ПРОЩАЙ, АЛИСИЯ

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

«СТРОЙСИЛА»

 

-1-

– Ой, вы подстриглись, Александр Евгеньевич! Вам так хуже, извините, конечно. Вы так старше выглядите. Ну не старше своего возраста, а просто старше. Вот когда у вас были такие шаловливые волосики…

– Что у меня было?

– Ша… Это я так, извините. В качестве прелюдии. Преамбулы. Пролога. Вступления. Но кто вам посоветовал так подстричься? Почти под ноль. Как уголовник. Для нашего дела это не очень хорошо. Такая коннотация, знаете ли, может быть на руку противной стороне, может качнуть баланс сил не в нашу пользу. Вас же и так под залог выпустили…

            Ян говорит и говорит, улыбается, даже подмигивает, мешает уместные фразы с неуместными, украшает все искристым блеском юмора, сам не может удержать себя, а Шеремет слушает его мрачно, без улыбки, с суровым, перекошенным от нарастающего раздражения лицом. И если бы Ян замолчал на секунду и присмотрелся внимательнее, он прочитал бы в глазах шефа явный и злой вопрос – кто, кто подложил компании эту свинью, Яна Сагирова?

            Конечно, Евдокимов умер. С этим не поспоришь. Да и в последнее время он больше боролся с раком предстательной железы, чем с врагами компании. И, конечно, Максименко бросил все и уехал, купил домик в штате Флорида, по его словам, небольшой, но не верится. Явно почувствовал, что запахло жареным. И, конечно, Сирченко был прав, когда обновил команду юристов – омолодил и освежил. В результате Шеремет получил в свое распоряжение молодого и свежего адвоката – прекрасного оратора, полиглота и гея, а теперь думает, зачем вообще его компании юридический отдел, не проще ли – в нынешней ситуации – передать все дела посторонней фирме. Все равно по новой, по живому, так может, хоть без шуток юмора обошлось бы.

– …и у него тоже были вот такие рыжеватые волосы, как у вас, только седины меньше. У вас как-то рано седина прощупывается, то есть проглядывается, ха-ха…

            Ян не знает, о чем Шеремет думает так напряженно. Не чувствует, что старые тяжбы ноют сильнее старых ран. Он поправляет очки на носу и встряхивает головой.

– Мне прям тоже подстричься захотелось, вы так соблазнительно выглядите!

– Нет, – говорит вдруг Шеремет. – Нет, Ян, послушайте...

– Пора перейти к делу, я понял, – сияет улыбкой Ян.

– Нет, не нужно. Я решил передать это дело… наш текущий процесс… юридической фирме…

            Шеремет подыскивает название.

– А я уволен? Я еще не приступил к делу, а вы меня увольняете? Гомофобия?! – вскидывается Ян.

– Еще расизм приплетите!

– Вполне возможно! Мой отец грек!

– Я знаю, кто ваш отец, Ян. Я знаю вашу историю. Мне, конечно, рассказали ее, когда рекомендовали вас на эту должность. Сын известного гроссмейстера, подающий большие надежды юрист. Не пошел по стопам отца, нашел свое поприще, проявил себя. Несмотря на все… на всё. Здесь не инквизиция, вас никто не судит за ваши отношения с отцом. Просто это дело… очень тяжелое и личное.

– То есть вы не верите, что я справлюсь?

            Шеремет не отвечает.

– Не можете мне доверять? – снова спрашивает Ян.

– Вы так много говорите, что…

– Я немного нервничаю, – признается Ян и тоже мрачнеет. – Но сейчас ведь неформальная беседа. В суде я веду себя иначе. Я могу вам записи принести.

– Я видел записи. Просто в этом деле мне проще положиться на опытную фирму, чем на внутренние силы компании, даже если придется вынести сор из избы…

– Не надо. Я позабочусь о вашем соре. Я обещаю. – Ян приглаживает рукой темные кудрявые волосы и снова поправляет очки. – Я просто нервничал. Этого больше не повторится. Я буду себя контролировать.

– И исключите меня, пожалуйста, из рассылки ваших флюидов, – добавляет Шеремет. – Я ничего не имею против вашей ориентации, но не считаю, что мужчины по часу могут обсуждать прически и тому подобное.

            Ян заметно бледнеет и отступает от стола.

– И принесите записи, – все-таки говорит Шеремет. – Посмотрим на вас еще раз. До новых, более продуктивных встреч!

 

-2-

            Яна переворачивает от злости. На Шеремета, конечно. И на самого себя.

            Уже давно не приходилось доказывать, что он чего-то стоит. И вот… бросил свое бюро, устроился юрисконсультом в «Стройсилу», вызвался на это дело, чтобы быть ближе к Шеремету. Кажется, все удалось. Но ничего не удалось. В первой же конфиденциальной беседе он сам все испортил.

            Вспоминается его короткий ежик – провести бы рукой.

            Сам виноват – залип на его стрижку, растаял, потек, отвлекся. А ведь хотел зарекомендовать себя спокойным и уверенным специалистом. Нет, он вывалил – назло самому себе – сразу все гейское: причесочки, расчесочки, воспоминания о дружочках, картавость, шепелявость, сонорность, растянутость гласных. Он учил все это в разных языках, чтобы вывалить на Шеремета в первой же конфиденциальной беседе.

            Как же не злиться после этого на себя? Но и злиться нельзя. Злость может загнать в ту же депрессию, которая едва не убила, – после каминг-аута, неприятия отца, смерти матери, которой не он причиной, но все равно «вогнал в гроб родную мать». Он сам вылезал из депрессии, как из гроба, – цеплялся за учебу, за друзей, за первые дела, за себя нового, за честность. После этого нельзя снова злиться на себя, нельзя презирать, нельзя топтать. Нужно быть добрее к себе, нужно прощать, нужно держать себя на плаву, хоть за волосы…

            Ах, эти волосы…

            Шеремет прочитал ему лекцию о правилах хорошего тона, корпоративной этике, о том, что именно позволено на работе «мужчинам». Что ж… стоит прислушаться, ведь им вместе работать. Поражение в этом деле может привести к банкротству компании. Слишком большая ответственность лежит на Яне, тем более что крысы уже побежали с корабля. Сменилось правительство, больше никто не поддерживает «Стройсилу» на государственном уровне, даже внутри компании дело поспешили спихнуть на нового юриста. Шеремет теперь должен полагаться только на Яна, а Ян – на него, и не задаваться вопросом, виновен ли.

            Виновен ли? Присвоил ли в 2004 году акции городского рынка, отобрав их у законных владельцев пытками и психологическим давлением? Способен ли на психологическое давление? На физические пытки? Ян вспоминает его холодные нравоучения и на миг допускает, что способен.

            Истцы требуют много, только дивидендов за все годы незаконного владения – 5 миллионов евро, кроме того, требуют возврата самих акций и возмещения морального ущерба. А Яну никак не хочется верить, что Шеремет причастен, что он часть чего-то темного, подлого, недостойного, что мог достичь своего положения за счет чужих страданий.

            Читая его интервью в газетах и любуясь им в новостях, Ян не предполагал ничего подобного. Он упивался его видом, его умными синими глазами, его сдержанными ответами. Он мечтал работать с ним, мечтал встречать его каждый день в офисе, мечтал о нем. И верил в этот образ, пока не познакомился с материалами дела. А потом стал колебаться. Тело по-прежнему впадало в ступор восторга при виде Шеремета, а мозг включал заслоны, пытаясь оградить Яна от любви к преступнику. Конфликт тела и мозга выливался в те приступы словесной паники, за один из которых Ян уже поплатился утром, и которые ни в коем случае нельзя повторять.

            Легко любить незнакомого. Незнакомый всегда честнее, умнее и лучше того, кто оказывается на его месте после знакомства. Но обязательно ли любить честных и добрых? Почему нельзя любить преступника? Почему Яна так выворачивает от одной мысли о криминале? Просто профессиональная брезгливость?

            Ян снова по слову восстанавливает в памяти их разговор. «Сын известного гроссмейстера», «несмотря на все… на всё», «флюиды», «ориентация», «инквизиция». Ничего не понятно.

            Яну снится, что он все может – может спасти «Стройсилу» от банкротства, может сохранить Шеремету капитал и свободу, может завоевать его уважение, его любовь. Ян все может, потому что он супергерой. Проснувшись, он еще чувствует, что может – вести это дело, не нервничать, не задавать лишних вопросов – угрожал ли Шеремет тем людям, пытал ли их, заставлял ли подписать дарственные на акции. Может не спрашивать даже, почему жена развелась с ним и уехала с дочерью в Швейцарию, почему партнеры продали недвижимость и подались кто куда. Может даже не интересоваться, почему настоящие мужики не должны обсуждать прически. Он просто сделает свою работу, просто спасет его. Еще утром все это представляется очень ясно. Но, входя в кабинет Шеремета, Ян чувствует, как дрожат руки…

 

-3-

            Ян старается выглядеть бодро, протягивая Шеремету флешку.

– Я вам записи обещал, не порно!

            Шеремет смотрит еще мрачнее, чем вчера. Как Яну снова удалось «пошутить» так уместно? Ян сам пугается слова «порно», бросает флешку на стол и отступает. Шеремет вставляет ее в ноутбук.

            На записи Ян в зале суда. Он одет в серый костюм с широким, похожим на утиный клюв, галстуком.

– Это 2012 год, – говорит Ян. – Поэтому галстук такой, давний. То есть это начало работы с экономическими преступлениями. Извините.

– За что? – Шеремет смотрит на него поверх экрана.

– Мужчины не должны обсуждать шмотки и стрижки, я помню.

            Шеремет кивает без улыбки.

– Не извиняйся. Я сам буду как-то фильтровать, иначе тебе все время придется извиняться. И я на «ты» перейду.

– Это вопрос?

– Нет, мне так удобнее.

            Он смотрит дальше запись, потом останавливает.

– Твой подзащитный украл эти деньги? – спрашивает Яна.

– Для меня это неважно. Как для адвоката.

– А как для человека?

– Украл. Получил год условно за халатность. Ни конфискации, ни санкций.

– Прекрасно.

            Шеремет отдает ему флешку и указывает на кресло напротив.

– Я вынужден общаться с такими людьми, – продолжает Ян, – но я не люблю преступников. Меня в них ничего не восхищает, никакая ловкость рук. В этом отношении я традиционен, я люблю законопослушных граждан. Иногда дела, которые я вел, вызывали у меня отвращение. Возможно, эта работа не для меня. Когда-нибудь я ее с удовольствием поменяю. Но сейчас я стараюсь делать ее как можно лучше. И для этого мне не нужно знать, виновен ли клиент.

– На что, например? – спрашивает Шеремет.

– В каком смысле?

– На что поменяешь? На шахматы?

– На преподавание, возможно.

– О, да. Ты общительный.

            Шеремет сидит, подперев голову кулаком. Время замирает. Никто никуда не торопится. Никому ничего не нужно обсудить. Ни над кем не висит угроза тюремного заключения. Никаких дел нет.

– То есть я могу продолжать? – нарушает тишину Ян.

– Да. Что делать с показаниями, ты уже решил?

– О человеке в черной маске, который пытал владельцев акций?

– Да, с этими показаниями.

– Будем их отрицать, как и раньше.

– А последующие сделки и передачи не доказывают мою причастность?

– Только финансовую. Акции были переданы «Стройсиле», а «Стройсила» продала их в свою очередь по заниженной стоимости кипрской компании, бенефициаром которой вы же и являетесь. Но остальных обвинений мы не признаем. 

            Шеремет резко поднимается из-за стола и подходит к окну. Стоит к Яну спиной и ничего не отвечает.

– Вы согласны? – спрашивает Ян.

– Нет, будем считать, что это был я, – говорит Шеремет.

– Вы пытали тех людей? Даже женщину?

– Да.

– Если и так… Если и так, Александр Евгеньевич, следует найти кого-то… подставное лицо, – подсказывает Ян. – Очевидно, что дальнейшие сделки не могли быть совершены без вашего ведома, но тяжкие обвинения признавать нельзя.

            Шеремет возвращается за стол, смотрит на Яна и чему-то улыбается.

– Что-то незаконное сейчас предлагаешь?

– Да, но это хороший способ. Конечно, подставному придется немало заплатить, но это поможет сохранить свободу и спасти ваше имя. Когда начнутся судебные заседания, о процессе будут писать все, кому не лень.

– Я подумаю, – продолжает улыбаться Шеремет.

– Чему вы улыбаетесь, Александр Евгеньевич? Думать нужно очень быстро.

– То есть ответить прямо сейчас?

            Ян кивает.

– Нет, – говорит Шеремет.

– Как «нет»? Другого варианта просто не существует.

– Будем считать, что это был я.

– Психологическое давление, запугивание, принуждение, вымогательство? Умышленное причинение физической боли, физического и морального страдания? Вы эти обвинения хотите признать? Это тяжкое уголовное преступление. Не просто финансовое. Вы понимаете? – спрашивает Ян. – Если не понимаете, лучше молчите. Просто дайте мне делать мою работу. Нужно провести совещание с отделом, сейчас же.

            Шеремет качает головой.

– Нет, никаких совещаний. Чем меньше знает отдел, тем лучше.

– Вы так не выгребите, – говорит Ян прямо. – Если признаете вину, не просто разоритесь, вы сядете.

– Я же предупреждал, что это очень тяжелая история, – напоминает Шеремет.

– Но я хочу… спасти вас!

– Ты же не любишь преступников.

– Я не думаю, что вы преступник, – говорит вдруг Ян. – Я сомневался. Но сейчас понял, что нет. Кто угодно, но не вы.

– В общем, так, – отрезает Шеремет. – Пересмотри нашу стратегию, мы признаем вину и будем бороться за компанию, исходя из этого. И давай веселее, я не просил тебя быть настолько серьезным.

 

-4-

            После секса Ян курит и смотрит на своего друга. Друг Яна строитель, он ничего не спрашивает о работе, да и вообще говорит мало, просто делает свое дело.

– Может, ты в следующий раз Юрца захватишь? – спрашивает Ян и тянется за новой сигаретой.

– Могу, – говорит Лешик.

– Позвони только.

– Позвоню.

– А сейчас иди. Мне еще документы читать нужно.

– Лады.

            Лешик и не думал задерживаться, он быстро натягивает штаны и толкает на прощание Яна в плечо.

– На созвоне!

            Ян раскрывает бумаги Шеремета и пытается представить себя в то время – перенестись в ту ситуацию. Но в то время он еще учился в институте, а Шеремету было… немного за тридцать… в черной маске, с подручными, преступник, это сложно представить. И вдруг, словно продолжая его мысли, звонит мобильный. Женский голос просит о встрече, и Ян четко осознает, что этой встречи быть не должно, но соглашается. Уж слишком хочется услышать рассказ из первых уст.

            По дороге еще раздумывает, чего может хотеть от него Сидельникова. Вдруг мировую? Сойтись на чем-то приемлемом? Но увидев ее, сразу понимает, что она никогда и не сворачивала с тропы войны…

---

– Зайди к шефу, – передает Сирченко хмуро, будто прощается.

            Ян поднимается на второй этаж, проходит длинный холл. Почему-то хочется присесть в кресло перед овальным столиком – тут все так чисто, так изящно и так роскошно, словно компания по-прежнему благоденствует и ей ничего не угрожает.

            Шеремет подхватывается из-за стола, едва увидев Яна.

– Ты в своем уме? – набрасывается сразу. – Ты в игры играешь?

            О, речь уже не идет о скромных манерах. Шеремет зол, его кулаки невольно сжимаются.

– А что случилось?

– Сделки за моей спиной?

– Вы за мной следите? А, конечно, не за мной. За Сидельниковой. За ее домом. За ее контактами.

– И что она тебе предложила? – продолжает Шеремет.

– Сумму.

– За поражение в суде?

– За не очень добросовестную работу, так скажем.

– Ты не имеешь права проводить такие встречи без моего разрешения.

– Я знаю, – отвечает Ян, поражаясь собственному спокойствию.

– Зачем тогда согласился?

– Я думал, это шанс узнать ее условия – не публичные, а реальные, и все уладить. Возможно, избежать суда…

            Шеремет садится на свое место и смотрит озадаченно.

– Не получилось?

– Нет. Она уверена, что вы виновны. Что это вы ей угрожали, вы резали ей пальцы. И что время возмездия и расплаты пришло. Ее требования непомерны.

– Ясно. Больше так не делай, – он вдруг становится совершенно спокойным. – Я знал, что истцы не отступят.

– Есть другой выход – растянуть тяжбу лет на пять-шесть, за это время вывести капитал, если не будет промежуточных постановлений. Но все равно процесс затронет имидж компании, и ваше имя, и даже имя вашего отца как бывшего учредителя «Стройсилы».

– Я всем этим рискнул еще тогда, когда принял в дар те акции…

– Вы приняли их в дар? – поражается Ян.

– Нда, – Шеремет отворачивается к двери, словно кто-то должен вот-вот войти.

– От кого?

– От одного человека.

– И не можете раскрыть его имя суду?

– Нет.

– А мне?

– Нет. Его нет в живых.

– Тем более! – восклицает Ян. – Ему не станет хуже!

– Нет. Это исключено.

– А вы знали, как он получил эти акции?

– Сначала не знал.

– Но потом узнали. И что это за верность такая? – спрашивает Ян зло. – Жертвовать своим именем ради его имени? Сесть за него в тюрьму?

– Да, верность.

– Дружба?

– Да.

– Любовь?

– Да, возможно.

– Секс?

– Ты в своем уме?

– Хорошо, утоните сами, но спасите покойника! – бросает Ян и выходит из кабинета.

 

-5-

            В субботу Шеремет звонит «не по делу».

– Ян, ты свободен?

            Есть такие начальники, которые и в выходные норовят нагрузить сотрудников безвозмездным трудом на благо компании.

– Ну не очень, а что?

– Есть небольшое дело.

            Ян уже в «а что?» дал слабину, отказываться поздно.

– Говорите, я решу.

– Нужно поехать к матери.

– К чьей матери?

– К моей. Просто проведать, пообщаться.

– Хорошо. Диктуйте адрес. Что купить ей?

– Нет, ты не понял. Со мной поехать. У меня не получается с ней общаться, очень тоскливо. Я за тобой заеду.

            Ясно, что знает, где Ян живет. Возможно, и звонит из машины, на полпути к его дому, потому что уверен, что молодой юрист не откажет. Ян распихивает вещи по полкам шкафа, сваливает грязную посуду в раковину, приглаживает торчащие волосы. Шеремет звонит снова.

– Я внизу.

– Поднимитесь на пять сек, я не одет, – просит Ян.

            Тот хмыкает. Ян, конечно, одет, просто пошутил машинально. Быстро расстегивает рубашку и открывает дверь гостю. Само собой все так получается, словно есть образ действий, от которого нельзя избавиться. Шеремет кивает, будто другого и не ожидал, придя к гею, – голое тело и голые шутки. Ян отворачивается от него и застегивается.

– Она в доме престарелых?

– Почему? Нет. Просто загородный дом. Горничная с ней, сиделка. Но приезжать же надо изредка, навещать.

            Ян натягивает свитер.

– Холодно? Шарф брать?

– Минус двадцать два с утра было.

            Сидеть бы в теплой квартире и чаи гонять, но Ян не может отказать шефу в просьбе, спускается за ним к машине. Внутри неожиданно уютно, воздух прогрет и приятно пахнет: кожаными сиденьями, одеколоном, чем-то головокружительным. За стеклами тянется бесконечная белая равнина, солнца нет, снег не слепит, глядя на него, так легко забыть о делах, о тяжбах, о городской жизни.

---

            Мать Шеремета передвигается по дому в кресле-каталке. Сиделка следует за ней неотлучно. Шеремет поздний ребенок: матери с виду около восьмидесяти. В доме жарко, но она одета в несколько шерстяных кофт. Шеремет склоняется к ней с поцелуем.

– Не замерз, сыночек? – она целует его в ответ. – Щечка такая холодная!

– Это Ян, – Шеремет подталкивает Яна к матери. – Наш молодой юрист.

– Какой хороший мальчик! – старушка целует и его. – И Сашенька… какой хороший мальчик был. Рыженький, с локонами, в сером костюмчике. Читал нам: «Идет быцок, кацается, вздыхает на ходу». Помнишь, когда Муся к нам приходила?

– Да, мама, все было.

– Чуть что – сразу стихи читать. В костюмчике. Интеллигент наш Сашенька. «Мы делили апельсин, много нас, а он один».

– Да, мама, – соглашается Шеремет.

– И в конце так выразительно: «А для волка – козула!».

– Да, мама.

– Как на работе, Сашенька?

– Отлично все. Выйду покурю.

            Сиделка и Татьяна Федоровна переключаются на Яна.

– Какой хороший мальчик, кудрявенький, в очках, – говорит мать сиделке. – На цыганчонка похож. А кто ваши родители? Где они живут?

– Мама умерла. Три года назад, от рака. Преподавала химию в университете. А отец жив. Он шахматист. Такая у него профессия.

– И вы тоже играете в шахматы?

– Нет. Я нет. В детстве умел немного, – отвечает Ян сбивчиво, – но у меня не было способностей. Я подвел отца. Во многом. Во всем.

– Как можно говорить такое! – обе женщины всплескивают руками. – Юрист – это тоже очень хорошая профессия. Вы помогаете невиновным людям отстоять свои права, защищаете…

– Возможно, хотя чаще…

            Возвращается Шеремет и кладет руку ему на плечо.

– Чай с тортиком? Мы тортик привезли.

            Ян умолкает. За столом снова вспоминают далекие годы – молодость Тамары Федоровны, детство Сашеньки. Костюмчики, галстучки, открытые террасы, воздушные змеи. Татьяна Федоровна не работала и занималась воспитанием сына. С перестройкой благосостояние семьи ничуть не пошатнулось, папаша выгодно пристроился во власть и все, что мог, передал Сашеньке, организовав «Стройсилу».

            Слушая разговоры и воспоминания, Ян думает о том, что Шеремет мог не принимать в дар те акции: они не были ему жизненно необходимы. Наоборот, принимая их, он ставил под удар отцовское наследие. Но этот дар, неизвестно, как раздобытый дарителем, показался ему важнее…

            На обратном пути Шеремет благодарит его за компанию.

– С тобой все легче проходит. Есть такие люди, с которыми все легче. Наверное, ты такой. Только старушек в подробности не посвящай, они уже путаются… в показаниях.

– А вы же говорили, что я манерный, – напоминает Ян.

– Я говорил? Я и слова такого не знаю, – удивляется Шеремет.

– Ну конечно.

            Шеремет тоже повторяет несколько раз за Яном «ну, каанеешна».

– Да все вы знаете! – обижается Ян. – Высадите меня здесь. Меня друзья ждут.

            Яну самому непонятно, почему он злится. Словно задача не решается. Словно смотришь в конец учебника, а там даже ответа нет, даже номер задачи пропущен.

            Выйдя из машины, оглядывается несколько раз. Кажется, совсем не нужны друзья, которыми только что прикрывался. Да и не друзья они.

 

-6-

            А Лешик и Юрец не интересуются, играет ли он в шахматы. Они и фамилии его не знают, а если бы и знали, вряд ли связали бы с известным гроссмейстером. Что им до шахмат? Отец Яна живет в другом городе, ничем и никак не напоминает о себе и ничего не хочет знать о сыне, никогда не отвечает на его звонки, но Ян ни на минуту о нем не забывает.

            И о Шеремете тоже не забывает. Помнит его сквозь каждый свой день – сквозь горький чай, сквозь скользкую дорогу, сквозь секс с другими. Больно от него, как от ссадины. Но как понять, настоящее ли это чувство или обычная жажда – до покорения, до близости, до разочарования, до тоски?

            Да ведь он уже разочаровывался в нем! Холодные лекции, передразнивания, малодушная стратегия, взятие на себя чужой вины, – все это только раздражает. Когда же снова очаровался? Наедине в машине? За столом с мамашей? «А для волка – козула»? От этого? От милых воспоминаний?

– А там нас будет представлять ООО «Павлидис, Павлидис и партнеры», – слышит вдруг Ян. – Не сидится, конечно, этой Сидельниковой, подала и на Кипре иск, но являться туда не нужно. Один из Павлидисов русским вполне владеет, будет с тобой связываться по «Альвере».

– По чему?

– По «Альвере», которой были проданы акции, – объясняет Шеремет спокойно. – А ты на каких облаках?

– Я… да.

– Как ты и предполагал, судебные процессы пойдут параллельно, против нас и против «Альверы». И, конечно, возможно вынесение промежуточных постановлений, – Шеремет присматривается внимательнее. – Ты не выспался? Что молчишь?

– Да я… не молчу.

– Тогда скажи, что пока ничего нового. Все, как мы и предполагали. Павлидиса зовут Константин.

– Он был вашим любовником. Вот, что я понял, – говорит вдруг Ян.

– Павлидис?

– Ну не валяйте дурака. Не Павлидис. Тот, кто передал вам акции. Хотел что-то для вас сделать. И сделал. А мы расхлебываем это теперь, столько лет спустя, когда друзей вашего отца уже нет в правительстве.

            Шеремет смотрит молча.

– Это значит, что не вы ей угрожали, не вы вымогали, – продолжает Ян. – Но это и значит, что обстоятельства передачи вы суду не раскроете. И еще это значит, что…

– Прекрати! – перебивает его Шеремет. – Ты свои фантазии выражаешь или о деле думаешь?

– Наверное, тут все совпало. И мои фантазии, и дело. Я всегда чувствовал в вас… что-то такое.

– Всегда это когда?

– Всегда. Еще до знакомства.

            Шеремет не сердится, просто лицо становится растерянным.

– Другим это не заметно, не бойтесь, – успокаивает Ян.

– Ничего не может быть заметно, потому что у меня нет секса ни с женщинами, ни с мужчинами, – признается вдруг Шеремет.

– Почему?

– Не до секса. Судебный процесс идет. Ты в курсе?

– В курсе. Но все равно не понимаю. Лично мне нужно много секса. Я живу только ради секса.

– Серьезно? – удивляется Шеремет, позабыв о деле.

– Конечно. Я сексоголик.

            Ян словно стремится перебить признание признанием, чтобы самому блистать на сцене. Шеремет смотрит пораженно.

– А зачем он вам сделал такой подарок? – возвращается Ян к прошлому.

– Он должен был жениться, бросить меня, и хотел искупить свою вину. Тогда мне казалось, что это широкий жест, поступок настоящего мужчины…

– Настоящего, не манерного мужчины, способного пытать и вымогать, – добавляет Ян.

– Но я не предполагал, что он способен на такое. Со мной он был мягким. После этого мы попрощались. Расстались и больше не виделись. Он женился, потом развелся, организовал какую-то финансовую аферу, был объявлен в розыск, сбежал за границу и там умер, не знаю точно, как, от чего, возможно, убили. Это между нами, да? – запоздало спрашивает Шеремет. – Мне хотелось кому-то рассказать, но… такое как расскажешь? Хорошо, что ты сам все понял.

– Не злитесь на меня?

– Нет. Просто… странно говорить об этом с кем-то. Кажется, я очень изменился с тех пор, смутно помню, как все было между нами.

– Я понимаю, что это история не для суда, не для прессы. Но почему не назвать вместо него любого другого?

– Назвать своим любовником?

– Нет, просто назвать человеком, который сделал вам подарок.

– Ты сам поверишь в такую версию? О том, что я ничего не знал, не был соучастником? Ян… нельзя заменить правду неправдой безнаказанно. Нельзя заменить его никем.

– А в жизни? Вы не искали ему замены?

            Шеремет пожимает плечами.

– Я был напуган, особенно, когда узнал историю этих акций. Боялся отца, боялся за компанию. Я искал что-то противоположное – стабильность, семью.

– Но и это не удалось.

– Что значит «не удалось»? У меня прекрасная дочь.

– И где она сейчас?

– В Швейцарии, со своей матерью. В прошлом году оформили развод. Но у нас хорошие отношения.

– Забудьте то, что я про секс сказал, – говорит вдруг Ян.

– Что именно? Что ты сексоголик?

            Яну становится неловко.

– Да.

– А где ты друзей находишь? Такие… есть?

– Геи? Да полно. Слоняются по интернету.

            Шеремет невесело усмехается.

– Теперь для меня все соединилось – суд, тревога, эти разговоры…

– Все и было соединено, – говорит Ян. – Просто вы должны понять, что тянуть, а с чем покончить. Но мне нравится, что это были все-таки не вы… в черной маске. Я не нахожу романтики в криминале.

– А сексоголики вообще способны находить романтику? Сомневаюсь.

– Импотенты всегда во всем сомневаются!

 

-7-

            Возможно, он не очень хороший адвокат. Он не деликатен. Он рубит сгоряча. И он горяч. Он молод. Он остр. Он просто перец чили.

            Ян пытается представить, что Шеремет может о нем подумать. Проклинает себя. Оправдывает себя. Снова проклинает.

            Зачем он вообще заговорил о себе? Он же мог притвориться сдержанным и скромным. Но он поднял на щит свою порочность – спрятался за ней. Объявил ее достоинством, поглотившим все другие достоинства. Он порочен. Да, он такой. Но он не добивается шефа. Он удовлетворен своей порочностью. Он женат на ней.

            И Шеремет теперь не сможет воспринимать его иначе – только через призму сказанного. Он не просто гей, он сексоголик, он маньяк, не помнящий имен, он одержим процессом, он пропустил через себя весь интернет, он ненасытен, он шлюха.

            Да и хрен. Все равно Шеремет думал бы о нем так, но Ян не стал дожидаться его выводов – подсказал сам.

            Более того, он решил все сразу – как вести себя с Шереметом, как вести этот процесс, как вести переговоры с Павлидисом. Отстраненно, уверенно и холодно. Не трепеща от волнения – как Шеремет взглянет, как отнесется, как воспримет. Не переживая, не вникая, сухо и формально. Вообще не заботясь о результате. Все уже решено. Волноваться не о чем.

---

            Ян отмокает в ванне, курит, замечает, что пепел падает не в пепельницу, а в воду. Приходят Лешик и Юрец, пьют пиво, поглаживают себя. Вечер грозит быстро утратить томность. Но звонок в дверь отвлекает.

– Вы третьего взяли? – ржет Ян.

            А третий гость – Шеремет. И кто разрешал тревожить сотрудников по домашним адресам в нерабочее время?

– Поговорим? Об этом деле. Я понял кое-что. Когда ты сказал…

– Я не один. В общем-то…

– Ну и что? – Шеремет проходит в квартиру. – Ты же всегда не один.

– Привет, – говорит Лешик и застегивает штаны, серьезный вид Шеремета настораживает.

– Мне Яна на пять минут на кухню можно? – спрашивает Шеремет каким-то незнакомым, сдавленным голосом.

– Да че на кухню? Все свои, – говорит Юрец. – Просто не видели вас раньше, но мы не против.

– Ага, – кивает Лешик и опять тянется к молнии на брюках.

            Ян проводит Шеремета на кухню. Тот смотрит на блок пивных банок на столе.

– Это вы на всю ночь запаслись? Они знают, что ты юрист вообще? – спрашивает Шеремет.

– А к чему это? Мне от них не уважение нужно. Вы зачем пришли? Посмотреть? Моя личная жизнь работы не касается.

            Шеремет кивает, берет банку пива из упаковки, откупоривает и делает глоток.

– Да, знаю. Извини, что ворвался… в твою личную жизнь. Просто ты сказал, что нужно разобраться, что тянуть, а что отрезать. И я понял, как можно отрезать – я больше не буду бороться, то есть пытаться выкрутиться, сохранить состояние. Я верну им акции, дивиденды, выплачу потерянную прибыль, пожертвую «Альверой».

– Тогда и «Стройсила» рухнет. Или останется с нулем.

– Пусть так.

– Но это слишком высокая цена, чтобы разобраться с прошлым.

– Я прошу тебя принять все условия истцов и заключить мировое соглашение – любой ценой. Нужно, чтобы они отозвали иск. Хочу поставить точку. Пусть оставят мне только свободу. У жены и дочери есть собственный капитал, их это не коснется. А я покончу со всем и смогу жить дальше… по-другому.

– Как по-другому?

– Честно работать, начать заново, с того самого нуля.

– Но я уже настроился на длительную тяжбу, – теряется Ян. – На шесть лет судебных разбирательств.

– Ты же мечтал поменять работу – удивляется Шеремет. – Зачем тебе это?

– Чтобы быть с вами.

– Со мной?

– Ну рядом.

– На работе?

– Ну… да.

– А дома с ними? Со всеми этими?

– Это ничего не значит.

– Просто секс? – кривится Шеремет.

– Да, просто секс, но люблю я только вас.

– Что?

– Ну вы заговорили о честности. Это честно. Я свое бюро бросил, чтобы к вам устроиться, когда вакансия открылась.

– Зачем же тогда рассказывал о себе все эти гадости?

– Потому что это тоже честно, – Ян опускает голову.

            Шеремет оставляет пиво и оборачивается к нему.

– И что мне делать?

– Я не знаю, – говорит Ян, приближается и целует его в губы.

            Шеремет не отвечает, но поцелуй длится, Ян приникает к нему все ближе.

– Друзья тебя ждут, не забывай, – Шеремет, наконец, отталкивает его и уходит.

 

-8-

            Все разрушилось. Был какой-то план действий, теперь можно его выбросить и искать что-то новое – вплоть до нового себя. Шеремет дает ему эту возможность. Дает ему этот шанс. Но нужен ли он?

            Доверять? Чтобы строить что-то на доверии? Менять свои настройки? Круг друзей? Привычки? Ради фантазии о человеке, который полюбит и станет близким, все примет и поймет? И этот человек Шеремет? Который ни разу не сказал даже, что Ян ему нравится?

            Получилось или нет? Он добился или нет? Шеремет позволил себя поцеловать или нет? Было это или не было?

            Бросить бы все и нырнуть в теплоту и доверие моногамии. Но пока от этой перспективы только дрожь и холод.

            Шеремет подписал с Сидельниковой и вторым истцом мировое соглашение, они уладили финансовые вопросы, «Стройсила» осталась на плаву, резервов хватило. Истцы ушли в уверенности, что вымогатель наказан, что справедливость восторжествовала. Яну плохо от этой сделки – физически. Ему хочется рассказать всему миру, что «вымогатель» всего лишь принял от своего любимого прощальный подарок, который не мог не принять. Но рассказывать всему миру строго запрещено, никакой прессы, никаких комментариев, обвинения сняты, иск отозван, дело завершилось строго конфиденциально.

            Как вернуться к началу? Где это начало? В разглядывании его фотографий? В собеседовании на должность? В шутках про шаловливые волосики? Ян подает заявление на увольнение и смотрит в хмурое лицо Сирченко.

– Да… плохо мы разрулили этот процесс, – кивает тот. – Но это воля шефа, не наша вина. Зачем так резко все бросать?

– Я по личным причинам.

– Сманили?

– Нет. Просто это не мое, адвокатура вообще.

– В шахматы подашься?

            Пожалуй, начало в шахматах, Сирченко прав.

            Потом Ян сидит в квартире, из которой выгнал всех гостей, и думает, куда податься. Все здесь – мебель, техника, машина, одежда – куплены на доход от адвокатской деятельности. Ничем другим Ян никогда не зарабатывал.

---

            Шеремет входит робко, не как бывший начальник, не как будущий любовник. Смотрит на спортивные штаны Яна недоуменно.

– Привык, что ты в костюме.

– Я никуда не хожу пока. Никого не жду. Сижу и думаю.

– О чем?

– О том, чего я хочу на самом деле. Хотел ли я заниматься правом, и если хотел, то почему. И чего хочу теперь. Мы мало прислушиваемся к себе, мы себя обычно ломаем, подавляем, подстраиваем. Ставим цели в ущерб личным ощущениям, а потом изо всех сил их добиваемся.

– То есть ты не знаешь пока, чем займешься? – спрашивает Шеремет.

– Пока не знаю.

– Но из города не уедешь?

– Зачем?

– К отцу.

– Не думаю, что он хочет меня видеть.

– Зато я хочу.

            Шеремет садится на диван рядом с Яном, но не смотрит на него, смотрит в пол, на паркет.

– А вы хорошо подумали? – спрашивает Ян. – Вы других искали? Пробовали?

– Нет. Зачем мне другие? Что это за вопросы?

            Шеремет окидывает взглядом его длинные ноги в мягких штанах, но выше глаз не поднимает.

– И что вы решили?

– Смотря, что ты решил.

– В каком смысле?

– Ты сможешь не встречаться с этими своими… друзьями?

– И что тогда?

            Шеремет вздыхает, закрывает глаза и откидывает голову на спинку.

– Мне очень тяжело. За что ты меня мучишь? Заставляешь меня ревновать, психовать. Я к этому не привык. Я привык к покою. Я на многое пошел ради покоя. Но покоя нет. Все время о тебе думаю. О твоих словах, о твоих друзьях. У меня такого никогда не было. Тогда все было как-то наспех, я и члена его не видел…

– О, не о словах вы думаете, Александр Евгеньевич!

– На «ты». Меня Саша зовут.

– Я знаю.

            Ян влипает в его губы и кладет его руку себе между ног.

– Я так тебя хотел. Еще до того, как к вам устроился. Просто как образ, не зная даже, что внутри, – шепчет на ухо.

– И что внутри?

– Противоречия…

            Шеремет касается его через брюки, поглаживает почти неощутимо, Ян усмехается.

– Жаль говорить это, но я не фиалка, я не нежный, давай сразу к делу.

– Красивый, беспощадный мальчик, – говорит Шеремет. – Все сломал и хочет еще.

            Ян отстраняется.

– Я ничего не ломал. Ты сам хотел вернуться к себе прежнему, к честности.

– К честности, при которой нужен презерватив?

– А, вот так? Нужен, конечно. Но не от ревности. Если ты собираешься упрекать меня, или ревновать и дальше, или воспитывать – сразу говорю, я не виноват, что у тебя было меньше любовников, чем у меня.

– Нет, я не об этом. Я боюсь, что… Просто боюсь. Боюсь, что ты посмеешься надо мной.

– Серьезно? – удивляется Ян. – Боишься заняться со мной сексом?

– Боюсь, потому что люблю тебя. Ты сейчас самый важный человек в моей жизни. И из-за плохого секса я не хочу тебя потерять. Ты уже однажды назвал меня импотентом.

– Боже, Саша, ты совсем зомби. Да я со зла просто сказал, потому что ты не хотел меня, даже не приближался ко мне. А я от одного взгляда на тебя таю! Я сейчас перед тобой со стояком сижу, а ты несешь какую-то ахинею. Давай я выключу свет, а ты перестанешь говорить.

            Но Ян врет, свет он не выключает, хочет наблюдать, как синие глаза Шеремета приближаются к его лицу.

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

«КОНСАЛТ-ЦЕНТР»

 

-1-

            Можно не говорить.

            Это совсем не то, что «бояться сказать». Яну кажется, что, только сохранив свой секрет, он может сберечь свое счастье от посторонних. Он же нашел его. Добился взаимности. Все сбылось. Шеремет встречается с ним регулярно, у них хорошие отношения. У них классный секс. И Яну его вполне хватает.

            Новая работа в консалтинговой фирме нашлась как-то сама. Никто не рекомендовал, не советовал, никто не знает Яна на новом месте. Он просто пришел на собеседование, прошел отбор, все прозрачно.

            Кроме того, здесь, на новой работе, можно никому не сообщать, кто ты и откуда. Его деловые качества говорят сами за себя. Ян прекрасно знает отечественный бизнес. Возможно, хотел бы знать даже хуже. Зарплата, конечно, ниже, чем в «Стройсиле», но и отношения с клиентами намного проще. Эти консультации не сравнить с консультациями для Шеремета.

            Ян работает без нервотрепки. И бережно хранит свой секрет. Но секрет как-то разросся и раздулся. Ян скрыл от коллег не только то, что встречается с бывшим шефом, но и то, что он гей. На работе он сосредоточен и строг. Он ведет себя скромно, не просматривает с рабочего компа никаких сомнительных сайтов, не позволяет себе никаких шуток, в перерывах помалкивает. Холодная весна располагает к суровости.

            Ян чувствует себя новым в новой роли. И иногда вся эта игра кажется освежающей до хруста, а иногда кажется, что новое счастье сковало, ограничило его. Ян уже не может понять, изменился ли к лучшему или перестал быть собой.

            Он оставил свой секрет для себя. Он пытается его обдумать. Он гей. У него все получилось. Он счастлив. Он прячет свое счастье за хмурым фасадом. Или ему нечего прятать? Просто новая, не самая лучшая, работа, просто новый мужчина – взамен всех прежних. Надолго ли это? На несколько месяцев? На всю жизнь?

– Ян, слышь, если в ЗАО переуступка акций, куда вносят изменения? В устав?

– Что?

            Это Сережа. Склонился через стол, чтобы спросить шепотом.

– В ЕГРЮЛ?

– Нет, только в реестр владельцев ценных бумаг.

– А в устав не надо?

            Сережа давно работает в «Консалт-центре», но все еще стажер, который должен набираться опыта.

– Не надо, – Ян качает головой.

– Бля, я им чето не то сказал, – теряется Сережа.

– Да разберутся.

– Да? Думаешь?

– Конечно. Еще никто не умер от мелкой неточности.

– В суде сложнее? – спрашивает Сережа. – Говорят, ты в суде работал…

            Интересно, о чем еще говорят. Сережа смотрит на него пристально.

– Да, везде понемногу.

– Я буду спрашивать, если что. Не напрягает?

– Спрашивай, конечно.

– А то тут все злые, сразу настучат, что я не справляюсь. А ты не злой, просто печальный.

            Ян удивляется. Не знал, что кажется печальным. Не знал, что счастье со стороны выглядит печально.

– Ты где учился? – переводит разговор.

– Еще учусь. В нашем, заочно, – отвечает Сережа.

            Долговато. Но спрашивать о возрасте как-то по-гейски.

– Все получится, – отрезает Ян холодно.

            Долой все гейское!

            Сережа отходит от стола и возвращается на свое место, потом косится в сторону Ирины, опытного юриста со стажем, не подслушала ли она их разговор, не доложит ли о его некомпетентности. Все заботы только о карьере. Никаких подводных течений, никаких «флюидов». Ян здесь просто работник среди работников, натурал среди натуралов. Но все-таки хорошо, что эта Ирина замужем.

---

            Вечером он обнимает Шеремета и садится ему на колени.

– Здоров ты на мне сидеть, – Шеремет пытается спихнуть его на диван.

– А так? – Ян разворачивается к нему лицом и расстегивает молнию на своих брюках.

– И так здоров, – говорит Шеремет и закусывает губу.

            Ян целует его, прижимается теснее, освобождает его член и садится сверху. Шеремет рычит, запускает руку ему в волосы.

– Не хватает твоей шевелюры.

– Это для работы, там я натурал.

– А, да? И как там?

– Все очень натурально.

– Я тоже так стригся, – вспоминает Шеремет. – Но тебя это не остановило.

 

-2-

 – Да, бывают такие моменты…

– Ну например.

– Ну бывают.

– Ну например.

– Просто неприятные моменты.

– Ну например.

            Ян застает разговор Сережи с Ириной о «неприятных моментах».

– Ну например, когда ты видишь себя на фотографиях у друзей, а ты везде плохо получился, – говорит Сережа.

– О, я думала, ты скажешь, например, когда застаешь свою девушку в постели с другим.

– А похоже, что девушки могут мне изменять?

            Ирина смеется. Ян тоже приглядывается, нет, непохоже. Сережа симпатичный, на носу забавные веснушки. Тонкие запястья… пальцы… мягкие русые волосы, серые глаза…

– Ян, а ты что скажешь о неприятных моментах? – перебивает Ирина его мысли.

– Например, когда полно работы, а коллеги с утра чешут языками.

            Все утыкаются в экраны и папки. Сережа идет в совещательную комнату к клиенту. Ирина поправляет фотографию мужа на рабочем столе. Нужно и Яну что-то такое… Чью бы фотографию поставить? Алисии Викандер?

            Отчего ему пришло в голову прикидываться натуралом? Только затем, чтобы новая работа не напоминала о старой? Чтобы покончить с собой прежним? Приравнять моногамию к гетеросексуальности? Да, в этом была своя логика, но сейчас Ян не может ее нащупать. Ок, Алисия Викандер. Моя девушка. Знакомое лицо? Да просто похожа! Как забавно! Главное, что это не Шеремет.

            Сережа вызывает в коридор и шепотом спрашивает, как его клиенту оформить генеральную доверенность. Шепот звучит зловеще.

            Иногда Шеремет звонит в течение рабочего дня, и они обмениваются короткими фразами. Но даже по этим коротким фразам коллегам понятно, что Ян проводит вечера не в одиночестве, и есть кто-то, кто просит его купить по дороге пиццу в «Ринальдо».

– Иногда отец ко мне в гости заходит – объясняет Ян.

– А я с родителями вообще не общаюсь. Говорить совсем не о чем, – признается Сережа. – Только морали читают.

– Мой тоже читает, но я его люблю.

            И никто не говорит, что девушка на фотографии на кого-то похожа. И никто не замечает, что у отца по телефону слишком игривый голос. Все завидуют молча.

---

– Я хотел бы пригласить вас, – шепчет Сережа в коридоре, – с девушкой, в субботу. На небольшую вечеринку. У меня день рождения. Я Близнецы.

– Что? – не может понять Ян.

– По гороскопу. День рождения. В субботу. Ты так мне помогаешь!

– Не нужно меня благодарить за это, – отрезает Ян.

– Конечно, я понимаю. Но у меня мало друзей, Свете скучно, я хотел бы познакомить вас. Мы недавно в городе, снимаем квартиру. Еще не обжились, ни с кем не познакомились.

            Как-то все сразу перемешалось: и день рождения, и Света, и квартира. И благодарность, и тоска, и надежды на лучшее. Нет-нет, у Яна и без того полная чаша.

– Я подумаю…

– Я очень прошу. Просто посидим, выпьем немного.

            Дома Ян рассказывает Шеремету о приглашении.

– Значит, пойдешь с Алисией Викандер? – смеется тот. – Позвони ей хоть, предупреди. Хотя вряд ли она найдет время. А я смог бы.

– Ты мой отец.

– Да?

– Который часто звонит на работу и еще чаще приходит в гости.

            Шеремет перестает смеяться.

– Ты так сказал? Зачем?

– Да просто выдумал. Чтобы все было натурально. Разве по мне видно, что я гей?

– Не знаю.

– Мне хотелось новой истории. Никого не кадрить, работать спокойно.

– А ты вообще был натуралом? В детстве? До восемнадцати? До двадцати четырех?

– Никогда. Я приставал ко всем друзьям отца, ко всем его ученикам, еще даже не понимая, зачем. Но сейчас меня не интересуют другие парни.

– Тогда тебя должны интересовать девушки.

– Конечно. И у меня есть Алисия.

            Шеремет смотрит на него задумчиво.

– Нет, это странная история. И как ты пойдешь на вечеринку?

– Не пойду.

– Ну это невежливо, как минимум. Там будут другие гости. Скажешь, что Алисия заболела, никто и не заметит.

– Наташа.

– Наташенька?

– Да.

            Шеремет обнимает Яна за плечи, целует в висок.

– Мне кажется, тебе чего-то все-таки не хватает. Хочешь быть активным? Ты никогда не просил меня об этом.

– О, это точно не то, чего мне не хватает. Мне хорошо в моей роли.

– Чего тогда? Кого?

            Ян качает головой.

– Да все нормально. Не думай об этом. Просто сказка для работы, нас это не коснется.

– Я люблю тебя, – говорит Шеремет. – С тех пор, как мы стали встречаться, даже после всех наших неприятностей, мне стало легче – дома, со знакомыми, с подчиненными, в компании. Поэтому мне и кажется, что ты идешь в обратном направлении…

– Ревнуешь к Алисии, так и скажи! – смеется Ян. – Ну вот не хочу я ничего о тебе никому рассказывать, хочу тебя скрыть, спрятать, как можно глубже.

– Глубже, так глубже, – кивает Шеремет. – Это мне нравится.

 

-3-

            Ян купил кожаный бумажник и Hennessy X.O. Держит все это в руках и хочет позвонить в дверь.

            Он не ошибся адресом, не перепутал время. Уже 19:30, а приглашение было на 19:00. Но за дверью не слышно ни шума, ни смеха, ни музыки, ни других звуков праздника. Как-то устрашающе тихо. Ян ставит подарки на пол, проверяет по записной книжке адрес и, наконец, звонит.

            Открывает сам именинник, в джинсах и толстовке с капюшоном.

– О, Ян! Вы пришли? Ты пришел? Проходи, проходи…

– А где… Света?

– Света заболела. Очень некстати, – Сережа разводит руками.

            Ян останавливается в прихожей.

– А гости?

– Не пришли. Да я мало кого приглашал. Не смогли, может. А Наташа?

– Тоже не смогла.

– Эпидемия какая-то, – говорит Сережа.

            Ян все-таки протягивает ему подарок и бутылку. Сережа снова приглашает его в гостиную.

– Извини, тогда я тоже… пойду, – отступает Ян. – Может, в другой раз, все соберемся.

            Квартира у Сережи самая простая – съемная, полупустая, поэтому аккуратная. Только сам он в ней выглядит потерянным, словно заблудился между входной дверью и балконом.

– Подожди, я тоже выйду. Провожу тебя через парк. Сигарет куплю.

– Да я на машине, – говорит Ян. – Я не знаю, где тут парк.

            Но смотрит на Сережу и смягчается.

– Ладно, покажи мне парк. Пока не стемнело.

            Сережа быстро сбрасывает толстовку и остается в футболке.

– На улице теплее, чем в квартире. Я тут мерзну.

            Ян отворачивается.

            Солнце садится за многоэтажки и прорезает парк яркими косыми лучами. Молодая глянцевая листва блестит, как от влаги.

– Природы вообще не вижу, – говорит Ян, садясь на скамью. – В последний раз видел зиму, когда за город ездили… с отцом. Такая зима... лютая, страстная.

– Зачем ездили? На зимнюю рыбалку? – улыбается Сережа.

– Нет, к его… знакомым, – Ян не может быстро сообразить, кем ему приходится мать Шеремета.

– А мои родители в поселке городского типа живут, тут, в области. Большое хозяйство у них, козы. Лес рядом…

– Понятно. А ты удрал?

– Да. Хотелось чего-то другого. Учиться.

– Все получится, – повторяет Ян.

            Сережа растопыривает руки, засунутые в карманы брюк, и касается его локтем. Ян не отодвигается. Вдруг думает, что нет у него никакой Светы. А может, и дня рождения нет. И не Близнецы он вовсе.

– Так где сигареты купить? – спрашивает Ян, чтобы нарушить невольную близость.

– С другой стороны парка киоск.

– Пойдем.

– Разве ты куришь?

– Иногда курю.

            Сережа нехотя поднимается.

            Когда они возвращаются, их скамья оказывается занята влюбленной парочкой, вполне гетеросексуальной. Приходится сесть на дальнюю, за кустами жасмина. Ян торопливо закуривает. Снова кажется, что Сережа усаживается подозрительно близко. Ян чувствует тепло от его бедра. Вдыхает дым, смотрит на жасмин в сумерках, все плывет. Сережа вдруг касается его плеча, проводит рукой, будто гладит.

            Ян подхватывается.

– Что это было вообще?!

            Сережа давится дымом, кашляет, гасит сигарету.

 – Нет, Ян, нет. Так как-то получилось. Не подумай ничего плохого. Я хотел отломить веточку. Не знаю, что тебе показалось.

– Что ты гей, – честно говорит Ян и снова садится.

– Ха-ха-ха! – звонко смеется Сережа. – Расскажу Свете – обхохочется! Какая глупость! Конечно, нет! Ты мне нравишься просто как человек. Но я не думал ничего такого, ничего!

            Сережа снова закуривает, выдыхает дым колечками, доказывая, что ситуация под контролем.

– Я понимаю, как это выглядит со стороны, – продолжает спокойно. – Пригласил тебя, будто заманил. На работе пристаю. В парк потащил. Но мне так… так бывает хреново. Не с кем поговорить. Кажется, что ничего мне не удается – ни в учебе, ни в работе, ни в отношениях, ни с родителями, ни с друзьями. Я не жалуюсь, нет. Не подумай. Но бывает очень тяжело.

– И ты не знаешь, почему? – спрашивает Ян.

– Нет.

– Возможно, ты делаешь что-то не то. Выбрал что-то не то и заставляешь себя следовать своему выбору.

– Легко сказать! А как не следовать?

– Найти в себе настоящее, личное. Не то, что хотят видеть родители или друзья.

– Ты нашел?

– Да.

            Сережа оборачивается и смотрит прямо ему в глаза, потом отодвигает руку с сигаретой и выдыхает дым ему в лицо.

– Ты как-то на меня действуешь… не так…

            Ян молчит, но не отстраняется. Сережа, забыв затянуться, хочет еще раз выдохнуть на него дым, но вместо этого просто приближается к его лицу, дотрагивается губами до его губ, трогает их языком, потом приникает сильнее, зажмуривает глаза и целует. Ян сидит неподвижно, но не отвечает.

            Сережа открывает глаза и отодвигается.

– Я никогда не делал этого. Ты мне веришь?

– Верю, – говорит Ян.

– А ты? – спрашивает Сережа.

– Никогда, – повторяет Ян.

– Ты никому не расскажешь? – начинает беспокоиться Сережа. – Я не какой-то педик. Я просто не знаю, что со мной происходит. Когда я смотрю на тебя, просто дышать не могу.

– Я никому не расскажу.

– А мы еще увидимся?

– На работе, – говорит Ян.

– Нет, не на работе.

– Чтобы целоваться?

– Тебе не понравилось? Совсем?

            Больше всего Яну хочется поцеловать его по-настоящему и продолжить. Он представляет тело Сережи под футболкой, его напряженные соски, его член в тесных плавках, и с трудом сдерживается, чтобы не прижать Сережу к себе.

– А тебе понравилось? – спрашивает холодно. – Стоит задуматься, Сережа. Есть, о чем.

 

-4-

            Шеремет потом интересуется, как Ян объяснил отсутствие Наташеньки на вечеринке, но Ян говорит, что ее отсутствия никто и не заметил.

– Ну вот, а ты идти не хотел. Такие корпоративы полезны, если ты, конечно, собираешься задержаться в этой компании. Даже я со своими на шашлыки езжу.

– Саша, когда мы уедем? – спрашивает вдруг Ян.

– Куда? – теряется Шеремет, все еще думая о корпоративных шашлыках.

– Не знаю. В отпуск.

– Ты же сказал, что у тебя отпуска не будет. Зачем вообще тебе эта работа, не понимаю. Дрянная же компания.

– Ну не дома же сидеть. В фартуке. Там легко работать. Просто… хочется уехать.

– Переезжай ко мне, – предлагает Шеремет. – Сменишь обстановку. У меня три этажа, места хватит и для общения, и для уединения.

– И для секса.

– О, конечно.

– То есть…  это серьезное предложение? Будем жить вместе?

– Да я и так все время у тебя зависаю, а у тебя не очень удобно. И если ты хочешь перемен, это именно то.

– А сад у тебя есть? Сейчас жасмин цветет.

– Сад есть. Но, если честно, я не знаю, что там цветет. Садовница им занимается.

– Ты со слугами живешь?

– Нет. Не живу. Она приходит раз в неделю, приводит все в порядок.

– Кто еще приходит?

– Уборщица.

– Они будут меня видеть.

– Конечно, если ты не спрячешься под кровать, – смеется Шеремет. – С каких пор ты стал стеснительным?

– Не знаю, – говорит Ян.

            Но переезд увлекает. Ян отбирает самые необходимые вещи и складывает в сумку. Похоже на путешествие. Не очень дальнее. В тихую коттеджную зону – с высокими заборами и приходящей прислугой. Старая жизнь пусть покрывается пылью в старой квартире.

---

            На работе Сережа старается не смотреть в его сторону. Старается ни о чем не спрашивать. Старается не просить помощи. Но это старание написано у него на лице – продольной морщиной на лбу, мученическим изломом губ, бледностью и заострившейся линией скул. С вопросами он стал обращаться к Ирине, с Яном здороваться мельком, в разговорах имитировать невнимательность.

            Но однажды встречались вдвоем с клиентом, а после его ухода Сережа задержался, захлопнул дверь совещательной комнаты, прижался к Яну. Обнял обеими руками и положил голову ему на плечо.

– Я просто рядом постою, чуть-чуть.

– Не делай так больше, – сказал Ян, но не оттолкнул.

– Я знаю. Я борюсь. Я на сайт знакомств заходил, но никого там не хочу. Я не хочу просто секса.

– Неужели?

– То есть хочу, конечно. Но не с теми…

            Сережа обнял его еще крепче, оторвал голову от плеча и впился в губы. От неожиданности Ян ответил – инстинктивно, схватил его за затылок. Поцелуй стал горячим.

– Ты тоже хочешь, – понял Сережа. – Давай, давай попробуем. Никто не подумает, что мы педики. Никто ничего не узнает.

            Ян смотрел на него молча. Сережа снова стал целовать его. Шарил рукой по груди, сминал галстук.

– А если и узнают. Двадцать первый век. Евровидение. Мэтт Бомер.

– Аргументы, – сказал Ян и отстранился.

---

            Он вообще попытался отстраниться.

            Но Сережа то и дело поднимает глаза и смотрит на него с мольбой. И Ян думает, что переезд к Шеремету не очень ему помог. Но не бросать же работу только потому, что не хватает силы воли отказаться от того, что не нужно.

            Раньше ему не приходилось задумываться, изменить ли кому-то. Конечно, изменить. Никаких гарантий. Тут вам не ипотека, не ломбард. А сейчас Ян думает, как избежать этой измены, которая каждый день жарко дышит ему в лицо, которая ждет его, ни на миг не выпускает из поля зрения. Как справиться с этим желанием? Какую ложь выдумать, чтобы не раскрыть правды о себе?

            Кажется, Сережа пахнет жасмином. Июнь, свежая зелень, чистота, страсть и робость, жар и озноб. Стоит Яну подумать, что Сережа страдает и борется с собой, хочется сорваться с места, броситься к нему, утешить, заняться с ним любовью, помочь ему, научить, примирить с собой.

            Но стоит подумать, что его мечта сбылась и материализовалась, что человек, которого он любил и добивался, ответил ему взаимностью, доверяет ему и любит, делит с ним свой дом, свою постель и свою жизнь, простил ему его прошлое и принял с его грязным багажом, Ян понимает, что нет чувства сильнее, нет победы желаннее, нет счастья полнее.

            Причем тут Сережа? Но мысль о Сереже все портит, зудит в голове, отвлекает. Ян изо всех сил старается не замечать его, и Сережа тоже старается. И это взаимное старание то и дело толкает их друг к другу на лестничных клетках, в совещательной комнате, в лифтах и туалетах, заставляя целоваться до крови на губах.

– Ты же тоже хочешь, – повторяет Сережа. – Почему мы не можем попробовать? Я посмотрел порно, я все смогу. Тебе будет хорошо со мной. Приезжай ко мне вечером. Скажи своей девушке, что к другу. Скажи отцу, чтобы обошелся без тебя полчаса и не звонил…

– Всего полчаса? – смеется Ян.

            Сережа снова прижимается к нему.

– Сколько захочешь.

– А Света?

– Со Светой у меня ничего не получалось.

– То есть вы уже не вместе?

– Ну, она нашла другого.

– Давно?

– Год назад.

– А день рождения у тебя был вообще?

– Был. Я никогда не вру. Просто не знал, как тебя пригласить…

 

-5-

            Ян отмалчивается, вообще ничего не говорит о себе. А потом думает, зачем эта стратегия? Она не оправдала себя. Нужно было сказать Сереже, что он не ошибся, что Ян гей, что живет с партнером, что счастлив. Ведь вышло еще хуже. Сказал, что его девушка Алисия Викандер, а сам лижется с ним при каждом удобном случае.

            Конечно, эти разговоры не для работы. Нужно поехать к Сереже и обсудить все. Извиниться за невольный розыгрыш. Попросить прощения.

– Да кто тебе пишет все время? – спрашивает Шеремет, начиная раздражаться.

– Дурик один с работы, Сережа. У него проблемы с клиентом. И вообще по жизни. Нужно поехать к нему.

– Сейчас что ли?

            Да, не сейчас же. Десять вечера. Куда ехать. Ян остывает, ловит бегущие мысли, смотрит на Шеремета.

– Что происходит? – спрашивает тот. – Чужие проблемы заразны, так и знай.

            Ян вдруг вспоминает Шеремета в «Стройсиле» – смотрит на него прежними влюбленными глазами. Как он красив, какое строгое у него лицо, как беспомощно он разводит руками – хочет помочь и Яну, и его нерасторопному коллеге, но не знает, как. Шеремет удивил его больше всех на свете – оказался не законченным негодяем, а просто нерешительным человеком, излишне доверявшим своим друзьям. Он и Яну теперь доверяет.

– Да, поезжай, если нужно, конечно, – отпускает его.

– О, нет, когда я вижу тебя, мне никуда не хочется ехать.

---

            А потом Сережа прижимает его к себе в туалете, и Ян отталкивает его что есть силы.

– Слушай, это нужно прекратить. Я давно хотел сказать тебе…

            Но Сережа его не слышит. Расстегивает ремень на его брюках, и Ян теряется от такого напора. Сережа пытается наклонить его к унитазу в тесной кабинке.

– Давай хоть немножко. Только попробуем…

            Ощупывает его, облизывает пальцы, упирается лбом в спину.

– Тут неудобно, Сережа. Войти могут. Я потом приеду.

– Не приедешь. Ты уже обещал. Ты боишься. Но я не могу больше терпеть. Я ничего не боюсь. Я с ума схожу от тебя.

            Ян оборачивается и целует его в губы.

– Сядь на толчок.

            Сережа садится на крышку. Ян опускается на его член. Сережа вскрикивает.

– Тише, – Ян зажимает его рот ладонью. – Тише, Сережа. Это все пошло. Неромантично. Так и знай.

– Нет, романтично, – говорит Сережа ему в ладонь. – Наш первый раз.

            Почему-то Яну кажется, что он добавит, что любит его. Но Сережа просто стонет, не слишком опасаясь посторонних ушей. В туалет никто не входит – можно спокойно устраивать личную жизнь в течение обеденного перерыва.

            Сережа кончает, но его нельзя оторвать от Яна, он хочет постоянно обнимать его, держать за руку, прикасаться к волосам.

– Придешь вечером? Ты должен расстаться со своей Наташей. Тебе ведь было хорошо со мной? Тебе понравилось? – засыпает вопросами.

            Ян только качает головой. Сам не может понять, понравилось или нет. Одно только знает точно – он этого хотел.

---

– Вы какие-то загадочные, – улыбается Ирина, глядя на них в кабинете. – Бедные ваши девушки.

– Что это значит? – спрашивает Ян прямо.

– Да ничего, – продолжает улыбаться она. – А ты раньше в «Стройсиле» работал?

– Да.

– С Шереметом? Как он сейчас? Решил финансовые проблемы?

– Не знаю. Я же ушел оттуда.

– А почему ушел? Здесь коллектив лучше? Моложе?

            Ян смотрит на нее внимательно. Потом переводит взгляд на фотографию Алисии Викандер. Как-то не смешно уже это все, не прикольно, глупо.

            И, конечно, этот момент… все эти моменты не подходят для того, чтобы признаться Сереже, что он гей, и что у него есть партнер.

            После работы он едет к Сереже, они валяются голыми на полу, потом на кровати, Сереже хорошо, а Яну тоскливо, и он не знает, зачем приехал, и почему ничего не может ему рассказать. Ян засыпает, потом подхватывается, едет домой, но Шеремет уже спит, не спрашивает, почему Ян так задержался.

            Утром Яну кажется, что и нежность к Сереже, и желание уже прошли, и можно будет объясниться с ним напрямую, но как только видит его на работе, втискивает в угол кабинета и целует. Сережа присаживается на край стола и разводит коленки.

– Я тоже хочу. Ты уехал, а я до утра не спал, думал о тебе.

            Услышав шаги в коридоре, Ян отскакивает от него. Ирина опять криво усмехается, глядя на них, и говорит что-то про «шуры-муры».

            Запах жасмина из свежего становится душным. Ян чувствует его через стекла, включает кондиционер, потом выключает.

            Вечером подвозит Сережу домой и поднимается в его квартиру. Сережа быстро стаскивает брюки, но звонок в дверь отвлекает.

– Кто? – спрашивает Сережа из-за двери.

– Яна можно? На минутку.

– Не открывай, – успевает сказать Ян.

            Но Сережа уже впускает внутрь Шеремета.

– О… Саша, следил за мной? – спрашивает Ян, почему-то стесняясь застегнуть при нем рубашку.

– Не пришлось. Ваша коллега даже адрес мне скинула. Просто не мог поверить.

– Это твой отец? – спрашивает Сережа у Яна.

– А это дурик с работы, у которого «по жизни проблемы»? – спрашивает Шеремет.

            Ян только пожимает плечами. Шеремет протягивает руку.

– Ключи верни.

– Вы не имеете права выгонять его из дому за то, что он гей, – вступается Сережа за Яна.

– Имею, потому что я не отец, – говорит Шеремет, забирает ключи и уходит.

– Не отец, а кто? – спрашивает Сережа.

            Ян молчит.

– Кто это был? – допытывается Сережа.

– Это мой любовник. Мой лучший друг. Мой партнер. Саша Шеремет. Президент «Стройсилы». Мой бывший шеф. Человек, которого я люблю.

– Ты… так ты педик? Ты всегда был педиком?

– Как и ты, – говорит Ян.

– Нет, я нет. Ты просто… провоцировал меня, соблазнял. Я не знал же, что ты пидор. Как все те с сайтов. Я не такой.

            Ян оставляет Сережу с его причитаниями и возвращается в свою квартиру.

 

-6-

            Вещи остались у Шеремета. Нужно бы съездить за ними. Да, ладно. Там немного вещей. Все остальное – здесь, в квартире, словно Ян никуда и не уезжал. Шеремету он написал смс: «Не сердись на меня. Давай поговорим», но ответа, конечно, нет.

            Сначала Ян совсем не испугался разрыва, словно все еще находился под действием наркотика – рядом с Сережей, под его безотрывным взглядом, в его жасминовом аромате. Но потом охватил страх, сковал мозг, сжал сердце. Что теперь будет? Зачем было идти на такой риск, даже не осознавая самого риска? Почему он не остановился? Мало что ли было у него таких Сереж…

            Ян пишет раз за разом на один и тот же номер: «Давай поговорим».

            «О чем говорить? – пишет в ответ Шеремет. – Я напрасно думал, что ты можешь измениться».

            «Это ничего не значит. Я люблю тебя» – отвечает Ян.

            «Больше не пиши», – приходит ответ.

---

            А ведь Яну казалось, что на работе все прозрачно, что коллеги озабочены только карьерным ростом. Как теперь возвращаться туда, где все шпионят и рассылают анонимки? Или бросать каждую работу, где он с кем-то трахался и кому-то изменял? Или снова организовывать собственное бюро, которое уже однажды рухнуло под непосильной тяжестью налогов?

            Как много может развалиться от одного неверного шага. Как один сомнительный шаг может завести в тупик и оставить там надолго…

            Ян ничего не может придумать. Возвращается в «Консалт-центр», где Ирина по-прежнему ехидно улыбается, а Сережа строит из себя обиженного, словно Ян насильно им воспользовался. Ян мельком видит, что на его экране открыт тот самый сайт знакомств, который Сережа оплевывал совсем недавно. Ну вот никого не хотел там Сережа, хотел только Яна, а теперь уже и захотел, и больше не прилагает усилий, чтобы не обращать на Яна внимания – просто не обращает, занят сайтом.

            Ян поражается этой перемене, а потом думает, а сам он не такой? Сам не так вел себя с парнями, меняя одного на другого в течение дня? Почему же теперь это кажется ему диким? Забыл себя прежнего? Отстал от ритма? Привык к доверию и пониманию? Отвыкай…

            То, что он сейчас чувствует к Шеремету, совсем не то, что было в «Стройсиле». В той мечте не было горечи, не было утраты, не было отчаяния. Это была светлая, оптимистичная, прекрасная мечта. Теперь Ян мечтает о Шеремете, как мечтают встретить умершего живым, как мечтают ступить на потерянную в аварии ногу – без тени надежды, с одной лишь болью.

            Все это так подкупило! Игра, конспирация, тайна, фотография Алисии на рабочем столе. И это отвлекло от настоящего, ценного, самого важного в его жизни. Только теперь Ян понимает, что его увлечение Шереметом было не до разочарования, не до тоски, не до первой измены. Оно было и будет – и после всех разочарований, и после всех измен, и после всех ссор. Вечером Ян снова пишет Шеремету. Тот перезванивает в бешенстве.

– Ты совсем охуел? Когда ты оставишь меня в покое?

– Мне плохо без тебя. У меня ничего нет с Сережей. Я просто запутался, поддался. Мне казалось, что он как июнь. А ты как август. И мне хотелось вернуться обратно, в начало лета. Но в тебе есть все, и июнь тоже, потому что в августе всегда есть июнь.

– Что ты мелешь, ты не в себе?

– Приезжай, Саша…

– Найди других, с кем потрахаться. С меня хватит.

– Приезжай, пожалуйста, слышишь?

            Не слышит, бросает трубку. Но Ян никого не ищет. Просто ждет.

            Что толку писать? Ян понимает, что Шеремет обиделся, и заслуженно. Сам-то Ян всегда был защищен и спокоен. Он был уверен, что на работе Шеремет работает, разруливает бизнес, а не трахается по туалетам с Сирченко или еще кем-то. Шеремет выбрал его, был верен, ни разу не предал, а теперь Ян снова требует – все простить и продолжать любить, как ни в чем не бывало.

            Требовать бесполезно. Ян перестает звонить и писать. Если чувство исчезнет от его измены, пусть так и будет. Но Шеремет все-таки звонит.

– Как ты? – спрашивает ни о чем, потому что не умеет спросить о главном.

– Приезжай, Саша, – повторяет Ян.

---

            Шеремет приезжает. Выглядит подавленным, но Ян не может удержаться, обнимает, целует его в щеку.

– Ой, ты подстригся опять. Ну не злись. Не сгоняй злость на волосах.

– Я не знаю, как без тебя… потому и злюсь, – говорит Шеремет. – Я ради тебя все прежнее бросил, а теперь вернуться не к чему. Знакомиться что ли? Мальчиков искать?

– Я не хотел тебя обидеть, никогда, – говорит Ян.

– Да понятно. Я это понимаю, соблазны, и все такое. Но ты даже не попытался измениться. Я не знаю, как прощать. Я люблю тебя, но прощать не умею. Ты и дальше будешь… изменять?

– Нет. Конечно, нет. Просто так получилось. Я мечтал найти новое дело, преподавать, а завис в тупой фирме, где от скуки одуреть можно, и подвернулся этот Сережа, прилип…

– А в университете подвернулись бы студенты, – говорит Шеремет. – И не один. Ты не можешь не нравиться. Особенно, когда хочешь казаться натуралом.

– Я уволился. Вернусь к кандидатской, защищусь…

– Правда? Думаешь, это даст тебе стойкость?

– Да-да, стойкость. Не от измен, – улыбается Ян, – а вообще, какую-то прочность. И знаешь, что еще… Я позвонил отцу.

– Тоже для прочности? – удивляется Шеремет.

– Наверное. И прости, что назвал тебя отцом. Я скучаю по нему. Страшно скучаю… по детству, по шахматным доскам, по его турнирам, по нашим отношениям до моего признания. Когда я несчастлив, мне хочется, чтобы он знал об этом и пожалел меня. Когда я счастлив, мне хочется, чтобы он разделил со мной мое счастье. Без него я всегда неполон. Мне хочется сделать шаг назад и пройти его заново, чтобы он видел и гордился мною.

– И что он сказал?

– Ну он не бросил трубку. Это уже хорошо. Сказал, что, когда будет в городе, возможно, позвонит…

– Думаешь, позвонит?

– Я не знаю. Вряд ли. Он тоже не умеет прощать, не умеет принимать.

– Что значит «тоже»? – вспыхивает Шеремет. – Я люблю тебя. И, конечно, принимаю, с твоей неполнотой, со всеми шагами назад, в которых ты путаешься. Просто мне обидно. Я старомодный, мне обидно. Ты центр моего мира, и мне хочется быть центром твоего. Я бы не смог изменить тебе так легко.

– О, это было нелегко, – говорит Ян.

– Только без подробностей, – останавливает его Шеремет. – Поедем домой, пока я снова не стал думать обо всех твоих парнях…

– И одной девушке.

– Алисии? Вот о ней я думаю меньше всего. А нужно?  

 

2017 г.