НАРКОМАН

            У Лешки Аргунова кличка Наркоман. За глаза, конечно.

– А что? Почему? Он же новенький. Вы же его не знаете совсем. За что вы его так прозвали? – добиваюсь я.

            Юлька тоже из новеньких, но растолковывает мне уверенно:

– А ты присмотрись! Он же все время в рубашке с длинными рукавами. Жара сорок градусов, а он с длинными рукавами. Ты обрати внимание! Это не просто так. Ты присмотрись!

            Я присматриваюсь, и правда. Лешка все время в закрытой рубашке или толстовке, даже в теплые дни. Будто постоянно зябнет, и лицо бледное, почти серое, но бодрится, пытается влиться в коллектив, громко смеется чужим шуткам. Смеется, а над верхней губой испарина.

– Леш, тебе не жарко? – спрашиваю я, когда мы остаемся одни в кабинете. – Ты как-то тепло одет.

– Это я руки прячу. Небольшая проблема, – кивает он. – Руки у меня слабые, худые какие-то. Хочу бицепсы подкачать, в зал хожу.

            Я снова присматриваюсь, как и советовала Юлька. Руки у него красивые. Классные. Прям вообще. Но он, видимо, комплексует, а наши сразу «наркоман», мыслят стереотипами, вешают готовые ярлыки, штампуют каждого треугольными штампами.

– По-моему, классные у тебя руки.

            Нет, я никогда о нем не думал… в плане секса. Просто не люблю штампов.

Лешка каждый день перед моими глазами, я пытаюсь следить за динамикой роста мышц, но ничего не замечаю. Мне хочется, чтобы он задержался на нашем постоялом дворе, где все транзитом, в поисках лучшего места под солнцем. Почему-то кажется, что он не такой, что он ничего не ищет, никуда не спешит. Наоборот, сосредотачивается на каждом задании, на каждой мелочи, словно замедляет время.

Потом вижу, как он роется в рюкзаке, достает какие-то таблетки и глотает.

– Воды принести? – пытаюсь помочь.

– Нет, не надо. Я уже привык так. Главное, не пропускать. У меня ВИЧ. Ты же знаешь? Все знают, что я бывший наркоман с ВИЧ? – спрашивает он с плохо скрываемой злобой.

– О, нет, я не знал… Но это же в прошлом. То есть… можно жить, – бормочу я.

– Наверное, можно – жить, работать, вести здоровый образ жизни, заниматься спортом.

– А я гей, с этим тоже можно жить, – говорю, чтобы поддержать его.

– Фу, бля, ненавижу геев! – бросает Лешка. – Теперь ясно, зачем ты мне комплименты делал.

            Я мотаю головой.

– Нет-нет.

– И ты тоже позитивный? – спрашивает он.

– Нет.

            То есть он вообще не понимает, зачем я признался. Отношения портятся.

            Иногда очень жаль, что нет контакта – не притяжения, не искры, не взаимного интереса, а просто человеческого контакта, чтобы спросить, как ты, друг, как ты держишься, как тебе живется после… да, после наркотиков, как тебе все эти пост-наркоманские развлечения, как тебе этот пост-наркоманский спорт, с кем ты можешь поговорить о прошлом, перед кем снимаешь свою рубашку с длинными рукавами? Но спросить ничего нельзя. Лешка отворачивается от меня, старается ни в чем не пересекаться. Потом вообще перестает ходить на работу, исчезает. На его место берут нового стажера.

– А Аргунов где? – спрашиваю я.

– Умер, – говорит бухгалтер Лена. – Инсульт или инфаркт. То есть быстро.

– Ему и тридцати не было.

– Короче, стажерам не сдаем, ни на дни рождения, ни на свадьбы, ни на похороны. Только штатникам, – отвечает Лена распоряжением начальства.

            Я киваю.

2018 г.