вообще замечательные родители, полная жизнь.

– Полная жизнь без вас? Это вы хотите сказать? – помог Киран.

– Да.

            Киран поднялся, пошел к дороге. Потом заметил, что Роман остался на месте, вернулся и взял его за руку.

– Я вас выведу из темного леса, в который заманил.

            Роману казалось, что он нашел самые доходчивые слова, чтобы объясниться с Кираном, что после сказанного его рука никак не могла оказаться в руке Кирана. Он дернул, но Киран оказался еще ближе, словно никак не мог его отпустить. Время замедлилось, или Роман смотрел на него до тех пор, пока Киран не поцеловал его в губы. Было это нежно, и в то же время настойчиво, как будто он так долго ждал момента, что уже не мог остановить сам поцелуй – как стихию, как цунами. Роман не отвечал, но Киран все равно его обнял.

– Я знаю, что этого больше не будет. Пусть будет хоть сейчас.

            Роман положил, наконец, безвольные руки ему на плечи.

– Можно еще раз? – спросил Киран и поцеловал снова.

            И Роман тоже подумал – пусть будет хоть сейчас, и ответил ему. Губы раскрылись, Кир вжался в него всем телом, кровь застучала в висках, темный парк вспыхнул всеми красками осени, словно отовсюду ударило солнце.

– Я люблю вас, – сказал Киран, отпуская его.

– Мне нужно ехать, – повторил Роман.

Патентное право

            Роман думал, что покончил с этой историей. И даже, что кончилась она как нельзя лучше – прощальным поцелуем в пустом парке, вызовом такси, ночной дорогой, бокалом вина дома.

            Он был уверен, что все дальнейшее, возможное будущее – Кирана, его друзей, его выходок или пародий, его мнений или настроений – больше не будет его касаться, потому что он покончил с этой историей.

            Но стоило ему объявить название следующей лекции – «Патентное право», как сразу по аудитории поползли шуточки: «латентное право», «Кир, это не про тебя, ты же у нас открытый», «латентные направо, открытые налево», и все в таком духе. Киран смотрел только в конспект, не поднимая головы.

– Коростелев, выйдите из аудитории! – не выдержал Роман.

– А что я сказал?

– Таких шуток на моих лекциях не будет! – уперся Роман.

– Про латентных? А кого это задевает? Кого-то конкретно?

– Покиньте аудиторию!

            Коростелев бросил конспект в рюкзак и вышел.

– Кто еще хочет прогуляться? – спросил Роман у оставшихся.

– Вероника хочет, но только с вами, – подали голос с галерки.

– Я не против, – подтвердила девица в первом ряду, выпячивая грудь как можно больше.

            Это была неуправляемая группа. Или стала такой из-за Кирана. Или это Роман стал воспринимать ее как самую трудную, самую непредсказуемую группу, способную испортить даже обычную лекцию, не говоря уже о практических занятиях.

            При мысли о Киране становилось не по себе. Роман не сомневался, что он никому не расскажет о поцелуе, но когда тот сидел просто перед ним, в окружении других студентов – видимо доступный, но совершенно недоступный, невозможный, нереальный, фантастический – внутри все сжималось от непонятного страха, от необладания, от потери того, что и было нематериальным.

            Конечно, у Романа были парни. До жены, параллельно с женой, всегда тайком, второпях, малодушно. Но и парни были под стать его запросам – изворотливые, как змеи, опасные, готовые не только укусить, но и проглотить целиком. Роман боялся всех. Положение обязывало бояться, положение требовало перестать рисковать, особенно после смерти отца, когда некому стало прикрывать его аурой своей безупречной репутации. И положение победило.

            Но Роман жив. Он обычный человек, он хочет жить обычной жизнью, со своими страстями, как жил Лева, как живет сейчас Киран. Ему не хочется вязнуть в омуте разъедающих сожалений, когда впечатление от защиты докторской диссертации уступает по силе впечатлению от секса с каким-то безымянным мужиком, которого пришлось везти зимой на дачу родителей жены за сорок километров от города, чтобы не встретить знакомых. Не должно быть так, не должно!

            И в этой неуправляемой группе оживали все его сожаления. Он смотрел на себя глазами двадцатилетних и видел себя через призму той пародии: зажатый, скованный, способный поглаживать только мертвую трибуну и хвастаться уникальными костюмами, приобретенными благодаря своему выстраданному положению.

            И нельзя послать к черту. Ответственность за дело отца лежит на нем, отдавливает плечи. Его дочь вряд ли будет интересоваться наукой настолько, чтобы сменить его на посту. Это он сдохнет в стенах университета, выполняя свой сыновний долг.

            Киран, не знакомый с ним парень, угадал все это при одном взгляде на него. Кирану не нужно было быть психологом, изучать его тайную биографию или историю вуза, он так почувствовал. А еще почувствовал, что любит и не побоялся признаться. А Роман смог только извиниться – даже не перед ним, а перед богом за то, что не использует этот уникальный шанс быть настоящим.

            И да, латентное право – это про него. Он имеет право на свою латентность, это все, что ему остается. Хотя студенты, возможно, и не его имели в виду, им все смешно, вот сейчас уже хихикают над принудительным лицензированием. Нет, это определенно больная группа.

            Роман снял пиджак и бросил на стул.

– О-о-о! – взвыл кто-то сзади. – Снова стриптиз? Все по-старому?

– Больше не сердитесь? – спросил еще кто-то.

– Я и не сердился, – сказал он.

– А было похоже, что сердитесь.

– Это все ерунда, капустник, – повторил Роман.

            Все засмеялись, кажется, с облегчением.

– Вы такое не снимали? В студенчестве?

– По моему телефону можно было только звонить, – усмехнулся Роман.

– Это такой с круглым диском?

– С угольной пылью!

– С молоточками!

– То в ухе, дурак!

– Вы совсем дети. А вам по двадцать лет, вы будущие юристы, – вздохнул он.

– Мне двадцать три вообще-то, – сказал кто-то.

– Я замуж, какие юристы?

– А мы сразу в путешествие, с тетей и дядей. У них дом в Испании.

– Дай мне своего дядю!

– А Кир в актеры. Да, Кир?

– В стендаперы.

– Отстаньте от Кира, – вступилась за Кирана, как обычно, девушка в джинсовой куртке.

– Мы-то отстанем, но тебе все равно ничего не светит, Марин!

– Вон Женьке больше светит!

– А где он? Где Коростелев?

– Коростелев за всех латентных в коридоре отдувается.

            Снова хохот в аудитории.

– Ребята, мы идем дальше, – прервал Роман.

– Еще что-нибудь снимите! – снова голос с галерки. – Мы марку посмотрим.

– Все куплено на деньги за ваше обучение, а вы дурака валяете.

            Опять всем смешно, ничуть не жалко родительских денег.

– Снимите рубашку, а мы на YouTube выложим.

– Раньше преподавателей уважали за знания, – заметил он студентам.

– А сейчас за красивое тело. Вы бог!

– Я бог. И мне это нравится, – повторил вдруг Роман.

            Теперь Киран смотрел прямо на него. А он думал, что эта история кончилась. Вчера. Он так думал. Но было и радостно, и тревожно от того, что он видит Кирана снова, что они попрощались, но все равно встретились, что Киран целовал его вчера, и Роман еще чувствует его губы, его язык у себя во рту, дрожь его тела. И он еще хочет откликнуться, ответить по-настоящему, наплевать на положение, на должность, на дружбу с его отцом, на возможные последствия…

            Странно сказать, но желание дарит свободу, возвращает к себе, возвращает в лучшие моменты, в самые яркие воспоминания. Пока он видит Кирана, он бог, и ему это нравится.

            И он ничуть не боится этих студентов, этой группы, их подколов, их низкопробных шуток. Среди них Киран, среди них человек, который его любит, и эта любовь разливается теплом в воздухе, все покрывает, все сглаживает, все побеждает.

            Роман продолжает лекцию и смотрит только на Кирана. Но этого мало. Хочется говорить только с ним, хочется остаться с ним наедине, хочется намного большего.

            После лекции он садится на подоконник и ждет, пока студенты выйдут из аудитории. Киран медленно складывает вещи в рюкзак и тоже поглядывает на него вопросительно. Но в дверь засовывается изгнанный с лекции Коростелев.

– Эй, ты тут кончил? – кричит Кирану. – Идем скорее!

            Киран оглядывается на Романа.

– Здравствуйте, Роман Дмитриевич! – снова здоровается Коростелев. – Привет вам из ссылки.

            Роман кивает. Так заканчивается еще одна лекция. Так проходит еще один день, разбавленный тревогой, радостью, ожиданием чего-то невероятного. Роман давно не чувствовал себя так странно, но эта группа выбила, этот курс выбил, этот Киран выбил, после его взгляда нельзя вернуться в унылое прошлое.

Контрольная

            Отец потом спросил Кира, почему так долго.

– Долго такси вызывали, – сказал Кир.

            Родители переглянулись.

– Ну что? Не трахались же мы на улице?! – разозлился Кир.

– Вот бы я удивился! – отреагировал отец.

            Мама покачала головой, но подумала и не удержалась от комментария:

– А он-таки хорошенький.

– Он мой ровесник, але! – возмутился отец.

– Это тебе так хотелось бы, – засмеялась мама.

– Вы вообще не о том! – бросил Кир.

– А я сразу тебе говорил, чтобы ты не зацикливался, – напомнил отец. – Дело в другом. Ваша невозможная коллизия чисто теоретически разрешима. Говорю тебе сейчас как твой адвокат.

– Каким образом? – заинтересовался Кир.

– Попробуй послойно снимать препятствия. Первое: он должен быть геем. Второе: он должен испытывать ответные чувства. Если ты в этих двух пунктах не сомневаешься, я не знаю, но я тебе верю, тогда третье: кто-то из вас должен перейти в другое качество, чтобы исчез запрет на отношения «преподаватель-студент», и скорее всего, это будешь ты, потому что через год закончишь университет, – объяснил отец.

– Лева, ты забыл самое главное. Есть еще один запрет «ректор гей», – добавила мама. – И он не исчезнет никогда. Только представь родителей, которые выкладывают приличные суммы за обучение своих чад. Нет, университет – это его репутация. Рухнет репутация – ничего не останется от университета.

            Отец некоторое время смотрел на нее задумчиво.

– Кир, твоя мама, как всегда, права, – кивнул он, наконец. – Это препятствие непреодолимо.

            После семейного совещания и сделанного вывода Кир совсем потерял покой. Он больше не спрашивал поисковик об ориентации ректора. Его не интересовало определение или название его ориентации, важнее было то, что Камышев ответил на поцелуй. Он закрыл голубые глаза, он прижал Кира к себе, его дыхание стало тяжелым, горячим, губы раскрылись… Кира бросало в дрожь от одного воспоминания об этом. Ему ответил человек, который не имел права отвечать, не имел права даже смотреть в его сторону. Ему ответил человек, рискнувший своей репутацией, всей своей жизнью ради их поцелуя. Это был не просто поцелуй, это было признание.

            Конечно, Кир решил отступить. Но чувство не удавалось перебить ничем другим. Не было ничего сильнее. Тем более что курс «Право интеллектуальной собственности» продолжался, Камышев продолжал смотреть на него на лекциях, Кир изредка ему улыбался, и все это было так захватывающе, что Кир ни на секунду не мог отвлечься от мыслей о ректоре.

            Может, Камышев и предупреждал о контрольной заранее, но Кир думал о другом. А потом получил лист с пятью вопросами по пройденному материалу. Камышев попросил всех сдать мобильные телефоны и убрать конспекты.

– Зачем контрольные? Все равно до экзамена никто ничего не учит! – возмутился Саня.

– И совершенно неправильно. Эти знания будут нужны вам всю жизнь, на протяжении всей юридической практики. Ночь зубрежки перед экзаменом не даст никаких прочных знаний, – объяснил Камышев.

– Вот ночь секса – другое дело! – заметил Саня.

– Смотря, с кем трахаться! – ответила ему Вероника.

– Прекращайте о сексе! Вы должны написать развернутый ответ на каждый вопрос. И время уже идет. – Ректор выразительно посмотрел на часы.

– Rolex? – спросил Женька.

– Rolex, – подтвердил Камышев. – И на нем всего час до конца пары.

            Впервые Камышев не стоял за трибуной и не рассказывал. Он отодвинул стул и сел, закинув ногу на ногу. Обвел взглядом аудиторию. Кир тоже огляделся. Все принялись писать. Кир посмотрел на свои пять вопросов:

1. Какие международные конвенции охраняют авторское право и смежные права?

2. Является ли нарушением авторского права проигрывание фоновой музыки в торговом центре без разрешения правообладателя?

3. Имеют ли фотографы право на публичную демонстрацию сделанных ими фотографий людей?

4. Какие международные конвенции охраняют патентные права?

5. Кто такой патентный поверенный?

            Это были трудные вопросы. Названия конвенций нельзя было угадать, их нужно было знать наверняка. Кир решил начать с фоновой музыки. Но даже с музыкой возникла проблема, он не мог ничего придумать. Марина старательно царапала на своем листе. Кир незаметно подтолкнул ей вопросы.

– Подскажи хоть что-то…

– Про фотографии – по согласию.

– По какому согласию?

– По согласию между фотографом и моделью. Но авторское право у фотографа. А если модель популярна, то по договору.

– Блин, я ничего не понял…

– Тише! – одернул их Камышев.

– А про музыку?

– Кир, потом! – Марина вернула ему лист.

            Кир снова оглянулся. Все писали, даже Женька, даже Саня, который возмущался самим фактом контрольной. Камышев смотрел на него. Кир постучал ручкой по пустому листу.

– Вы ничего не знаете, кроме первой лекции? – спросил вдруг Камышев громко.

            Студенты засмеялись, и Кир тоже – настолько было приятно, что Камышев снова говорит с ним и смотрит на него неотрывно. Нисколько не стесняясь его взгляда, Кир снова дернул Маринку.

– Так что про музыку?

– Пиши «по согласию».

– У тебя все «по согласию»!

– По согласию между супермаркетом и музыкантом. Или за роялти. Ну, кроме покойников.

– Каких покойников?

– Бах, Моцарт, Чайковский, им уже ничего не надо.

– Марина, ты издеваешься?

– Вовсе нет.

– Киран, у вас не получается? – снова хмыкнул Камышев.

– А можно потом пересдать? – спросил Киран.

– Нет. Потом будет другая контрольная, по другим темам, и, может, тогда у вас получится. Но все эти оценки повлияют на экзаменационную.

– А если я на экзамен все выучу?

– За одну ночь? – улыбнулся Камышев.

            Потом сдавали работы в обмен на телефоны. Когда в коробке остался только телефон Кира, он подошел и протянул ректору пустой лист.

– Давай, присядь, – Камышев кивнул ему на стол.

            Кир запрыгнул, перегнулся и взял свой телефон из коробки. Камышев читал его вопросы.

– Не самое трудное задание. Вот твоя подруга Марина написала целое эссе по каждому пункту, – Камышев взял ее работу и покрутил ею перед носом Кира.

– Да, она дотошная.

– И даже твой друг Коростелев написал, может быть, наугад, но очень ловко, о том, кому принадлежит изобретение на производстве.

– Он мне не друг вообще-то, – поправил Кир. – Но он хорошо соображает.

– А ты что? Почему не хочешь соображать?

            Кир хмыкнул.

– Думаешь, если тебе обеспечено место в компании отца, можно не учить? – спросил вдруг Камышев. – Не будешь выходить из его тени?

– А вы – из тени своего? Не будете? Будете тащить на себе дело его жизни, пока своей вообще не останется? – ответил Кир вопросом на вопрос.

– Что?! – Камышев поднялся. – Это чьи слова? Твоего отца?

– Думаете, у меня своих нет?

– Нет, серьезно, Киран, – Камышев выглядел растерянным. – Вы это обсуждаете?

– Не волнуйтесь. Это чисто теоретические разговоры о том, как снимать препятствия, – Кир тоже смутился.

– Какие препятствия? – спросил Камышев.

– Разные. В отношениях.

– В наших отношениях? – уточнил ректор.

            Кир молчал. Камышев снова сел.

– Не могу поверить, что вы об этом говорите.

– Все же взрослые люди, – Кир пожал плечами.

– И что советует отец?

– Я не стану повторять это здесь, – Кир взглянул на дверь.

            Камышев все еще казался растерянным. Кир накрыл его ладонь своей.

– Да не переживайте. Ничего такого. Я все понимаю. Я не причиню вам вреда. Никогда.

           Он быстро убрал руку, но Камышев сидел по-прежнему неподвижно.

– Роман Дмитриевич, вы норм? – спросил Кир.

– Да. Дай свой номер. Я пришлю тебе адрес. Поговорим о твоей контрольной. И обо всем прочем.

            Кир продиктовал номер.

– А это будет допустимо для вас? – спросил на всякий случай.

– А допустимо обсуждать с отцом стратегию поведения в отношениях со мной?

– Не только с отцом, и с мамой, – добавил Кир.

– Боже! Уходи отсюда! Забери контрольную и отдай отцу – пусть делом займется!

Работа над ошибками

            Мамы дома не было.

– Я не буду ужинать! – крикнул Кир отцу на кухню и проскользнул в душ, но когда вышел, мама уже снимала плащ в холле.

– Зато я принесла что-то новое из индийского ресторана, – оправдалась она за свое опоздание.

– Все это для меня, – одобрил отец. – Кир сегодня с нами не ужинает.

– У тебя свидание? – догадалась мама.

            Кир кивнул.

– Будь осторожен, – предупредила она. – Ты возьмешь такси или папа отвезет?

– Ну, мам! – возмутился Кир. – Возьму такси, конечно. Кто ходит на свидания с отцом?

– Хорошо.

            Она помолчала.

– Вы встречаетесь в кафе или дома?

– Дома. У меня есть адрес.

– Хорошо. Ты ему доверяешь?

– Доверяю, – заверил Кир.

– Хорошо. А у тебя есть презервативы?

– Маам! Все у меня есть.

– Хорошо, – сказала она снова.

            Кир оделся и направился к двери. Отец тоже вышел в холл и наблюдал за ним.

– Блин, вы не на войну меня провожаете! – успокоил Кир родителей.

            Но в глазах отца мелькнула какая-то догадка. Кир не успел выйти за дверь, как отец остановил его.

– Ты к Камышеву идешь?

– Что?! – воскликнула мама.

            Кир молчал.

– Вот сейчас остановись, Киран, и развернись, – сказал отец.

            Кир повернулся к нему.

– Ничего не будет. Мы просто поговорим. Ты не можешь мне запретить! – заявил он отцу.

– Я тебе и не запрещаю, – ответил тот, – даже если для простого разговора ты берешь с собой презервативы. Ты ничего не потеряешь, чай не девственник. А он потеряет все.

– А если никто не узнает?

– Так не бывает, Киран! Обязательно кто-то узнает.

– Но мы уже договорились. Он ждет меня.

– Сейчас я ему позвоню.

– Нет, папа, нет, пожалуйста! – взмолился Кир. – Ты все испортишь. Все могло бы… могло бы получиться…

– Мой бедный мальчик, – мама обняла его. – Подожди. Пусть папа все уладит.

– Да что тут можно уладить?!

            Кир плакал, стоя в дверях, мама обнимала его, будто удерживала, и похлопывала по спине. Отец набрал номер.

– Привет, Ром, – заговорил, наконец. – Да, я. Тут у нас небольшая трагедия. Кир собрался… к тебе… из-за контрольной? Да, может из-за контрольной, может, по другому поводу. Он взрослый парень, я его не контролирую. Контролировал, когда нужно было. Когда барыги тут крутились, когда ломка эта вся, каминг-ауты, истерики, принятие. Обошлись без психологов, своими силами, и есть результат: учится на юриста, а не кокс по туалетам нюхает, разбодяженный непонятно, чем. Я на экспертизу носил, даже эксперт не установил, чем. Надеюсь, ты с дочерью не пройдешь через это, потому что не дай бог, сам понимаешь. Это я к тому говорю, что за него я уже не боюсь. Я боюсь за тебя. Ты соображаешь, что делаешь?.. Я знаю, что ничего не делаешь. Я ни в чем тебя не обвиняю… Нет, это не неловкий разговор, прекрати, это обычный разговор, тут нечего стесняться. Я просто прошу тебя подумать о себе. А мы сейчас сядем, успокоимся, напишем эту контрольную… да, которую все в группе написали, кроме нашего оболтуса, и проведем время с пользой. И ты, Рома, тоже успокоишься, и все будет, как раньше. Да? Конечно. Не за что, всегда пожалуйста. Я все-таки твой друг, хоть и непостоянный, каюсь. Спокойной ночи. А мы за контрольную.

– Папа, блин, что ты наделал?! – рыдал Кир.

– Ничего-ничего, раздевайся. Мылся только зря. Зато чистыми руками контрольную напишешь. Софа, садись ты тоже. Не до индийской кухни. У сына контрольная не написана, мне ректор сказал. Так, Кир, неси сюда конспекты. Где эти задания? Что тут спрашивается? Читай, Софа. Какие конвенции? Софа, ищи эти конвенции, кто ж их помнит…

            Кир не мог не смеяться, но слезы продолжали капать с подбородка.

– Дурачок, у тебя все еще будет! – утешала его мама.

– Софа, не расхолаживай его! Вот напишет контрольную, и все будет…

            На следующий день лекцию «Права интеллектуальной собственности» Кир прогулял. Просто не мог видеть Камышева, не мог признать поражение, когда был уже в шаге от исполнения мечты. Маринка все допытывалась про его состояние.

– Ты курил? Плакал? У тебя глаза красные. Отец отругал? Из-за контрольной? Но это всего лишь контрольная, Кир, нечего расстраиваться.

– Камышев разрешил дома дописать. Осталось только сдать.

– Ну вот!

– Не хочу заходить к нему.

– Давай я отнесу, – предложила Марина. – Или можно через секретаря передать. Пойдем? Оставим в приемной, секретарша ему отнесет.

            Марина не знала, чем помочь Киру. Они вместе поднялись на третий этаж, к приемной ректора. Марина постучала в дверь, вошла в приемную, втащила за руку Кира с работой и спросила, можно ли оставить контрольную для Романа Дмитриевича.

– Положите на мой стол, я все передам, – заверила секретарь.

            Кир пристроил лист на край стола. Вдруг дверь в кабинет ректора открылась, и Камышев вышел в приемную.

– Лариса, а ты… – обратился он к секретарше, но увидел ребят. – А, прогульщики!

– Я не прогуливала, – сказала Марина. – А Кир контрольную принес.

– Ясно.

            Ректор был в бледно-серой рубашке без галстука и синих костюмных брюках. Кир смотрел куда-то в район его коленей, думал почему-то о том, что у него острые колени, и слегка мутило от этих мыслей, неожиданной встречи и бессонной ночи.

– Так, прогульщик пусть зайдет, а вы, Марина, подождите его, – распорядился ректор.

– Иди, Кир, – подтолкнула Марина. – Я снаружи буду.

            Кир забрал с секретарского стола лист со своей контрольной работой и вошел.

– Садись, – ректор указал ему на стул. – Как ты?

– Ничего, – сказал Кир, не поднимая глаз.

            Камышев сел рядом с ним на место для посетителей.

– А лицо почему опухшее?

– Плакал всю ночь. Так глупо вышло.

            Камышев смотрел на него. Потом взял его руку, положил себе на колено и накрыл своей. Колено оказалось вовсе не острым, а круглым. Стало горячо, душно. Кир вспыхнул.

– Лекций не пропускай, – сказал Камышев.

            Придвинул другой рукой его работу и стал читать, не выпуская его ладони.

– Это кто писал? – спросил, просмотрев до конца.

– Отец и мама, – сказал Кир.

– Ты хоть что-то из этого понял?

– Нет.

– Конвенции не все. Но практические вопросы на отлично.

– Это папа. Он в таком шарит.

– Да он во всем у тебя шарит. Повезло с отцом.

– Вам тоже, с другом, – хмыкнул Кир.

            Камышев повернулся к нему.

– И что он говорит о нас?

– Что существуют препятствия, – вернулся к старой теме Кир. – Препятствия – это запреты, установленные социумом. Одни из них, например, запрет на связь «преподаватель-студент» со временем перестанет нас касаться, потому что я перестану быть студентом, но запрет «ректор гей» не исчезнет никогда. Для этого вы должны перестать быть ректором, потому что нельзя перестать быть геем…

            Камышев почему-то заулыбался.

– Это отец тебе так объяснил?

– Ну, в общих чертах. Я просто подробно вам изложил. И он просил меня заботиться о вас. И я не пошел на пару, чтобы случайно… не заплакать, ничего такого, но потом я буду ходить.

– Понятно, – кивнул Камышев.

            Он, наконец, выпустил руку Кира, но потянулся к нему и убрал прядь волос с его лица.

– Ты русый в маму, а глаза черные, Левины, так странно.

– Вы ждали меня вчера? – спросил Кир.

– Ждал. Но твой отец прав. Он во всем прав.

            Кир поднялся, пошел к двери, но не открыл, остановился перед ней и оглянулся.

– Вернуться хотя бы в тот черный парк.

            Камышев подошел и обнял его, склонился к губам. Стало лучше, чем в парке. Стало не солнечно, а огненно, словно обоих обожгло и сплавило. Кир вцепился руками в его плечи, жадно глотал его поцелуи, но было мало. Кир отодвинулся, провел рукой по его животу, уперся в пах.

– Нет, – Камышев убрал его руку. – Иначе я не остановлюсь.

– Вы очень красивый.

– Важно для тебя это?

– Нет. И да. Как только вы сняли пиджак на первой лекции, я умер.

– Было душно. Но больше не буду так делать, живи.

            Кир еще раз поцеловал его. Камышев отодвинулся.

– Марина тебя ждет.

– Я никому не расскажу.

– Я знаю, Киран, – он вдруг снова обнял его и прижал к себе. – Это я знаю.

            Они еще постояли обнявшись. Вставший член так упирался в Камышева, что Киру было жутко стыдно, но Камышев только улыбался. Потом открыл ему дверь, и Кир вышел.

– Не ругал? – спросила Марина в коридоре.

– Нет. Норм. Но сказал, что не верит, что я сам написал.

– Противный какой, – заметила Марина. – Хорошо, хоть курс короткий. Экзамен – и досвидос.

– Да, – согласился Кир. – И досвидос.

            Шел рядом с Мариной, а хотелось бежать со всех ног назад, в их очередное прощание, чтобы пережить все еще раз, пусть и с новой болью.